Никаких принцев! - Сакрытина Мария - Страница 32

Дамиан молчит. А я теперь смотрю на его руки — они крепко сжимают перила, как будто Дамиан боится упасть. Или… злится?

— Виола, пожалуйста, давай не будем об этом, — тихо просит он.

Ну уж нет.

— А давай будем! — Я вспоминаю, как он вчера меня (меня!) отшил (отправил искать другого партнера для танца!), и тоже злюсь. — Дамиан, я не понимаю. Я видела ее, она была красива, она к тебе подошла. Зачем ты с ней так?

Дамиан нервно дергает уголком рта — точно, этот жест у них семейный.

— А ты бы хотела, чтобы я ею увлекся? Чтобы танцевал с ней у тебя на глазах, да?

Усмехаюсь.

— Дамиан, давай ты не будешь мне лгать, ладно? Причина же была не в этом. Обо мне ты тогда думал в последнюю очередь. Да и зачем вообще было обо мне думать, если ты перед этим от меня сбежал? Это нелогично.

Дамиан бросает на меня быстрый взгляд.

— Откуда ты знаешь, что я лгу?

— У тебя глаза бегают.

— Ну и что?

— Дамиан… рассказывай.

Он снова стискивает несчастные перила. И, кажется, прожигает взглядом горизонт.

— Ты знаешь… Знаешь, сколько я на таких, как она, насмотрелся? Они всегда одинаковые: красавицы с титулом и богатым отцом, или женихом, или мужем. Что таким бывает нужно от меня, как ты думаешь, Виола? Красивый мальчик, фаворит, любовник, готовый по первому зову явиться и галантно с ней… танцевать. А они мне за это в лучшем случае заплатят. Они же все уверены, что если я красив и безроден — покупать меня даже не надо. Сам прибегу, как ручная собачка. Вот так, Виола, все эти красавицы думают. К кому еще они подойдут и нагло, в лицо, потребуют: «Танцуй»? Только к такому, как я.

— Но… — я пытаюсь подобрать слова. Выходит, мы опять друг друга не поняли? Но откуда… откуда мне было знать?! — Дамиан, но… Не все же такие. Не все же хотят… Если ты ей просто понравился…

— Вот именно, — усмехается Дамиан. — Понравился. Ты знаешь, как я ненавижу вот это. — И стучит указательным пальцем по своей щеке. — Отец все говорил, что я пошел в мать, а придворные дамы восклицали: «Какой милый ребенок!» Я тогда, дурак, гордился. Потом только сообразил, что они за вот этим, — снова пальцем по щеке, — меня не видят. От этой красоты одни проблемы. Знаешь, сколько я предложений стал получать после смерти отца? Представляешь, как это унизительно… фаворит, — последнее слово он будто выплевывает. — Я всегда мечтал о путешествиях, о приключениях, да я б в солдаты пошел, если бы меня пустили, а не комнатной собачкой сидел у ног этих придворных… куриц, — оборачивается, ловит мой изумленный взгляд. — Прости. Я не хотел, чтобы это так прозвучало. Ты не такая, Виола.

— Угу. Я некрасивая, — киваю я.

— Ты видишь меня, — тихо говорит он. — Я вижу, когда ты на меня смотришь… Между прочим, ты знаешь, что у тебя очень красивые глаза?

— Ты любишь красный цвет?

— … И я вижу, что… что ты меня понимаешь, — заканчивает Дамиан и протягивает руку к моим пальцам, тоже держащимся за перила.

— Дамиан, ты знаешь, скольким несчастным красивым девушкам ты отказал из-за своих дурацких комплексов и глупых фантазий?

— Ни одной, — усмехается он. — Виола, ты действительно странная. Мне иногда кажется, что ты из другого мира. Тебя удивляют вещи, которые для всех нормальны. Титул определяет положение в обществе. И те, кто выше по титулу, действительно считают, что могут купить тех, кто ниже. Мой отец сделал это с моей мамой, например.

— Да? А как же любовь?

— А любовь, — усмехается Дамиан, — шла приятным дополнением.

Надо же!

— Да ты циник, Дамиан.

— Жизнь такая, — философски замечает он.

— Угу. Дамиан, скажи, мы когда собираемся вернуться домой?

Он бросает на меня взволнованный взгляд.

— Я тебя уже утомил? Прости, я…

— Я имею в виду, до заката или после?

— А… Как ты скажешь, — быстро находится он.

— Тогда давай после. Я хочу тебе кое-что показать. Мне кажется, это немного изменит твои представления о жизни. Может быть, в лучшую сторону?

