Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 18

Он провел пальцем по второй линии; девушка закивала.

– А тебя не пустят. Уже не пускают, – он указал на шар, горящий в темноте арки багровым золотом.

– Таахе́йммде геэссе́йленг-кхаа! – Эйнгхенне оглянулась на шар с беспокойством, даже со страхом.

– Не парься, – Марк взял ее за руку.

– Таахе́ргсент, ейна́й, – она улыбнулась и вцепилась ему в ладонь двумя руками.

Затем поднялась, подошла к обочине и переступила резной бордюр. Сошла на откос, остановилась, обернулась и посмотрела – беспомощно, как девочка которую бросили в незнакомом месте, и она не знает куда идти и что вообще делать.

Марк оглянулся на посох – черно-шоколадный стержень лежал на сверкающем полотне дороги. Странным образом, он потерял свой полированный блеск, и казался теперь то ли деревянным, то ли каким-то глиняным. А десять минут назад сверкал ярче неисчислимых линий узора на кладке дороги и башни.

Марк задрал голову в восточное небо – слепящий столп подпирал небосвод. Отсюда долго смотреть было нельзя – башня собирала столько света, что глаза резало до боли. Он отвернулся, догнал Эйнгхенне и взял ее за руку.

– Пошли. «Таахе́йнгес» значит «пошли». Ты тоже записывай.

– Пошли, – кивнула Эйнгхенне.

Затем просунула другую руку за пазуху, под свой черный мешок, и достала цепочку с кулоном – многогранный шарик, подобный всем этим огромным кристаллам, только маленький, сантиметра два с половиной в диаметре.

– Де́стенгдерт.

Идти было нетрудно – трава невысокая, почва упругая; подошву всхолмья местами усыпают камни, но россыпей мало, и идти они не мешали. Черный глянцево-мерцающий материал мешка (который, между прочим, Эйнгхенне был, как бы сказать, очень «велик») никак не реагировал на траву, почву, осколки камней. Материал сохранял свежесть и чистоту, словно покрытый защитной пленкой. Марк вспомнил плащ и сапоги Гессеха, таким же чудодейственным образом сохранявшие идеальное состояние.

Подумалось – насколько дешевле и выгодней, в масштабе системы, вложиться в изготовление вещи единственный раз. Чтобы вещь служила долго, и чтобы затем как можно дольше не делать других, взамен отслужившей. Если такова цель этого запредельного качества – почему здесь пришли к такой практике? Марк сомневался, что из каких-то ритуальных соображений, или, например, следуя некой кастовой определенности. Запредельное качество здесь было везде, за исключением «низших» – сообщества обитателей хижин. Которых здесь, как становилось ясно, «вычищают» на регулярной основе.

Да, но этих «униформистов», как видно, тоже «вычищают» на регулярной основе? А они находятся в «привилегированной» сфере – замечательная одежда, замечательные обеды (всё, как видно, «служебное» – но какова служба?). Понятно, что «униформисты» – также расходный материал, но при этом пользуются ценными, дорогими вещами – которыми пользуется тот же Гессех. А Гессех, похоже, здесь некий как бы аристократ. Ко всем встреченным-окружающим он проявлял рафинированно-нейтральное отношение – что к тому перевозчику, что к этим работникам, что к тому придурку в пятнистом плаще, по воле которого Марк едва не лишился зрения. Ко всем обращался словно бы ни к кому, словно бы к автоматам. Только перед тем белым «магом» обнаружил явное почитание. Длиннобородый старик, очевидно, принадлежал к отдельной касте (если уж говорить о кастах), и это был единственный случай когда Гессех как-то дифференцировал свое отношение. Ну, и черные... Какая-то пятая каста. Если уж говорить о кастах.

Часа через полтора Эйнгхенне остановилась и схватила его за локоть. Шарик-кристалл, который она держала в руке, светился – неярко, но вполне различимо в свете солнца, уже вечереющего, но по-прежнему сильного. Эйнгхенне стала бледной как полотно, опять, – причем было понятно, что не от вернувшейся слабости, а от нового страха.

– Ддеххе́йстет, – она протянула цепочку с кристаллом. – Теэде́йстет-кхаа, – другой рукой она указала на юг, по курсу пути, вдоль подошвы холмов.

