RDR-73: Потерянная земля (СИ) - "Junaveta" - Страница 15

Я мысленно запечатываю эти строчки в вечные воспоминания, бетонирую, ламинирую. Потому что все послания уничтожаются практически сразу после прочтения, дабы не оставлять улик. Вещественной памяти никогда-никогда не останется. Только в сердце хранить и лелеять. Чону же даже этого не достается. Все только на словах. От друга Юнги, сухо и кратко.

С последней встречи я все явственнее и ощутимее чувствую невидимую, незримую связь между нами. Боль и тревога Куги физически осязаема настолько, что порой кровь в венах горит и вскипает. Боюсь даже представить, что может чувствовать он, проживая каждую мучительную процедуру вместе со мной, ловя и своим организмом приступы. Думать о том, насколько сильна и прочна эта нить, страшно. Ведь в его венах течёт теперь и моя кровь. Как бы банально и слащаво это не звучало, но, похоже, мы и правда стали двумя разорванными половинками одного целого. Природа этого феномена непонятна и необъяснима с научной точки зрения, но факт остается фактом. Он не может без меня. Я не могу без него.

»… Мы, кажется, нащупали след, Сури-я! Я уверен, что движемся в верном направлении. Юнги-хён обнаружил ключевой ген у млекопитающих, который у человека находится в спящем заблокированном состоянии. Он и помогает бороться с вирусом! Если мы сможем его активировать, разбудить, и он начнет действовать… Возможно, это и будет решением проблемы! Потерпи. Потерпи еще немного. Еще чуть-чуть. Я делаю всё, что в моих силах. Если потребуется работать сутками, днями, ночами, я всё сделаю! Лишь бы вытащить тебя оттуда и прекратить мучения. Дождись меня! Прошу!..»

Строчки расплываются, расползаются. Соленые капли падают на клочок бумаги, оставляя чернильные разводы. Пожалуйста, поторопись, Куги!

***

Уже неделю не видно доктора Мина. И это начинает чрезвычайно беспокоить. Тревога щупальцами просачивается под кожу, забираясь под ребра, сжимая холодными тентаклями органы. А что если кто-то узнал об их несанкционированных опытах? Что если все исследования прикрыты, а результаты уничтожены? И что в таком случае могут сделать с учёными? Я мучаюсь в неведении, вынужденно погруженная в информационную изоляцию. От переживаний на стену лезть хочется. И тогда, когда кажется, что эмоциональный фон накален до предела, доктор Мин наконец навещает меня.

Рано утром он спешно врывается в палату. Явно старается сдерживаться и не выдать себя камерам, но улыбка все равно обнажает десна:

— Сури-я! У меня хорошие новости! — я так рада видеть знакомое лицо, слышать скрипучий голос, что еле подавляю желание крепко обнять Юнги. — Те исследования на животных не прошли даром. Мы, кажется, вывели-таки антидот, — пока ученый делает необходимые замеры, больше для отвода глаз, торопливо рассказывает о результатах. — Мы проверили его пока только на образцах крови, но он сработал! Осталось испытать действие противоядия в живом организме, зафиксировать итоги. Я не знаю пока, как мы это провернем, но остался всего шаг, Сури-я! Всего один шаг!

Я внимательно смотрю на Мина. Вижу бледно-серый цвет лица, фиолетовые залежи под глазами, слегка трясущиеся руки. Он явно не спал ночами, не доедал, сидел в тесном кабинете. Если малознакомый человек так усердствует, лезет вон из кожи, то что говорить тогда о сталкере? От осознания этого щемит сердце:

— Как Чонгук?

Еле заметная тень беспокойства пробегает по лицу Юнги:

— Чонгук сейчас готовит образцы в своей лаборатории. Он… Он в порядке. Держится. Ты же знаешь, сейчас его ничто не остано…

Последнее слово утопает в звуке ревущей сирены, внезапно накрывшей всё здание. Она осатанело бьет по ушам, раздирая барабанные перепонки в лоскуты, оглушая до звона в голове, заставляя зажать ее руками и пригнуться. В следующую секунду яркие больничные лампы гаснут и темноту вспарывают ослепительно красные полосы. Коридор заливается алым мигающим светом. Я поднимаю голову и вижу, как он отражается отблесками в широко распахнутых глазах ошеломленного учёного. Что, твою мать, происходит? Почему сработала система безопасности?

