Никаких принцев! - Сакрытина Мария - Страница 27

Тем более кому нужна моя улыбка? Гости все равно аплодируют, когда танец заканчивается. И миниатюрная прекрасная королева увлекает меня к трону — «посплетничать». А Ромиона обступают девушки. Кажется, его просят спеть. Он отказывается — королева, разговаривая со мной, прислушивается, хмурится и делает музыкантам знак. Снова стонет скрипка — и мой жених кружит в танце другую…

— Все мужчины — ничтожества, моя дорогая, — заговорщически понизив голос, говорит королева. — Все их обещания — ничто. Не позволяй ему сделать тебе больно, он того не стоит.

Я слушаю вполуха, а сама смотрю на Дамиана, которого никто не зовет танцевать, а сам он стоит одиноко у двери в сад. И уже не смотрит на меня.

Королева с понимающей улыбкой ловит мой взгляд.

— Этот? Дорогая моя, зачем?

— Простите, ваше величество? — хмурюсь я.

— Позволь дать тебе совет, милая: выбирай фаворитов с умом. Дамиан здесь только потому, что в завещании покойный король его не забыл. Но кроме этого — что у него есть? Меч да дар демонолога. Дар не редкий, а меч… — она усмехается. — Помани рукой, и к тебе прибегут такие же даровитые и с целыми армиями, моя милая. Мужчин нужно использовать. Они же используют нас.

Я киваю, хоть и слушаю ее вполуха, и, протянув руку, вытаскиваю из чаши с фруктами яблоко. Хоть чем-то себя занять.

Королева ловит мою руку.

— Не ешь, оно отравлено.

Я роняю яблоко.

— Да?

— Да, милая моя. — Королева снова ловит мой взгляд и вздыхает: — Хочешь, я дам тебе рецепт этого яда? Мертвый сон. Гуманно. Мы же цивилизованные люди, правда, дорогая? Мужчины делают нам больно, но мы — мы им не уподобимся. Мы убьем их мягко, во сне. Впрочем, признаю, некоторых можно и помучить. Для этого у меня тоже есть отличный яд — прекрасная вещь, отменная…

— Ваше величество? Благодарю вас за заботу, но зачем вы мне это говорите?

Королева выпивает второй бокал вина — до дна. Кажется, она уже слегка навеселе (еще одна причина, из-за которой я не люблю балы — потом они всегда превращаются в лишь слегка облагороженную пьянку).

— А я знаю, каково это, — она наклоняется ко мне, — каково это — чувствовать себя дурнушкой. Каково это — быть дурнушкой. — Королева смеется над моим изумлением и подмигивает. — Да. Я красива, правда? Я открою тебе секрет, моя милая. Я не всегда такой была. Но знаешь, я помню это и знаю, что все мужчины любят красавиц. Все мужчины пусты и глупы. Если они не видят настоящую красоту, есть средство, чтобы показать им ее. Оно стоит… дорого стоит, но оно есть. Ах, да что эта цена? Настоящая любовь, — королева смеется, — ее все равно не существует!

Я ежусь от ее слов и перевожу взгляд с королевы на окно: там солнце клонится к горизонту. Мне пора.

— Простите, ваше величество, я сейчас вернусь.

— Конечно, моя дорогая. И запомни, если захочешь кого-нибудь отравить — обращайся. Я же знаю, как это сложно… В первый раз…

Опасно помешанная, да, Ромион?

Габриэль идет следом за мной, он же помогает мне зашнуровать корсет и — совсем немножко — уложить прическу. Платья Розалинды, к сожалению, невозможно надеть самой. Еще в них очень сложно двигаться, особенно в праздничных. И хоть Габриэль и привез мне самое, так сказать, легкое, без каркаса для юбки и тысячи кружевных оборок, все равно это целое испытание. Плюс туфли. Серебристое платье со стеклянными туфлями. Или хрустальными? В тон, но неудобно, а еще алмазная диадема и колье, да такое, что самый крупный алмаз лежит между грудей, как будто глубокое декольте недостаточно привлекает к ним внимание. Я не привыкла так выглядеть, я не привыкла такое носить. Но когда я поворачиваюсь к зеркалу… Я прекрасна. Даже Габриэль замирает, видя мою улыбку.

Дамиан оценит.

Габриэль выводит меня к лестнице в бальную залу и отступает в тень, где он, конечно, снова будет следить за мной неусыпным взором. Действительно, а вдруг меня украдут? Спутают с королевской сокровищницей — в этих-то алмазах.

