Фартовый город - Свечин Николай - Страница 5

Блажков слушал разговор со спокойным безразличием. Он сразу понравился питерцу: неброский, смотрит внимательно, по-сыщицки; движения уверенные, неспешные.

– Бюрократ я еще тот, – продолжил Лыков, – бумажки перекладывать не люблю. Предпочитаю заниматься чем-то более живым. Например, посмотрю, как у вас обстоят дела с негласной агентурой. Еще мне интересны процент раскрываемости, учет вещественных доказательств, состояние картотеки, количество дел, возвращенных прокуратурой для повторного дознания…

Полицмейстер уже откровенно заерзал на стуле, а заведывающий сыскной частью оставался невозмутимым.

– Для начала попросил бы вас, господа, обрисовать криминальную обстановку в городах. Я правильно понимаю, что полицейское управление одно на оба города?

– Правильно, – кивнул Блажков.

– А как так вышло, что их у вас два в ряд?

Коллежский регистратор хмыкнул и покосился на начальство:

– Кто будет докладывать, Петр Иванович, вы или я?

– Давай ты, тебе лучше знать.

Главный сыщик кивнул и вынул из кармана пачку исписанных листов.

– Вам по бумажке, Алексей Николаевич, или как?

– Смотря что в бумажке.

– Там статистика.

– Статистику посмотрю обязательно, это интересно. Но сначала послушаю вас. Начните своими словами. Если чего-то не пойму, то спрошу.

– Ясно. Значитца, так…

– Я сперва объясню, почему у нас на два города одно полицейское управление, – начал Блажков.

– Извольте. Какое хоть между ними расстояние?

– Две версты.

– И стоило турусы разводить? Почему их не объединят в один?

– Так сложилось исторически. Ростов вырос вокруг военной крепости святого Дмитрия Ростовского. А Нахичевань – это место, куда переселили из Крыма армян, еще в конце восемнадцатого века. Русские взяли Крым и обнаружили там угнетаемое православное население. А конкретно, греков с армянами. Греки подсуетились и первые попросили царицу Екатерину переселить их в пределы России. Армяне следом. Вот им и выделили землю под охраной крепости.

– А почему Нахичевань? – продолжил расспросы питерец. – Есть же такой город на Кавказе.

– В то время он еще был под турками. В честь него и назвали наше поселение. А в тысяча восемьсот двадцать восьмом году, как отбили ту, настоящую, у османов, стало в России две Нахичевани. Спустя десять лет, чтобы не путаться, у нашей изменили название, и сделалась она Нахичевань-на-Дону.

– И это целый самостоятельный город?

– Вполне. Там своя городская Дума, своя управа, бюджет, земля. Только полиция общая. В нашем управлении семь участков: четыре в самом Ростове, пятый за речкой, в Затемерницком поселении, а еще два – в Нахичевани. Полицмейстер один на всех.

Тут Липко тоже решил принять участие в беседе:

– А земли, Алексей Николаевич, у этих армян считать – не сосчитать. Матушка-царица дала, не поскупилась. А нам шиш с маслом. Мы их по населению превосходим в пять раз! А площадь Нахичевани больше нашей тоже впятеро… В Ростове сто пятьдесят тысяч жителей, а у них только тридцать. У нас на все про все четыре тыщи десятин, из них под застройкой всего тыща четыреста. Теснота же! А у них двадцать тыщ десятин, включая левый берег. Где справедливость? Мы тут задыхаемся, расти некуда, люди землю под дома на аукционе за бешеные деньги покупают. А григоряне жируют.

– Но ведь Ростов – такой богатый город. Неужели нельзя решить этот вопрос?

– Богатый-то он богатый, но для кого? – обиженно ответил полицмейстер. – Все тутошние богачи – или евреи, или армяне, или греки. Русских-то почти нет.

– Продолжайте, – скомандовал Лыков Блажкову, понимая, что иначе коллежский асессор уведет разговор в другое русло.

– Слушаюсь. Так вот, между городами проложена межа. То и дело на нее залезают с обеих сторон, где законно, а где и незаконно. Еще несколько лет, и застроят ее совсем. Уже сейчас там разбит Александровский сад, главное злачное место, которое доставляет полиции множество хлопот.

