Под заветной печатью... - Радченко Юлия Моисеевна - Страница 12

Энциклопедию все же продолжают издавать во Франции: слишком большие доходы приносит она издателям, чтобы они от этого отказались, и поэтому они пускают в ход все связи, аристократические и придворные. Сам Дидро по-прежнему, конечно, довольствуется до смешного малым вознаграждением, но он счастлив тем, что издание будет завершено и дойдет до подписчиков.

Ну, а Екатерина, в чем же все-таки смысл ее предложения? Разумеется, эффектный жест на всю Европу, о котором заговорят при всех дворах, — жест просвещенной государыни. Разумеется — стремление обмануть, приручить могучих отрицателей. Но не только это и не так просто!

О смысле просвещенного абсолютизма русской императрицы немало спорят в науке. Не вдаваясь в подробности, заметим все же, что Екатерине II, правящему дворянскому слою в России были необходимы многие достижения культуры, цивилизации. Без новых мануфактур и школ, без кораблей, мостов, пушек, без занимательных книг и шедевров искусства было уже немыслимо сильное, блестящее дворянское государство. Екатерина II мечтала срывать плоды просвещения, но плоды «съедобные», безопасные для обитателей дворца.

Ей казалось, что, ввиду отставания России от Франции и других европейских стран, еще не скоро появятся такие опасные «спутники просвещения», как стремление к свободе, к свержению авторитетов. Поэтому, хорошо зная, что Вольтер и Дидро враги своего короля, своей церкви, что они уже отсидели во французских тюрьмах, Екатерина тем не менее надеялась, что в России они не скоро найдут столь дерзких последователей, зато пока что их ум и влияние, их «прирученные идеи» могут быть использованы для укрепления просвещенного самодержавия.

Таким образом, некоторым просветителям, Вольтеру, может быть, и Дидро, на некоторое время представилась просвещенная «идеальная» самодержица.

Итак, не боясь пока вольной мысли, русская царица весьма дорожит репутацией просвещенной монархини, переписывается не только с Вольтером — со многими знаменитыми философами, оказывает им покровительство, постоянно приглашает к себе. «Двор Екатерины II, — заметит Энгельс, — был превращен в штаб-квартиру просвещенных людей того времени, особенно французов; императрица и ее двор исповедовали самые просвещенные принципы, и ей настолько удалось ввести в заблуждение Вольтера и других, что они воспевали „Северную Семирамиду“…»

Между тем в России Энциклопедия сразу завоевала немало поклонников. «Санктпетербургские ведомости», издававшиеся Академией наук, подробно информируют о выходящих томах, о всех перипетиях, происходивших с изданием. Уже в 1767 году появляются первые русские переводы. В течение последующих одиннадцати лет было переведено и издано около 480 больших и мелких статей, причем сборники выходили немалыми для того времени тиражами — в 600 и 1200 экземпляров!

В Энциклопедии содержалось множество статей, непосредственно относящихся к России: Башкирия, Камчатка, Татары, Царь, Кабак и т. д. Казалось бы, мирная география, статистика — то, что полезно для всех и для России. Но рядом статьи, касавшиеся самых острых политических и философских вопросов, которые знакомили с духом Энциклопедии широкий круг мыслящих русских людей. И скоро откроется, что Екатерина II переоценила покорность и наивность своих подданных. Статьи Дидро и его друзей будили «горячие мысли» и в российских снегах: да могло ли быть иначе, если в статье «Деспотическое правление» русский читатель обнаруживал такие строки: «В таком правлении жребий людей с участью скотов не имеет никакого различия», а в статье «Тиран» говорилось, что тиран «взирает на своих подданных, яко на подлых рабов, яко на создания иного и худшего вида, определенных только для угождения его страстям, помышляя притом, что во вред им все чинить ему дозволяется».

Поэтому в России рядом с восторженными поклонниками сразу же объявятся противники энциклопедистов, и в первую очередь враги Дидерота, «ненавистника тронов и развратителя умов».

