Нелетная погода
(Рассказы) - Терехов Виктор Гаврилович - Страница 1

НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА

Уже несколько дней подряд льет дождь, почти не переставая. Снег только недавно сошел, и от непрогретой земли несет стужей. Невольно берет горькая зависть: где-то давным-давно устоялись золотые дни — май на исходе! — где-то солнце, голубое небо… А мы здесь, на этом аэродроме, далеком от благодатных мест, сидим в сумеречной кладовой. Лица вокруг серые и угрюмые. Желчи у каждого на десятерых. Ядреные слова так и вертятся на языке, но никто не произносит ни звука. Изнывая от безделья, люди каждый день, с утра до вечера, нетерпеливо ждут одного — солнца, чтобы можно было расчехлить самолеты, вскрыть люки и начать полеты.

Капитан Федоров, начальник ТЭЧ эскадрильи, изводится больше всех. Он тут же, рядом с нами, в кладовой, за фанерной перегородкой. Сидит сейчас один, как мы считаем, нервно слушает убаюкивающий шум непогоды и мучительно решает, чем бы нас занять, пока длится ненастье. Капитан хлопотливый, беспокойный человек, забот у него всегда хватает. Наконец он подает голос:

— Формуляры у всех заполнены?

— У всех, — нестройным хором отвечаем мы.

Федоров тяжко вздыхает.

— Эх, пропадут посевы на полях…

Мы не видим, но знаем: сейчас капитан стоит у окна и взгляд его устремлен на пологий склон низенькой сопки. Там черный, как деготь, массив пашни.

— Пора быть всходам, пора… — снова долетает до нас.

Техник Маслаченко, обычно веселый и остроумный человек, резко бросил:

— Слышите, капитана всходы волнуют. Агроном! А что с нами будет, об этом молчит.

Капитан, видимо, не слышал этих слов. А может, и слышал, да промолчал. Мы тоже на реплику Маслаченко не отозвались. Никто вообще-то критически не относится к нему. Он умный парень, но взбалмошный какой-то. Капитан Федоров высоко ценит его ум и изобретательность, хотя нередко упрекает за легкомысленное отношение к жизни — слишком уж просто все достается Маслаченко. Инженер полка однажды в присутствии всех обещал ему: «Сдаст Сатаев в академию, ты у меня первый претендент на выдвижение». Такая похвала нам, рядовым техникам, не снилась да вряд ли когда-нибудь и приснится…

Тяжелый, сырой воздух хлынул в кладовую — кто-то открыл дверь. Наверное, дежурный по стоянке рядовой Кальцын. Мерзнет, бедолага, то и дело заходит погреться. Кто-то сонно протянул: «Есть там дровишки, Кальцын? Затопил бы, дружок, печку».

Вместо приятного тембра Кальцына в каптерке раздался могучий бас комэска:

— Евгений Иванович здесь?

Это было так неожиданно, что все встрепенулись. Из-за перегородки выскочил Федоров:

— Товарищи офицеры!..

— Сидите, сидите. Льет?

— Льет, чтоб ему провалиться!

От штаба до аэродрома комэск шел пешком. В такую грязь два километра пешком! Вероятно, произошло что-то весьма важное. Любопытство охватило всех. Майор и капитан прошли в кабинет. Вначале они говорили вполголоса, но затем голоса становились все громче и громче.

— Знаю, что надо форсировать, знаю, что планы трещат, — соглашался Федоров, — но у «пятерки» большой расход масла. Не могу я ее на маршрут выпустить.

— А раньше о чем думали? — голос комэска натянут, еще немного, и он ему даст волю. — Рембаза-то под боком!

— Не я владыка над всем… — в голосе капитана чувствовалась беспомощность. — Заявки эти, пока туда-сюда, а тут дождь еще шпарит…

— Сейчас нельзя отогнать?

— Какое там! Аэродром, сами знаете, грунтовый, размыло небось.

— Можете хоть на собственном горбу по частям на рембазу перетаскивать, но «пятерка» должна летать, как погода установится. Эскадрилью поднимать надо, все до единого самолета! Скоро учения, Евгений Иванович!

