Ученики Ворона. Черная весна - Васильев Андрей - Страница 21

Полно не полно, а дни в узилище пробежали быстро, несмотря на то что каждый из них по отдельности был наполнен духотой и скукой. Последняя особенно донимала. Ворон приучил нас к тому, что каждая прожитая минута должна быть использована со смыслом, а здесь для нас основным развлечением являлись ловля мух и созерцание удивленного лица охранника, когда он забирал у нас пустые деревянные тарелки, на которых приносили тюремную пищу. Просто всякий раз он был уверен в том, что мы не будем ее есть, и всякий раз мы его разочаровывали. Он даже заподозрил, что мы из вредности выкидываем ее в то отверстие, через которое к нам в камеру попадали воздух и отблески солнечного света, но мы снова обескуражили тюремщика, с удовольствием отобедав при нем.

Насколько я понял, его удивление основывалось на том, что мы были первыми благородными, которые с аппетитом употребляли пищу, приготовленную на тюремной кухне. Остальные родовитые узники предпочитали давать ему деньги, на которые он покупал им разносолы и имел с этого немалую прибавку к жалованью.

Откуда бедолаге было знать, что после Вороньего замка местная еда нам казалась более чем сносной. Да она, по сути, и была таковой, разве что остра чрезмерно, но, насколько я понял, такова особенность местной кухни вообще.

Вот и во вторник утром нам дали на завтрак по куску жареной свинины, ломтю хлеба и приличной порции гороховой каши.

— Хорошо, что до сегодняшнего дня горох не давали, — заметил я, вытирая дно тарелки коркой хлеба.

— Почему? — удивился Гарольд. — Как по мне, каша очень даже ничего.

— А спать потом как? — резонно заметил я. — Днем, согласно заведенной нами традиции? Она как раз к тому времени переварится, и как мы начнем на пару с тобой барабанить. Ну, ты понял? И ведь самая духота в это время. Добро бы еще ночью…

— Согласен. — Монброн облизал ложку. — Но все равно я бы еще одну тарелочку съел. Вкусно было.

— Вкусно, — согласился с ним я. — Да и какая теперь разница? Все равно днем нас здесь уже не будет.

Мы уже знали о том, что к королю нас не повезут и дело наше будет рассмотрено как раз утром вторника одним из верховных судей. И о том, что на оправдательный приговор, как и на быструю смерть, вроде повешения или отрубания головы, нам рассчитывать не стоит, тоже знали. Четвертование, не меньше. Об этом нам в воскресенье вечером сообщил все тот же судейский. Сделал он это по просьбе дядюшки Тобиаса, о чем упомянул отдельно, при этом никакого злорадства в его голосе не было, человек просто выполнял ту работу, за которую ему было заплачено. Даже оскорблять его после такого не захотелось. А за что?

После этого мы быстро приняли решение таки воплотить в жизнь свой план с удушением охранника-кормильца, а впоследствии — и ключника, с последующей героической гибелью в районе пятого-шестого этажа Башни-на-Площади. Ну да, по сути, глупость несусветная, но другого ничего мы придумать не смогли. По крайней мере, это всяко лучше, чем попасть в руки палача. Одно дело — смерть быстрая, от стали клинка, и совсем другое — когда тебя на куски разрубают, как мясник — говяжью тушу. И мерзко, и больно. Брр!

Скорее всего, так бы мы и поступили нынешним утром, кабы не записка. Ее нам в то же самое воскресенье принес охранник, что разносит еду. Ну, как принес? Уронил на пол, выходя из камеры, так, чтобы ключник не заметил. Если честно — мы верили в наших друзей, но дни шли, а вестей от них не было. Потому, сразу смекнув что к чему, дождались лязга засовов, а после подобрали скомканный бумажный комочек.

— Рози, — уверенно заявил я, уловив тонкий, почти неуловимый аромат знакомых до боли духов. — Так я и знал.

— Кто же еще? — резонно заметил Гарольд. — У Карла и Эбердин денег на подкуп этого красавца просто нет. Да и договориться с ним — дело тоже непростое, ни тот, ни другая такими талантами не обладают.

Записка была короткая, но вполне ясная.