Один мемуарист, ненавидевший революцию и революционеров, напишет позже, что ему не раз приходилось видеть и слышать, как «полупросвещенные повесы проповедовали безбожие и клялись Вольтерами и Дидеротами».

Один из современников, князь Лопухин, озаглавит свой труд «Рассуждение о злоупотреблении разума некоторыми новыми писателями и опровержение их вредных правил». «О, бесчеловечные писатели, — восклицает он, — в какое несчастье повергся бы человеческий род, если б удовлетворилось ваше пагубное желание и если б могли подействовать змеиным жалом начертанные книги ваши!»

Затем тот же Лопухин заявит: «Я думаю, что сочинения Вольтеров, Дидеротов, Гельвециев и всех антихристианских вольнодумцев много способствовали к нынешнему юродствованию Франции. Да и возможно ли, чтобы те, которые не чтут самого царя царей, могли любить царей земных и охотно им повиноваться».

Однако мы слишком опередили события: возмущенные восклицания зазвучат уж после смерти Дидро, когда разразится Великая буржуазная революция. Но до того еще двадцать лет…

А пока издатели уладили конфликт с королевской властью и получили разрешение на выход следующих томов. Во избежание новых козней со стороны властей решено было оставшиеся десять томов издать одновременно. Дидро просмотрел корректуру, пометил каждый лист словом «печатать», скрепил своей подписью и отдал Лебретону. Все десять книг вышли в свет. И тут, просматривая одну из статей, Дидро обнаруживает, что она намного сокращена. Тогда он начал читать другие статьи, самые трудные и важные материалы и увидел, что все они изуродованы: Лебретон, опасаясь властей, но не желая терять барыши, решил сам быть цензором и выбросил все места и даже отдельные слова, которые, по его мнению, могли вызвать гнев духовенства, короля или его министров.

Трудно описать то отчаяние, которое овладело ученым. Сначала он зарыдал, потом впал в бешенство.

— Вы пронзили мое сердце, — обращался он к Лебретону, — кинжал не мог бы проникнуть глубже. Вот эта груда набросков, эта многотомная макулатура — это, по-вашему, должно заменить труд двадцати хороших людей, посвятивших свои способности, свое время любви к истине! Вас будут преследовать крики проклятий за бесстыдство, которому еще не было подобного!

Дидро еще не знал, что подлый издатель уничтожил и листы корректуры, чтобы уже ничего нельзя было восстановить.

В течение нескольких дней Дидро не только не мог спать, но и ничего не ел. Сначала он решил было отказаться от Энциклопедии, однако пришел в себя и понял, что и в таком истерзанном виде — пусть выйдет в свет и сделает свое дело…

Энциклопедия готова. Посвятив двадцать пять лучших лет жизни гигантскому труду, Дидро остается таким же нищим, как и был. При всем своем бескорыстии, он не удерживается от горького замечания: «Мы помогли издателям составить состояние, а они предоставили нам жевать листья от лавровых венков».

Сам философ весьма неприхотлив, но обожаемая дочь выходит замуж, нужно готовить приданое, а денег нет. И Дени Дидро решается на величайшую жертву: собирается продать единственную ценность в доме — свою замечательную, десятилетиями собиравшуюся библиотеку.

Не найдя среди своих соотечественников никого, кто захотел бы купить книги, ученый обращается к Екатерине II. И тут русская императрица делает широкий, воистину царский жест: она не только покупает библиотеку за пятнадцать тысяч ливров, что являлось тогда очень большой суммой, но оставляет пока что книги в пользовании бывшего хозяина, назначая одновременно Дидро своим библиотекарем с ежегодным жалованьем в тысячу ливров. Более того, императрица приказывает выплатить жалованье за полвека вперед, а так как Дидро в это время уже за пятьдесят, то ясно, что это был тоже очень эффектный подарок…

Игра в великодушие принесла желанные плоды: просвещенный мир в восторге от Екатерины II. Вольтер пишет ей: «Все писатели Европы должны пасть к стопам ее величества». Д’Аламбер растроган поступком русской самодержицы: «Вся литературная Европа рукоплещет, государыня, отличному выражению уважения и милости, оказанными вашим величеством Дидро».