– В каком смысле?

– Да в самом прямом. Сад большой, стоит в чистом поле. Одним концом он примыкает к окраине Нахичевани, и поэтому там более-менее порядок. Хотя бы есть освещение. А с другой стороны не так. До ближайших улиц Ростова – триста саженей. И ни одного фонаря. А развлечения в саду длятся до часу ночи. Артистки, певички, номера всякие – народ валом валит, отбоя нет. Потом представление заканчивается, надо домой собираться. А к этому времени с востока на охоту выходят нахичеванские банды, с запада – ростовские. Ну и глушат всех подряд. Не успел обыватель дойти до трамвая, ему уж по башке стукнули. Чуть не каждую ночь ограбления, есть раненые и даже убитые. Мы просим управу или раньше закрывать сад, или поставить вокруг фонари. Пока без толку.

– Значит, банды есть в обоих городах?

– А где их нет? – удивился вопросу начальник сыскной части. – Везде они, и у нас, разумеется, тоже.

– Если Нахичевань армянский, то и главные преступники там армяне?

– Армян там шестьдесят процентов. Преступления у них чистые, без насилия и крови. Очень любят, например, деньги подделывать или векселя. Да так, что от настоящих не отличишь. Вот только вчера мы арестовали Христофора Мартиросова и нашли у него в квартире четыреста фальшивых монет рублевого достоинства. Но это редкий случай, чаще подделывают банковские билеты. Еще всякие махинации производят, ловкачество и аферизм. Преступления их требуют ума и особой сноровки, далекой от навыков рядовых грабителей. Слышали, наверное, про «нахичеванские деньги»?

– Как не слышать, – кивнул Лыков. – Каждый год в столице вылавливаем по тюку фальшивых банкнот. И какого качества работа! Мастера. А другие виды злодейств?

– Есть и они, – подтвердил Блажков. – Контрабанда, например. А еще тут высочайшего класса шниферы, любого медведя возьмут на лапу[5]. Мойщики живут, которые пассажиров в поездах обкрадывают. Но у нас с этой публикой нет никаких хлопот. Они ребята тихие, работают на выезде, а по месту прописки не гадят. Мы их знаем, конечно, но не трогаем, потому как не за что.

Остальное население – это русские, греки и евреи. Греки с евреями близки к армянам, любят чистые преступления, без насилия. В банях Фрумы Шварц в Девятнадцатой линии, к примеру, выделывают дипломы фармацевтов, чтобы жить за чертой оседлости. Наши же не такие. В последнее время они дают армянам прикурить. Новые поселки – Берберовка, Кирилловский и Ясная Поляна – почти сплошь русские. Народ там злой. Живут главным образом рабочие: с кирпичных заводов, с «Аксая» и береговые. Последние – особый тип пролетария, какой не снился социал-демократам. Полууголовный, короче говоря. Особняком стоит Берберовка: что ни дом, то притон. Селят без прописки даже беглых. Хранят краденое. Сами воруют будь здоров. Подпольная торговля водкой процветает. Молодежь сбивается в банды и шарит по округе. Дерутся с армянскими сверстниками за то, кому где грабить.

– А те что?

– Те не сдаются, там тоже народ боевитый. Поперечные улицы в Нахичевани называются линиями. Всего таких линий сорок. Последние, самые восточные, именуются Горячий край, и полиция туда не суется. Страшно. Пьянство, хулиганство, мордобой; могут и прирезать сгоряча. Хуже только в Богатяновке, но мы до нее еще доберемся.

Начальник сыскной части перевел дух и продолжил:

– Так вот, в старой Нахичевани правят как раз армяне. А вдоль границы, там, где поселки и заводы – кожевенные, деревообделочные, – там наши. И ничего. Живут бок о бок, иногда, конечно, ссорятся. Но если кто чужой придет, сразу объединяются и изгоняют чужаков.

– А чужие появляются?

– В пятом году, как началась на Кавказе армяно-татарская резня, в Нахичевань приехали дашнаки. Много, чуть не двадцать боевиков. И решили они обложить здешних богатеев данью на нужды, так сказать, освободительной борьбы. Кто не даст, того, мол, зарежем – по всему Кавказу был такой обычай.