Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 16

Он снова тронул черный контейнер и снова указал в сторону, пытаясь донести до работника свою мысль. Тот уставился на него с тупым безразличием; Марку даже показалось, что глаза у того стеклянные. Тогда он надавил на стенку – ящик без труда сдвинулся с места, а платформа при этом осталась на месте как влитая.

– Отлично, – он хмыкнул и подвинул ящик в другую сторону – наружу, по направлению из двора.

Огромный гроб сдвинулся на полдлины и упал краем с платформы. Марк осторожно дал платформе пинка – она тронулась из арки во двор и выскользнула из-под ящика. Гроб с глухим стуком рухнул на точеную кладку; платформа проплыла еще несколько метров и остановилась. Серый простоял все это время так будто ничего не происходило; шарик на жезле горел горячей звездой, на которую было просто приятно взглянуть в холодной свежести раннего утра.

Аккуратно пиная платформу, Марк довел ее до трапезной и вбежал в помещение. Эйнгхенне по-прежнему находилась за крайним столом, сгорбившись над сложенными руками. Он подбежал и тронул ее за плечо.

– Пошли. Вернее, поехали.

– Таахе́нгме-ле, – едва слышно проговорила она.

– Я это понял, – Марк взял посох и протянул его девушке. – Держи.

Она взяла посох – Марку показалось, что он стал весить для нее сто килограмм, – и, опершись на него, попыталась встать. Она не смогла даже подняться из-за стола; Марк взял ее на руки и понес. Вынес во двор, под ясное свежее холодное небо, и осторожно посадил на платформу.

– Ддекхе́нгсей-ка? – Эйнгхенне улыбнулась слабо.

– Я понял только одно – отсюда надо драть без оглядки.

Он наклонился, рукой провел платформу под аркой, вывел на площадь, увлек вправо, к западному лучу дороги – которая продолжалась и продолжалась в свою бесконечность.

Солнце уже поднялось, и лилось теперь прохладно-розовыми лучами по полотну дороги. Узор отсвечивал глубокой синевой неба; перламутровая полировка плит, казалось, впитала небесный сапфир, и переливалась теперь сочно-синими бликами. Склоны холмов кутались в полупрозрачную дымку – подсвеченную изнутри звездочками росы, горевшей в розовом золоте рассветного солнца. Антураж был настолько спокойным, настолько благостным, настолько умиротворяющим, что события вчерашнего вечера и сегодняшней ночи перестали внушать угрозу.

Марк шагал, подталкивая платформу – она держалась дороги сама собой и прощала все погрешности в управлении. Оставалось только толкать ее когда скольжение замедлялось; запас хода после толчка получался немалый, и подталкивать приходилось лишь через тридцать-тридцать пять метров. Полную свободу передвижения платформе, как видно, ограничивал только маршрут дороги. Марк шел и продолжал размышлять-удивляться – каким образом вся эта нереальная технология вязалась с кучей трупов, посредством которой они здесь перевозились.

Эйнгхенне сидела, безучастно уставившись перед собой в точку, куда стремилась перспектива дороги, и даже не оглядывалась по сторонам. Казалось, даже янтарная медь волос потускнела, покрылась какой-то пылью.

Холмы расступились в обширную низменность, ограничив огромным кольцом по всему горизонту. Время шло, солнце поднималось, день разгорался, изумрудная даль долины разогревалась. Дымка с мерцающими звездочками росы испарилась; небо наливалось августовской жарой.

– Тебе не жарко, – отважился, наконец, заговорить Марк, – в этой хламиде? – он осторожно дернул черный мешок.

Эйнгхенне повернула голову и слабо заулыбалась.

– Сейме́нгме-ле, – сказала она – даже чуть виновато.

Впереди по обочинам вырастал парапет – похоже, очередной мост. Этот мост отличался от всех предыдущих тем, что парапет здесь был квадратно-зубчатый, повторяющий отделку крыш на зданиях. Вдобавок, этот мост, похоже, был пока самый длинный – цепи квадратных зубцов, отражая бесконечным узором солнце, смыкались двумя слепящими спицами в неопределенной дали.

Равнина, по которой катилась дорога, сделала мягкий спуск и закончилась сверкающим зеркалом озера. Дорога стремилась дальше; перенесшись мостом через озеро – километра четыре, – она исчезала разрезая новую гряду холмов, отражавшихся в зеркальной плоскости с другой стороны.

