Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 14

Эйнгхенне какое-то время стояла, прислушиваясь к удаляющемуся звону копыт – звук мелодично лился по полотну дороги.

– Я, честно сказать, не понял кого он больше так испугался...

– Ме́йггентде, – сказала Эйнгхенне, и Марку почудилось, что в голосе прозвучала грусть. – О́йссеххо́де-ле, – она подняла посох как бы показывая, – эйк ге́йстаантда́й. Эйк-не та́хдехха́йнтде! – затем перевела на юг, куда уходили вереницы тех «низших».

– Ну что... Таахе́йнгес? Или как там?

Эйнгхенне засмеялась, отвернулась, и они зашагали дальше.

Солнце уже нависало над горизонтом; день мягко переходил в вечер. Марк шагал по упругому полотну, и думал что могло значить «макхи́ггет», которым ругался Гессех (где он там, интересно, – жив?), – пока не заметил новую точку. Точка близилась и вскоре выросла в нечто чего здесь видеть еще не приходилось. Это была короткая вереница из четырех квадратных платформ, плывущая по полотну дороги. На платформах стояли черные ящики – просто черные короба, матовые, без этого вездеприсутствующего узора. Девушка, на мгновение замерев, остановилась.

– Лер-гааре́йнгет!

Платформы с ящиками-коробами (в ширину и длину метра по три, в высоту – метра два) плыли друг за другом, образуя маленький поезд.

– Стою, стою... – отозвался Марк, заинтригованно разглядывая новый объект. – Интересное дело, они что...

Он упал на колени и заглянул под платформы. Они плыли над полотном, отделяемые от поверхности зазором сантиметров в двадцать – немногим больше высоты ступенек, какими дорога преодолевала разницу высоты.

– Кажется, я понимаю почему у вас нет колеса. Оно вам как бы не требуется...

Платформы проплывали мимо; когда за спиной оказалась половина последней, Марк увидел, что за поездом бредет человек в известной уже «униформе» – однозначно из того «обслуживающего персонала». В руке у него посверкивал жезл – похожий на жезл Гессеха, только длиннее; на жезле установлен кристалл, ярко – так, что в вечернем солнце было хорошо видно, – горевший рубином.

Появления черного человека (с ним рядом Марка) сопровождающий, как видно, не ожидал. На секунду он остолбенел; затем вскрикнул, метнулся к обочине, перескочил через узор бордюра и, как видно, хотел бежать дальше. Но, сделав от дороги единственный шаг, остановился, оглянулся на склоны холмов, обернулся к дороге. Напрягшись, он остолбенел за бордюром, стиснув побелевшими пальцами жезл, переводя взгляд с черного на Марка, с Марка на черного. Платформы уплывали дальше; сопровождающий стоял на месте как вкопанный и смотрел.

– Гетхе́гет-тте, – сказала, наконец, Эйнгхенне. – Таахе́йнгес.

Они зашагали дальше. Через полминуты Марк обернулся – человек по-прежнему стоял за бордюром, стискивая свою железку, которая сверкала в лучах низкого солнца, и таращился вслед. Вот тебе раз, вдруг пришла в голову мысль, он что – глухой? А колокольчик? Очередная загадка.

Затем – буквально через десять минут – произошло еще одно загадочное событие. Дорогу охватила все та такая же искристая сфера, посох Эйнгхенне вспыхнул все тем же багрово-золотым огнем, а саму девушку в очередной раз сохранил все такой же искристый кокон.

Мгновенно вспомнилась атака в чашеобразной долине, когда их с Гессехом обстреляли с холмов. И вот снова обстрел – нет сомнения, что их именно обстреляли. (Термин, возможно, в данном случае не вполне подходящ – но смысл произошедшего не меняется.)

– По-моему, это мы уже проходили, – хмыкнул он, обернувшись к Эйнгхенне.

Девушка сорвала с головы свой клобук. Волосы замерцали в закатном солнце медно-янтарным золотом; Марк ощутил непонятную радость – оттого, что идиотский черный мешок, наконец, с головы Эйнгхенне исчез. И тут же встревожился и озадачился – на ее лице застыл испуг, смешанный с недоумением, которое показалось даже забавным; будто Эйнгхенне, как маленькую девчонку, наказали и поставили в угол – вероломно, потому что она совершенно не виновата.

Она в растерянности огляделась, затем обернулась вперед и всмотрелась в вечереющую перспективу.