Разговор назревал крупный. Бесшумно, один за другим мы вышли на улицу. Жалко было Федорова: непосильная возлагалась на него задача. И о командире думали. Комэск вообще-то простой человек: и посмеется с нами, и накричит, когда есть за что. Всегда — будь во гневе ли, в веселье ли — все равно, если уж он приказ отдавал, то лишнего не позволит. Что сейчас стряслось с ним? Может, был все-таки выход из создавшегося положения, и он даже знал его, но ему хотелось, чтоб мы сами додумались? Майор любит иногда подкинуть нам головоломную штучку для того, чтоб у нас, как говорит он, не ржавели шарики. Перебрали разные варианты, так ничего и не смогли придумать. В самом деле, не по частям же перетаскивать самолет за десятки километров!

А Маслаченко, казалось, был отрешен от окружающего. Мимо нас прошел маслозаправщик. Все шарахнулись в разные стороны: из-под колес далеко разлетались брызги. Только Маслаченко не сошел со своего места. И вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, кинулся вслед за машиной.

Маслозаправщик шел с небольшой скоростью, осторожно объезжая рытвины, заполненные водой. А Маслаченко бежал прямо по лужам, то и дело спотыкаясь. Ему было тяжело. Он сбросил куртку, фуражку. Помогло мало, и лейтенант начал отставать. Теперь уже, не выдерживая бездорожья, задыхаясь, побежал точно по колее. А когда поскользнулся, упал, мы подумали: не встанет, не хватит у него сил. Но Маслаченко, поднявшись с величайшим трудом, снова, уж совсем медленно, почти шагом, пошел за машиной, которая все отдалялась и отдалялась.

Только в конце стоянки маслозаправщик остановился. Маслаченко, отдышавшись, сел в кабину. Машина скрылась за самолетами.

Из каптерки вышел злой комэск, за ним, опустив голову, — ссутулившийся капитан Федоров.

— Пойми, Евгений Иванович, не могу я изменить своего решения, — сказал командир. Вдруг голос его неожиданно высоко взвился: — Кто это там по летному полю на машине ездит! Колдобин на взлетной наделает! Сейчас же остановите его и ко мне.

— Машина вроде и так сюда идет, — поднял голову Федоров.

В кабине заправщика сидел Маслаченко. Он улыбался чему-то и помахивал нам бумажкой. Промокший до нитки, под холодным ветром он выглядел так, будто только что выскочил из парной. Спрыгнув на землю, обратился к командиру:

— Товарищ майор, разрешите… Лететь можно сейчас! Вот я тут набросал. Видите, какая нагрузка у бензозаправщика на один квадратный сантиметр? У самолета даже чуточку меньше! Объехал всю ВПП — машина нигде не вязнет, а о самолете и говорить не стоит…

Комэск оживился.

— Так, так… Молодец, Маслаченко…

Погода час от часу становилась хуже. Тучи тяжелели, опускались ниже. Дождь не переставал. Но несмотря на это, работалось удивительно легко. Самолет подготовили к вылету в рекордно короткий срок, как по тревоге.

…Приехали на аэродром командир полка и инженер. Пришли «болельщики» из других эскадрилий.

Комэск рулил медленно. Все, кто был на стоянке, шли рядом с «пятеркой», не спуская глаз с шасси: а вдруг колеса по ось влезут в размягченный дождем грунт.

Намертво схваченная тормозами, «пятерка» билась как в лихорадке. Это комэск перед взлетом поочередно выводил то один, то другой двигатель на максимальные обороты. Оглушительный гул — закладывало уши — расколол небо. Сейчас отпустит командир тормоз, и… Федоров снял фуражку.

— Пошла?!

— Пошла!!!

Самолет отделился от земли. Но с аэродрома никто не ушел, все оставались на взлетной полосе, словно предстояла еще работа, и люди поэтому не расходились, были наготове. От КП командирский «газик» направлялся к нам.

— Молодцы вы у меня! — еще издали возбужденно шумел командир полка. Подъехав, лукаво щурясь, незлобно упрекнул Федорова: — Евгений Иванович, что они мокнут у тебя без дела? Веди их, пусть греются, обсыхают. Чего доброго, еще простынут здесь!

— А я их не держу, — ответил капитан. — У них настроение боевое, что им эта погода. — Федоров был недоволен нами и явно осуждал нас. Но за что? «Пятерка» ушла в рембазу. С такого аэродрома и в такую погоду! А он в тот момент только улыбнулся. Сейчас же его лицо снова стало сумрачным, чем-то озабоченным.