Словно по приказу затихают скрипки. Я придерживаю двумя пальчиками подол, поднимаю голову и улыбаюсь. Да, смотрите на меня. Смотрите и вспоминайте лягушку. Вы не увидите ее в прекрасной принцессе, но это тоже я. Вы помните, как вы надо мной смеялись? Сейчас, улыбаясь, над вами — про себя, как воспитанная принцесса, — смеюсь я. Смотрите на меня и восхищайтесь.

Они и смотрят. Завороженно, восхищенно, влюбленно. Кавалеры подаются вперед, спешат к первой ступеньке лестницы, по которой я спускаюсь. Спешат подать мне руку. Спешат сказать то, что я и так знаю, — как я красива. Спешат мне услужить.

Я ищу взглядом, но среди них почему-то нет Ромиона. А жаль, я бы посмотрела в его восхищенные глаза. Посмотрела и сказала: «А помнишь лягушку, радость моя?»

Но что ж… Я отказываюсь от десятка приглашений на танец и иду мимо, мимо, мимо — к Дамиану. Весь этот спектакль для него — а он единственный на меня не смотрит. Он единственный ищет взглядом среди гостей кого-то другого. Меня, дневную, понимаю я. И, улыбаясь, с «хвостом» из разочарованных поклонников подхожу ближе.

— Милорд. — Я ловлю его изумленный взгляд. И музыканты, как по заказу, начинают играть что-то медленное, романтичное. — Не откажетесь от танца?

Дамиан смотрит на меня непонимающе, оглядывается, и я — чтобы он точно все понял — беру его за руки.

— Идем? — И уже поворачиваюсь к танцующим, когда он убирает руки и отступает.

— Госпожа, прошу меня простить, но я не могу.

Ну начинается…

— Дамиан, — с укоризненным вздохом говорю я. — Если ты опять насчет бастарда, то мне казалось, мы уже решили этот вопрос.

— Мы? — В его взгляде искреннее непонимание. А еще — презрение, которое я никогда не получала, когда была при нем лягушкой.

— Ну конечно. Дамиан, ты меня не узнаешь?

Он смотрит на меня, потрясенно и раздосадованно.

— Госпожа, найдите себе другого партнера для танца.

— Что? Дамиан, что ты, это же я. — Все очарование красоты, бала и, в общем, момента проходит. Мой голос дрожит. — Я, Виола. Ты меня не узнаешь?

Хмурясь, он долго смотрит мне в глаза, потом отворачивается.

— Простите, госпожа.

Кто-то из еще оставшихся подле меня кавалеров не выдерживает и довольно бесцеремонно ловит меня за руку. А потом так же бесцеремонно — ошеломленная, я не сопротивляюсь — ведет в центр зала.

— Леди первый раз в Сиерне? Этот юноша, Дамиан, неотесан так же, как его матушка. Может быть, вы слышали эту скандальную историю…

Я не слушаю. Я смотрю на Дамиана и пытаюсь осознать, принять: он меня не узнал. Даже когда я сказала, кто я. Он меня не узнал. Он окатил меня таким презрением, что я до сих пор не могу унять дрожь. Неужели с лягушкой ему удобнее? Неужели все его слова про то, что важно лишь, какая я, — только слова? Ведь красавица — это тоже я. Почему он не принимает меня такой?!

Еще два танца — взгляды, комплименты, чьи-то лица, блеск и цветы… Я понемногу прихожу в себя, отказываю следующему кавалеру и пытаюсь пройти к двери в сад, куда только что ушел Дамиан, когда королева вдруг делает знак музыкантам, и те перестают играть.

— А теперь сюрприз этого вечера! — объявляет ее величество, и половина гостей тут же бледнеют. Другие краснеют. — Полагаю, все вы пили наше прекрасное сиернское вино сегодня?

Слышится кашель, кто-то судорожно что-то ищет в декольте или в карманах сюртука. И почти все в панике смотрят на пустые бокалы на подносах.

— Прекрасно, — улыбается королева. — Итак, сюрприз вечера: в вине было легкое приворотное зелье. Только на этот вечер. Но осторожнее, оно начинает действовать лишь после поцелуя. Все просто: целуйте вашего партнера, и вечер — ваш. В честь лета, цветов и, — она лукаво улыбается, — любви!

В наступившей тишине, кажется, все мужчины в зале поворачиваются ко мне. А я вспоминаю, что выпила полбокала вина, когда говорила с королевой… И что голова у меня кружится сейчас не от него и даже не от приворотного зелья (меня еще никто не целовал!), а от хищных взглядов.