Марк принял цепочку и, поглядывая на кулон, двинулся дальше. Метров через пятьдесят кулон вспыхнул так ослепительно, что Марк вздрогнул и зажмурился. И через полсекунды подпрыгнул – вокруг вскипела искристая сфера, уже очень хорошо знакомая, и рассыпалась сухими колючими искрами. Кулон в мгновение раскалился – так, что пальцы невольно разжались.

Марк нагнулся, подобрал кулон, выпрямился и огляделся. Очевидно, атаку спровоцировал этот вишнево-багровый камень – который снова потух и сверкал теперь только солнцем. Марк намотал цепочку на запястье и медленно двинулся дальше. Шарик снова проснулся; еще десять шагов – и снова атака.

На этот раз Марк не зевал, и заметил на вершине холма, слева, метров триста по курсу, яркую белую точку, погасшую почти сразу как был нанесен удар. Он замер, всмотрелся, и зафиксировал ориентир – вон та группа камней, от нее вверх и направо. Затем побежал назад; Эйнгхенне ждала его, бледная и напряженная.

– Ну-ка, держи, – он вложил кристалл ей в ладонь. – И расслабься, – пожал холодные пальцы. – Сейчас я его замочу. Видишь – мне все до лампы? Я вам тут еще всем устрою.

Он помчался назад, к холму – пока не представляя как будет решать эту проблему, но ни капли не сомневаясь, что проблема решится чуть ли не сама собой. Чувство такой безнаказанности пьянило. Опасно пьянило, подумалось вдруг; надо взять себя в руки, и не забывать, что ты здесь – чужой. И можешь вляпаться во что-нибудь так, что... Во что-то такое, на что местный просто не обратит внимания. Как он сам, по сути, не обращает внимания, например, на жезлы-аннигиляторы. У каждой медали есть обратная сторона, и это фундаментальное правило мира – любого.

Марк сбавил ход, дошел до холма, определил по ориентиру точку откуда сверкала белая искра, и стал подниматься по склону. Стрелявшее и сверкавшее обнаружилось сразу. Это был металлический стержень – очень похожий на тот которым длинноволосый, тогда в первый день, атаковал Гессеха, – но раза в два больше. Стержень-многогранник, вездесущей здесь черно-шоколадной отделки, инкрустированный этим характерным узором – полусхематичным плетением стеблей и листьев. Именно такой инкрустации пока еще не встречалось – выпуклый рисунок-камея, матово-черный на лицевой поверхности, контрастный с полировкой самого стержня.

Стержень стоял посередине площадки, сработанной как полотно дороги. Квадрат замысловатой кладки, стороной три метра; в обвод – плоский желоб; узорный бордюр. Все сооружение напоминало некий триангуляционный пункт. Который стрелял, и, как получалось, охранял некую территорию – причем, как видно, и от вторжения извне, и от побега в это вне изнутри.

На торце стержня имелся очередной шар-многогранник – все такой же багрово-вишневый кристалл. Интересной была та особенность этого материала, что, будучи «выключен», он был наглухо-непрозрачен – сгусток черно-багровой тьмы, словно затягивающий в себя окружающий свет. Грани искрились переломленным солнцем, создавая слепящую сетку, под которой сгустился клубок некого вселенского мрака. Когда же камень «включался», черный мрак, казалось, возвращал поглощенный свет – переместив, однако, в собственный диапазон.

Марк огляделся. На западе расстилалось до самого горизонта мягко всхолмленное плоскогорье; монотонность травяного покрова нарушается группами ярко-салатных кустов, не по-летнему свежих и сочных. Деревьев по-прежнему не было никаких, даром что на такой высоте они могли спокойно расти. На горизонте виднелась новая цепь холмов, шедшая параллельно цепи на краю которой Марк сейчас находился. На севере жгуче пылал, выдаваясь над подошвой зеленой горы, фрагмент параллелепипеда загадочной башни. До башни было уже весьма далеко. Марк вдруг отметил, что стреляющий стержень находится на грани видимости с вершины башни.

Он повернулся на юг, вгляделся, и хмыкнул – впрочем, ожидая увидеть нечто подобное. Далеко впереди, приблизительно на том расстоянии которое отделяло стержень от башни, он разобрал новую искру. Искра была прозрачно-белой, будто менее плотной по сравнению с башней; но определялась совершенно явно.