Сказано было и много, и мало одновременно. Понятно, что откровений ждать не приходилось, охранник не дурак, а потому, опасаясь попасться, ничего подозрительного на бумаге, с планами и именами, сюда бы не потащил. Да и Рози не станет посвящать его в свои намерения.

И все-таки. Что значит: «не наломайте дров»? Толкований этих слов может быть много. В результате мы пришли к мнению, что все-таки речь идет о попытке бегства. Нашей попытке, той, что мы замыслили. Умница Рози верно нас просчитала и предупредила о том, чтобы мы не стремились умереть раньше времени.

— В конце концов, можно и на эшафоте напоследок пошуметь, если у ребят ничего не получится, — сообщил мне Гарольд, плюхаясь на свой топчан. — Оно и быстрее выйдет. Там всегда есть стража с арбалетами, они превратят нас в ежей за секунды. Такое пару раз уже случалось, мне рассказывали.

Не скажу, что мы очень-то успокоились, но хоть какая-то ясность появилась, а это уже немало. Правда, некий внутренний мандраж по мере приближения вторника у меня лично усиливался, чего скрывать. С другой стороны — как без него обойтись? Не каждый день приговаривают к смерти.

Что до Гарольда, не знаю. Внешне он был спокоен и собран, знай себе ловил мух да насвистывал какие-то песенки. Монброн как Монброн, обычный. Точнее, привычный. Как и раньше, он ничего не боялся, и ничего его не печалило, кроме одного.

— Как же скверно, — раз пять сказал он мне после завтрака, то и дело проводя рукой по подбородку. — Там будут люди, возможно, знакомые дамы, а я небрит. Ладно бы мы тут просидели с месяц, появилась бы более-менее приемлемая бородка. А это просто щетина. Очень меня это раздражает!

Ближе к полудню снова лязгнули замки, и мы поднялись с топчанов, заранее зная, что наше время в Башне-на-Площади вышло. Вторым завтраком тут не кормили, так что сомневаться не приходилось, с какой целью к нам пожаловали гости.

Так оно и оказалось. Охранники вывели нас в коридор, снова заковали руки, посмеялись над просьбой Монброна привести ему цирюльника и повели вниз, туда, где у входа в башню уже стояла знакомая черная карета.

На этот раз никаких вольностей не было. Нас с Гарольдом посадили друг напротив друга, а после каждого с двух сторон подперли крепкие ребята в сером.

— Сдается мне, фон Рут, что мы проходим по категории «особо опасные государственные преступники», — весело подмигнул мне мой друг. — Видишь, как нас стерегут. Но оковы, замечу, опять без позолоты. Непорядок.

— Выходит, правы мы были тогда, — ответил ему я. — Нам специально давали возможность для побега. Хитер твой дядя.

Один из «серых» внимательно посмотрел на меня, как видно среагировав на слово «побег», но спрашивать ничего не стал, вместо этого стукнул кулаком в стенку кареты. Щелкнул хлыст, и наш экипаж, качнувшись, покатился по мостовой Форессы прямиком туда, где, возможно, закончится моя жизнь.

Странное дело — вроде бы вот он, конец пути, думаться должно о вечном, о том, что я скажу у престола богов, как буду им объяснять, почему часть жизни прожил под чужим именем и для чего заполучил обманным путем право стать подмастерьем мага, а мне вместо этого в голову лезли мысли о том, что Ворон будет изрядно ругаться на нас с Гарольдом, узнав про то, как глупо мы расстались с жизнью. Мне виделось его недовольное лицо и слышалось нечто вроде:

— Два идиота! Столько времени на них потратил, а толку-то? И самое главное, так бесполезно умереть. Нет чтобы хотя бы здесь, чтобы тела их потом в дело пустить, остальных на них учить!

А еще отчего-то вспоминалась Аманда, и печалило то, что мы с ней расстались пусть и не врагами, но не друзьями.

Все-таки не чужие друг другу люди. Могло бы что-то получиться, могло. Но не получилось.

Ну и надежда теплилась. Вдруг вот сейчас или через минуту карета остановится, двери распахнутся, и я увижу лицо Карла, который рявкнет:

— А ну отпустили их, быстро!