Вдоль искрящейся кромки воды тянулась вереница нарядных кустов – пушистая зелень на ажурных ветках, гроздья цветков, свежеумытых как-то совсем по-весеннему – цве́та такой ясности и чистоты какие было совсем непривычно видеть в середине августа. Кристально-лиловые колокольчики, вперемешку с насыщенно-голубыми шариками, в обрамлении жемчужно-оранжевых звезд – они казались бархатными, ласковыми на ощупь.

– Очень красиво и идиллически, – резюмировал Марк, оглядывая роскошный берег. – Самое место передохнуть.

Он обернулся к Эйнгхенне – она заулыбалась.

– Даасса́нгме-ми, – произнесла она слабо. – Э́нххеммде-но, ми, – улыбка стала чуть виноватой.

– И перекусить не мешает, – Марк подошел к платформе, намереваясь взять девушку на руки и отнести вниз, к воде.

– Не помешает, – повторила Эйнгхенне, потом сделала руками жест будто разламывает лепешку.

– Сейчас я буду тебя угощать. Правда, не совсем уверен, что ты станешь такое есть.

Он взял ее на руки и осторожно понес с дороги.

– О́йссехх, – сказала Эйнгхенне обеспокоенно, оглянувшись на посох.

– Я помню.

Марк спустился к воде и осторожно усадил девушку под кустом. Затем сбегал за посохом и положил у ее ног. Она сразу схватила его, переложила себе на колени, и заулыбалась – снова чуть виновато.

– Вот тебе твой о́йссехх, не парься.

Он достал из сумки коренья, полученные позавчера от старика и мальчишки. Эйнгхенне посмотрела на эти морковки и заулыбалась с недоумением.

– Э́хентде-ггаа?

– По идее, должно быть съедобно, – Марк протянул ей морковки.

– Ммеэле́йммдест, – свободной рукой она взяла морковку и попыталась встать. Встать сил не нашлось; она только беспомощно улыбнулась и указала морковкой на сверкающую гладь воды.

– Я понял...

Он забрал морковки, подошел к воде, присел и погрузил в искристую жидкость кончики пальцев. Вода великолепная – чистейшая и – он зачерпнул пригоршню и осторожно пригубил – отменнейшая на вкус. (И вполне возможно, кстати, что те «низшие» такой воды даже не видели.)

– Ттейха́йнгтетт се́стленг, – Эйнгхенне кивнула. – Одде́тт те́йстерда́-хеэ.

– Те́йстер... Что-то такое я, кажется, уже слышал.

– Те́йстер, – снова кивнула Эйнгхенне и обвела над головой круг, указывая то ли на небо, то ли на горизонт, то ли имея в виду вообще все пространство.

Жест дался ей нелегко – рука бессильно упала. Марк тщательно вымыл морковки, вернулся к Эйнгхенне и протянул самую аппетитную (во всяком случае, какая таким образом выглядела).

– Это, я так понимаю, не... Как их там... Эмме́мест, которыми меня угощал друг Гессех, но...

– Эмме́мде-ле, – девушка покачала головой. – Тте ссе́йнгедест. Э́хейме́мме-ггаа?

– Если это съедобно – ешь, и не болтай.

Он взял морковку и поднес Эйнгхенне ко рту. Та откусила и захрустела; Марк откусил за ней, и они захрустели вдвоем. По вкусу коренья были ни на что не похожи – ничего подобного он не пробовал. Жевалась и хрустела эта штука как сочная редька, но на этом сходство с редькой заканчивалось; вкус в общем сладковато-пряный, сохраняющий, в то же время, некую землистую компоненту.

– Экзотично, – определился Марк, и протянул другую морковку. Затем, когда коренья-плоды закончились, он снова взял девушку на руки и поднес к воде. – Надо напиться нормальной воды, – он зачерпнул горсть и отпил. – Может быть, это последняя тут нормальная.

Эйнгхенне стала на колени, наклонилась, собираясь зачерпнуть воды – Марк едва успел придержать, чтобы она не упала.

– Короче, не хило тебя там грохнули. Как ты вообще только жива осталась, наверно.

Потом несколько минут они сидели и отдыхали. Марк разглядывал опоры моста, которые стремились колоннадой на запад – бесконечной стеной, украшенной зубчатым антаблементом со сверкающим пунктиром карниза. На сверкание было больно смотреть – оно повторялось зеркалом озера и разливалось миллионами огоньков по всей поверхности.