Степень доверия
(Повесть о Вере Фигнер) - Войнович Владимир Николаевич - Страница 41

Когда Морозов встретился с Плехановым, он объяснил, что «Листок», о котором шла речь, не подделка, что его выпустил он, Морозов, но Плеханову не успел показать предварительно, так как два раза приходил к нему и не заставал дома.

Плеханов сказал, что единственное средство уладить возникшее недоразумение — это созвать съезд всех членов «Земли и воли», а они уже решат, кому быть выразителем программы общества. Морозов тут же согласился. И вот завтра открывается здесь, в Воронеже, этот съезд, где кого-то, вероятно, будут исключать из «Земли и воли».

Морозов не сказал Вере, что за несколько дней до приезда в Воронеж сторонники террора провели свой отдельный съезд в Липецке. Перед съездом Михайлов и Фроленко ездили в Одессу к известному среди тамошних революционеров Андрею Желябову убедили его, пропагандиста-народника, принять участие в съезде.

Таким образом, в Липецке собрались Морозов, Александр Михайлов, Фроленко, Желябов, Лев Тихомиров, Мария Ошанина, Степан Ширяев, Квятковский, Гольденберг и еще человек пять.

Михайлов произнес яркую обвинительную речь против царя. Он сказал, что, хотя у Александра Второго в начале его царствования и были некоторые заслуги перед народом (крестьянская и судебная реформы), дальнейшая внутренняя политика императора отличалась крайней реакционностью, он проявил себя как злостный душитель свободы, и для того, чтобы добиться серьезных политических перемен, надо в первую очередь нанести удар по верховной власти, по ее высшему выразителю— царю.

К Михайлову присоединился Желябов. Он сказал, что если правительство самым жестоким образом карает революционеров даже за такие невинные действия, как мирная пропаганда в народе, то не лучше ли приступить к более активным действиям.

Такой решительности от Желябова никто не ожидал. Еще недавно он был сторонником пропаганды и с большим трудом дал согласие Михайлову и Фроленко, что примет участие только в убийстве царя. А потом снова вернется к пропаганде в народе.

Вот почему все удивились, когда Желябов стал настаивать на терроре как на главнейшем способе политической борьбы.

Там же, в Липецке, была выработана краткая программа действий:

«Наблюдая современную общественную жизнь в России, мы видим, что никакая деятельность, направленная к благу народа, в ней невозможна, вследствие царящего в ней правительственного произвола и насилия. Ни свободного слова, ни свободной печати для действия путем убеждения в ней нет. Поэтому всякому передовому общественному деятелю необходимо прежде всего покончить с существующим у нас образом правления, но бороться с ним невозможно, иначе как с оружием в руках. Поэтому мы будем бороться по способу Вильгельма Телля до тех пор, пока не достигнем таких свободных порядков, при которых можно будет беспрепятственно обсуждать в печати и на общественных собраниях все политические и социальные вопросы и решать их посредством свободных народных представителей.

До тех пор пока этого нет, мы будем считать за своих друзей всех тех, кто будет сочувствовать нам и помогать в этой борьбе, а за врагов— всех тех, кто будет помогать против нас правительству.

Ввиду того что правительство в своей борьбе с нами не только ссылает, заключает в тюрьмы и убивает нас, но также конфискует принадлежащее нам имущество, мы считаем себя вправе платить ему тем же и конфисковать в пользу революции принадлежащие ему средства. Имущества же частных лиц или обществ, не принимающих участия в борьбе правительства с нами, будут для нас неприкосновенными».

Обо всем этом Морозов умолчал в разговоре с Верой. Он только сказал, что может так получиться, что в организации возникнет новая организация. Тогда Вере придется подумать, с кем идти дальше.

Уходя от нее, он задержался в дверях и сказал, помявшись:

— Да, ты знаешь, что Ольга Любатович бежала из ссылки?

— Слышала.

— Так вот, как бы это сказать… Мы теперь с ней вроде бы одно целое.

— Вы поженились? — удивилась Вера.

— В церкви не венчались, — усмехнулся Морозов. — Но ведь это и не обязательно.

Лодка шла вниз по течению. Вера с Морозовым сидели на корме, Фроленко молча взмахивал веслами.

— Далеко еще? — спросила Вера, чтобы как-то разговорить его.

— Недалече, — буркнул Фроленко, и снова молчание.