— Я уже заинтригован, — усмехается он.

— Дамиан, и еще… Только не обижайся. Из тебя бы получился очень плохой фаворит. Очень.

— Почему? — изумляется он.

— Ты слишком робкий. Возьми меня, наконец, за руку. Если не боишься, конечно, моих перепонок.

Он тихо смеется и за руку берет. Вовремя — мы начинаем снижаться, и я снова пытаюсь упасть (не держалась за перила). А так, Дамиан меня придерживает, и да, это очень приятно.

Но только в саду, на одной из лужаек, где мы сидим на траве, едим мороженое (Дамиан его тоже любит) и разговариваем о всякой чепухе вроде «какая птица сейчас поет?» (с Дамианом, оказывается, можно и о чепухе поговорить — это тоже безумно приятно), я понимаю: а ведь сама про красивых юношей думаю точно так же, как и он. О Дамиане думала точно так же. Красивый — тщеславный — глупый — пустой. Вот примерно такая цепочка. Дамиан другой, совсем другой, но верит в то же. Да… да, пусть посмотрит на меня, ночную. Заодно и расскажу ему наконец правду. Хватит, хватит лгать.

Может быть, потом мы поищем Розалинду вместе?..

И вот наступает вечер: тени удлиняются, но солнце еще не садится. В застывшем воздухе плывут сладкие ароматы цветов, и смех гуляющих словно становится громче. Я лежу на траве рядом с Дамианом и делаю вид, что любуюсь прозрачно-голубым небом, а на самом деле не могу отвести взгляда от его волос. На них так красиво играют солнечные блики…

— Виола, я хотел тебе кое-что показать. Точнее, подарить. Можно?

— Конечно, — улыбаюсь я. — А что?

Дамиан приподнимается на локтях и быстро вынимает из кармана браслет-цепочку. Серебряный, с камнями-капельками, такими же, как у Дамиана на подвеске. Правда, на браслете эти камни складываются в цветы. В малютки-фиалки.

— Вот, — смущается Дамиан, показывая мне браслет. Так вот что он рисовал тогда на уроке! — Я не знал, что ты не любишь цветы. Просто… Это амулет. Я сам его сделал. И зачаровал так же, как мой, а мой не раз спасал мне жизнь. Я подумал… если ты будешь его носить…

Наверное, я сейчас улыбаюсь, как идиотка.

— Ну конечно, буду! Дамиан, спасибо! Мне никогда еще ничего лучше не дарили. Правда.

К моей зеленой коже браслет не идет совершенно. Я посматриваю на солнце. Ничего… Уже скоро…

Дамиан светится от похвалы. И смотрит на мою руку с браслетом так, словно я сделала ему громадное одолжение и осчастливила ну просто до седьмого неба.

— Виола, а можно… Можно мне…

Мы смотрим друг другу в глаза, и Дамиан вдруг отчаянно краснеет. Или это свет заката так красит его щеки? Красиво…

— Можно мне тебя поцеловать?

— Что?

Дамиан в ответ просто смотрит — с такой отчаянной надеждой, что я лишь спрашиваю: — Ты помнишь, что я заколдована?

Не отрывая взгляда от меня, он кивает.

— И что меня расколдует только поцелуй влюбленного?

Он снова кивает.

— И ты готов рискнуть? — меня неожиданно подводит голос. — Дамиан, пойми, ты мне очень нравишься, но я боюсь, что это вряд ли взаимно, и если ты…

Он не дослушивает. Странно — а ведь обычно он робок…

Не дослушивает и целует меня. Нежно — очень нежно, никогда меня так не целовали. Впрочем… Обычно папины протеже просто хотят поскорее от меня отделаться. Тут не до нежности. Сейчас — нежно, ласково. Любяще.

Я закрываю глаза и жду знакомой золотой вспышки. Солнце еще не село, но не может же быть, что от такого поцелуя я не расколдуюсь… Это просто как «я тебя люблю», только сказанное не словами.

В этот момент я понимаю, что тоже люблю Дамиана — это огромное, безумное, щемящее чувство, которое переполняет меня всю, и мне кажется, я сейчас превращусь в воздушный шарик и улечу в золотисто-розовое небо…

Потом Дамиан отстраняется. Ошеломленно смотрит на меня. И быстро целует снова.

Ничего не происходит.

Я тоже смотрю. На свои перепончатые… лапы. А в голове одна мысль: только бы не заквакать.

Это потом приходит осознание, что ничего, совсем ничего не произошло. И вопрос, на который необходимо, жизненно важно ответить: