Тропой флибустьеров
(Очерки) - Верников Владимир Леонидович - Страница 22

Но ровно в пять утра, едва розово-желтый диск солнца выныривает из океанских вод, начинают грохотать железные решетки открывающихся магазинов, кафе, баров и сувенирных лавок. У всех у них одна цель: заманить к себе туристов, направляющихся на пляжи. Заманить чем угодно — кухней, рекламой, экзотическим товаром. Здесь, как и в других странах Вест-Индии, туризм — индустрия. И каждый владелец заведения, где хоть что-нибудь продается, включается в эту безудержную гонку за покупателем. Конца ей не видно, как нет конца числу «торговых точек», взявших в плен весь этот торгово-космополитический муравейник.

Все это — в Пунде, левобережной части столицы. Здесь сосредоточены все отели, магазины и злачные места отдыха. Здесь «Интерконтиненталь» вознесся высоко в небо своими этажами-сотами. В противовес отелю «пошли вширь» конторы «Бэнк оф Америка», «Ферст нэйшнл бэнк», голландского и немецкого банков, разместившиеся в самых, пожалуй, примечательных зданиях центра города. Многочисленные церквушки, костелы и синагоги выделяются старинной архитектурой и строгой простотой своих порталов, но существуют они, скорее, не за счет прихожан, а за счет входной платы все тех же вездесущих туристов.

Вот уж действительно, кто «правит бал» и царствует на Кюрасао — так это туристы. Это для них выставлены в самых крупных и дорогих магазинах и в самых захудалых и тесных лавчонках горы товаров со всего света, невесть как сюда попавших. Впечатление такое, будто началось всемирное помешательство потребителей, будто с минуты на минуту грядет потоп, от которого единственное спасение — тряпки, часы, транзисторы, фотоаппараты.

Однако, внимательно присмотревшись, замечаешь, что покрыты давним слоем пыли сложенные штабелями сорочки и бюстгальтеры, преют от влаги ботинки и пеньюары, зеленый налет окислов коснулся часов и транзисторов. Нет, не берут весь этот ширпотреб с такой сумасшедшей готовностью, как того хотели бы торговцы. Турист здесь, как правило, богатый, деньги он… считает. А на поверку оказывается, что и цены-то на Кюрасао, хоть и беспошлинная это страна, совсем не такие уж низкие, и товар не такой уж хороший, как утверждает реклама.

Пожалуй, даже наоборот: то, что залежалось в других странах, что вышло из моды или просто неконкурентоспособно, пытаются сбыть на Кюрасао в надежде на «всеядность» туристов. Конечно, есть и покупатели, их немало. Но в массе своей торговцы разочарованы: гости острова предпочитают магазинам пляжи, теннис и ночные казино, а местные жители и вовсе не в счет. Вот откуда эта отчаянная настойчивость в погоне за покупателем, эта эфемерность галантерейно-трикотажного изобилия. «Общество толстых», говоря словами Максима Горького, отвергает попытку дать обмануть себя своим же соплеменникам.

Прогулка по Пунде — занятие малоинтересное. Магазины — не объект для знакомства со страной, а особых достопримечательностей здесь почти нет. Разве что кто-то из любознательных туристов остановится у двухэтажной восьмиугольной башенки, чем-то напоминающей маленькую обсерваторию. Это одно из исторических зданий города, гордость жителей Кюрасао.

Здесь дважды в годы изгнания со своей родины, Венесуэлы, жил пламенный борец за ее независимость от испанского владычества, национальный герой Латинской Америки Симон Боливар. В Доме Боливара сейчас музей. Здесь же «Общество Боливара» вручает ежегодные премии лучшим ученикам местного колледжа за успехи в изучении испанского языка, организует различные конференции и выставки.

Такова Пунда.

А что интересного можно увидеть по другую сторону залива, в Отрабанде? Не раз я бродил по ее пыльным, кривым и дымным улицам, но почти не видел тех, кто приезжает на Кюрасао развлечься. Им здесь просто нечего делать. Нефтеперерабатывающие заводы, покосившиеся домишки, один из самых крупных в мире сухой док для ремонта судов, рабочие в своих спецовках, усталые докеры, иссушенные солнцем лица рыбаков и уличных торговцев — эка невидаль…

Лишь немногие из туристов приезжают на такси в Отрабанду только с одной целью: побывать в единственном музее Кюрасао. Он весьма невелик, этот музей, созданный в 1823 году, но собранные в нем подлинные реликвии индейцев, их рисунки и изделия из дерева, безусловно, интересны. Старинная мебель из дерева каоба, инкрустированная перламутром, пожалуй, не уступит по мастерству исполнения работе знаменитых французских мастеров времен Людовика XIV.

Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать об Отрабанде. Будни обеих частей столицы — как разное время суток. В прямом и переносном смысле. Когда рабочий люд, устав от каждодневных забот о куске хлеба, забывается коротким, тяжелым сном в своих жалких и душных халупах, богатые прожигатели жизни только отправляются в ночные казино, проигрывая там целые состояния.

И так почти круглый год, десятки лет подряд жизнью в двух измерениях живет этот маленький тихий остров бывшей когда-то Голландской Вест-Индии, а ныне — формально независимых Нидерландских Антил.

Как-то на Кюрасао мы оказались вдвоем с моим давним товарищем, корреспондентом ТАСС в Лиме. Он летел домой в отпуск, но из-за погоды над океаном самолет задержали в Виллемстаде. Вдвоем, тем более в такой дали, всегда веселее. И мы пошли по центральной улице, разговаривая, естественно, по-русски.

Изредка останавливаясь, мы заметили, что все время рядом с нами оказывалась хорошо одетая пожилая женщина. За время работы в Латинской Америке невольно привыкаешь к тому, что кто-то тебя постоянно «сопровождает».

Но здесь, на Кюрасао, где полным-полно людей со всего света и даже не требуется въездная виза, это показалось нам странным. Видно, почувствовав наше недоумение, женщина сама поспешила рассеять его:

— Хлопчики, вы, никак, русские?

Она произнесла это с мягким украинским выговором, который приятно и странно было слышать в этой не близкой от нас стране.

— Давно из России?

Получив ответ, она недоверчиво оглядела нас.

— Та вы шуткуете, хлопчики, со старухой! Из России же никого не выпускают.

— Но мы вот здесь, как же не выпускают?

Как будто бы убедили. По крайней мере, она улыбнулась и сказала, что, услышав русскую речь, ушам своим не поверила. А потому и шла долго за нами, истосковавшись по родному славянскому языку. Как говорится, слово за слово, и мы разговорились прямо там, на улице.

Вернее, говорила она. Зовут ее Лидия Горобец. Следовало бы, конечно, называть ее по имени и отчеству, но она только улыбнулась в ответ на мой вопрос — нет теперь у нее на чужбине отчества. Просто Лидия Горобец. А отца звали Георгием.

Ей около шестидесяти, родом она из-под Львова. В тридцатых годах вместе с родителями покинула родину в поисках лучшей доли. Жила в Канаде и Аргентине, а последние четверть века здесь, на Кюрасао.

Рассказывала она о своей жизни просто так, наверное, только потому, что ее слушали. Говорила легко и непринужденно, с присказками и шутками, как о чем-то будничном и неизменном. Живет весьма скромно, хоть и держит небольшой магазинчик одежды. Но торговля идет плохо, того и гляди, придется с ним расстаться — и годы не те, и мужа нет, все на ее плечах держится. Пока помогают в работе дочь Мария, безработная учительница, и ее сын Эдгар, недавно закончивший Бостонский университет.

— Это они больше из сострадания и благодарности ко мне, а дело их вовсе не интересует, — заключила наша собеседница.

Особенно горевала она о внуке. Столько денег стоила его учеба, парень толковый, а работу по специальности — он экономист — найти не может. Прозябает в магазине, томится, ждет. Чего ждет, никто не знает. Правда, на днях вот должны дать ответ с завода «Шелл», но какой он будет, неизвестно. Не первая это попытка устроиться туда, наверное, и не последняя. А уезжать в другую страну не хочет — мать болеет…

Говорила она все это по-старушечьи быстро, словно боясь, что ее не дослушают. Похвастала, что и читать и писать по-русски еще умеет, хотя много лет прошло. Что с дочкой частенько по-украински говорит, чтоб та родной язык знала. И уж совсем многозначительно и печально негромко пропела она вдруг из какой-то старой народной песни: «Полюби, кума, лучше пьяного, чем глупого. Пьяный проспится, а дурной — никогда…»