И Морозов нынче тоже неразговорчив. Вот доедут до места, а там ему, Морозову, ответ держать перед товарищами: кто прав — он или Жорж Плеханов? А от того, кого признают правым, зависит и дальнейшая судьба общества «Земля и воля», а стало быть, и судьба революционного движения.

И если общество пойдет за Плехановым, то уже без него, без Морозова. А как же быть Вере? Она пока выслушала одну сторону, надо выслушать и другую. И дело даже не в Морозове и Плеханове — дело в тенденциях. Раз возникли такие споры, значит, есть для них основания. Не на пустом месте они возникли. В конце концов, если б один кто-то не согласился с программой общества и даже вышел бы из него, еще полбеды. Хуже то, что за одним стоит группа людей и за другим стоит группа. А это грозит расколом.

День выдался прекрасный. Солнце светит, тихо, вода как зеркало. Плывут мимо лесистые берега. Вера опустила руку за борт — вода теплая, приятная. Вот бы сейчас окунуться, а потом на песок и лежать, подложив руки под голову.

— Михайло, — нарушил молчание Морозов, — что ты молчишь? Рассказал бы что-нибудь.

— Например?

— Например, как ты Стефановича, Дейча и Бохановского на глазах у всех из тюрьмы вывел.

— А что рассказывать? Устроился надзирателем в Киевскую тюрьму, вошел в доверие к начальству, вот и вывел.

И опять молчание, только всплескивает вода и посрипывают уключины. Прошла мимо четырехвесельная лодка, в ней — подвыпившие купчики с девицами.

— Господа, на буксир не хотите ли?

— Благодарствуем, — степенно отвечает Фроленко. — Авось и сами доберемся до места. — И стал налегать на правое весло, заворачивая в отходящий от реки узкий рукав с берегами, поросшими камышом.

— Эй, перевозчик! — какой-то человек в соломенной шляпе стоит на берегу в просвете между зарослями камыша. В одной руке удочка, в другой ботинки, штанины подвернуты до колен.

— Ay! — отозвался Фроленко.

— Не подвезешь ли?

— А отчего бы не подвезти? Подвезем, коли заплатишь по-божески.

Фроленко повел лодку к берегу.

— Вы с ума сошли! — испугалась Вера. — Разве можно?

— Хорошего человека можно, — Фроленко хитро подмигнул Морозову.

— Зд-дравствуйте! — весело поздоровался со всеми рыбак, вскакивая в лодку, а затем уже одной только Вере сказал: — Вот в-видите, я же вам говорил, что мы еще будем встреч-чаться.

24 июня 1879 года, В роще под Воронежем собрался съезд общества «Земля и воля». Съезд? Не слишком ли громко сказано? Два десятка молодых людей собрались на полянке, раскупорили бутылки… Может быть, просто пикник? Нет, все-таки съезд. Молодые люди спорят, решают, каким путем пойдет дальше революционное движение.

Внимание всех сосредоточено на споре между Плехановым и Морозовым. Вера слушает того и другого.

— Политическое убийство, — говорит Морозов, — это осуществление революции в настоящем.

Осуществление революции в настоящем. Хорошо сказано. Точно, афористично.

— На кончике кинжала не построишь парламента, — возражает Плеханов.

И это сказано не хуже. А кто прав? Кажется, она сильно отстала за время своего пребывания в деревне. Когда уходила в народ, все казалось яснее ясного. Агитация и пропаганда в народе — вот единственный путь. Потом приехал Соловьев, смутил ее душу. Тогда она одобрила его решение. Но что из этого получилось? Покушение не удалось, Соловьев погиб. А сколько людей арестовано, сослано! Не вызовут ли новые покушения бесполезную гибель многих людей?

Вера переглядывается с Перовской. Перовская давно занимает ее воображение. Они познакомились два года назад в Петербурге. Дочь бывшего столичного губернатора, убежденная народница, Софья Львовна принимала участие и в горячих делах. Участвовала в попытке вооруженного освобождения Войнаральского. Сделала она сейчас свой выбор? Нет, кажется, тоже колеблется. В чем же все-таки дело? Разве землевольцы раньше не применяли оружия? Разве не они убили шефа жандармов Мезенцева, харьковского генерал-губернатора Кропоткина, шпионов Шарашкина и Рейнштейна? Кстати, Рейнштейна убил Михаил Родионович Попов, а теперь он же вместе с Плехановым выступает против террора. Как же это понять?