– Э́йддер! – она указала посохом вдоль дороги. – Эке́нгдест ведха́тт-ла!

Прикрыв заходящее солнце рукой, Марк разглядел, у основания отдельной горы, очерченной матово-золотым небом заката, крохотный коробок с иголочкой-башней – похоже, очередное дорожное здание. Показалось даже, что на иголочке башни сверкает бриллиантовой крапинкой далекая голограмма.

– Кажется мне, что этот психованный, – Марк обернулся назад на восток, – тут, как бы сказать, при делах.

– Декхе́лленг-каа ле эмме́нтмех, – отозвалась Эйнгхенне, озабоченно и с тревогой. – Таахе́йнгес, – добавила грустно, надела свой дурацкий мешок и продолжила путь.

Колокольчик возобновил мелодию; прохладные звуки полились по мерцанию полотна дороги. Наконец станция впереди приблизилась. И снова – срубы у подошвы пригорка, на котором возвышалось здание; и снова – никого нет. Из головы не шли две картины, которые Марк сегодня увидел, – вереницы этих странных существ, отрешенных и безучастных – бредущих на юг. И еще одна, которую он видел вчера, – огромная яма с трупами. И тот же мальчишка утром, тоже – так напрягался, когда Марк хотел возвращаться в город, на юг. В общем, на юге что-то не так.

Когда они поднялись к арке, солнце как раз зашло – последний луч озолотил квадратно-зубчатый контур башни, и растворился в темнеющем небе. Эйнгхенне, замедлив шаг и, как видно, следуя указаниям жезла, прошла в арку, вступила во двор и остановилась.

– Ма́рке! – серебряный в прохладном вечере голос рассыпался по квадрату двора.

– Я здесь, – догнал ее Марк.

– Эйсе́йммет ведхе́сс, – она уверенно, словно на самом деле видела сквозь мешок, указала посохом на дверь в стене, слева по ходу из арки, – в такую же дверь они заходили с Гессехом.

Планировка этого здания, очевидно, следовала шаблону; за указанной дверью наверняка располагается такой же трапезный зал. Эйнгхенне, похоже, велит ему идти в этот зал, а сама отправится в какое-то другое, свое помещение. Совершенно ясно, что черные обитали своим сообществом; во всей этой системе, совершенно ясно, существует класс явлений касающийся только их. Так же как другой класс явлений, касающийся только «низших»... Перед глазами снова возникла вереница уходящих на юг.

Марк также понял, что оставлять девушку ему не просто не хочется – этого делать просто нельзя. Ему вспомнилась фраза произнесенная Гессехом перед воротами города, под той сверкающей надписью – Ле́йнгерге́ммех, и еще слово. Может быть Марку тогда показалось, но в голосе Гессеха послышалась некая грусть – будто он сожалел, что сам не отсюда, что здесь чужой (хотя, возможно, хотел быть «своим»).

– Эйсе́йммет ведхе́сс, доо! – повторила Эйнгхенне с некоторым, как показалось, даже отчаянием.

– Одде́тт сто́йсвейт, – рискнул сообщить Марк.

– Сейме́ргмест-гго, – сказала Эйнгхенне с легкой усмешкой. – Таахе́йнгес, – она перевела посох на дверь напротив – у дальней арки справа.

Они перешли через двор, приблизились к противоположной арке, и тут Марк разглядел под темнотой свода нечто странное. В арке находилась платформа – такая как те, что встретились на дороге пару часов назад. Квадрат стороной метра три, на нем – черный матовый короб. Эта платформа, однако, сейчас не пари́ла над полотном кладки, а просто стояла – очевидно, готовая к передвижению, и, очевидно, ожидающая завтрашнего утра.

Одна стенка черного ящика была откинута; верхняя грань борта лежала на плитах пола. Ящик был неаккуратно завален серыми тюками. Марк всмотрелся – и остолбенел. Тюки оказались трупами «униформистов». Он подошел ближе, чтобы рассмотреть в полумраке детали. Шеи трупов были перехвачены петлями с хвостами веревок.

Безмятежную тишину вечера нарушил шелестящий треск, затем чистый металлический звон. Темнота двора озарилась; багрово-золотой огонь больно хлестнул по глазам, которые уже привыкли ко мраку. Марк зажмурился и даже закрыл их руками. Когда он снова смог что-то увидеть, то вскрикнул – Эйнгхенне лежала на плитах, оттенив черным пятном узор; посох валялся рядом.