За дверью слышен оживший в коридоре динамик. Взволнованный голос диспетчера настолько громкий и пронзительный, что проникает даже сквозь звукоизоляционные стены:

— Код красный, код красный! Повторяю! Код красный, код красный! Заблокировать все входы и выходы! Заблокировать входы и выходы! — приглушенно долетает до нашего слуха.

Мин Юнги даже в потёмках заметно бледнеет. Он переводит нечитаемый взгляд на меня. А я силюсь понять по его реакции хоть что-то, но тщетно. Красный код? Что за красный код?! Вновь вспыхивает свет, ослепляя и заставляя зажмуриться. Сирена все еще оглушительно рвёт сознание, глаз ловит красные всполохи сигнальных ламп. Доктор Мин срывается к панорамному окну, вглядываясь в даль коридора. Спустя минуту спешно возвращается и, хватая меня за локоть, стягивает с больничной койки.

Сирена замолкает, стремительно погружая в оглушающую тишину, до противного звона в ушах. Я морщусь от этих неприятных ощущений. И только через какое-то время до слуха наконец доносятся хоть какие-то окружающие звуки. Мерное пиканье и тревожный шепот:

— Быстрее, быстрее!

Пока учёный лихорадочно выуживает магнитную карточку удостоверения из нагрудного кармана, направляясь к выходу, я выдираю из вены инфузионную иглу системы, стаскиваю датчики. Как есть босиком да в робе спешу следом, но сбежать не удается.

Юнги еле успевает отшатнуться от двери, когда та отодвигается в сторону и в палату врывается толпа во главе с Ким Сокджином, судорожно натягивающем на руки перчатки. По тому, как выглядит глава, становится понятно, что произошло что-то действительно серьезное. Он растрепан, больничный халат явно был накинут в спешке. Половину лица скрывает респираторная маска. В глазах плещется безотчётный страх. А еще сумасшедшая решимость. Именно она нагоняет жути и бросает в холодную дрожь.

— Увести! В операционную! Немедленно! — Ким глухо, отрывисто отдает приказы.

Толпа сотрудников в защитных костюмах надвигается на меня. Страх пронзает тело и сковывает льдом. Им нужна я! Почему? Подсознательно отступаю назад, вся напряженная, собранная, готовая биться, если потребуется. И не отвожу взора от Сокджина, проваливаясь в красный мрак фанатичности и маниакальности в его глазах.

Мгновение и обзор закрывает чья-то спина. Доктор Мин, рискуя своим положением, работой, рискуя сейчас всем, прикрывает меня. Он вытягивает вперед руку, пытаясь затормозить, остановить неизбежное:

— Господин директор! — обращается он к главе и отчаяние слышится в охрипшем голосе.

— В сторону, Юнги!

Тщедушного учёного отшвыривают прочь. Я понимаю, что справиться с таким количеством человек, имея в руках только стойку из-под капельницы, невозможно. Шансы практически равны нулю. Силы мои давно уже не те. Но я буду, не я, если не попытаюсь. После непродолжительной борьбы меня хватают, заламывают руки, насильно укладывают на койку и приковывают фиксаторами. Я брыкаюсь, что есть силы, визжу, изрыгая проклятья, но все это бесполезно. Юнги дёргается в руках одного из громил:

— Господин директор! Это не выход! Еще есть шансы!

— Вчера вечером кто-то из младших сотрудников разбил колбу с вирусом. Он ничего не сказал, пытался замести следы. Но-таки успел подхватить эту заразу. Ты понимаешь, что это значит? — директор взбешён. Всё пошло не по его плану, нарушен установленный распорядок и мужчину это неимоверно злит.

Мин стоит словно громом пораженный. До меня еле доносятся их голоса, но я начинаю медленно осознавать всю суть происходящего. МБ-5 в стенах лаборатории и с минуты на минуту начнет распространяться! Раз в год и ружье на стене стреляет. Мне и не жалко никого, если честно! Лично для меня вирус не представляет опасности, Чонгука нет. Только Юнги. Ему надо спасаться сейчас, пока не поздно, а не меня защищать. Я наблюдаю, как один из сотрудников дрожащими руками готовит шприц. Неужели в такой ситуации им есть сейчас дело до меня? Что еще им не хватает?