Память пепла (СИ) - Тур Тереза - Страница 49

— Вы совершенно правы, — герцог встал, — Я намерен вызвать вас на дуэль.

— Вот те раз… Это еще зачем?

— Вы оскорбили мою мать.

— Может, об этом стоит спросить у нее? И почему сразу оскорбил. Мне она очень нравится, мы люди одинокие. И я…

— Довольно!

— Слушай, парень, — тяжело вздохнул Миро. — Ты бы полегче… Тебя мать любит до безумия. И, конечно же, если ты будешь вставать в позы, то она откажется от самой мысли, что рядом с ней кто-то может быть. Подумай, будет ли она счастлива одна.

— То есть вы хотите сказать, что мама счастлива с вами, а я — эгоистичный мальчишка?!

— Я не знаю, получится ли у нас что-нибудь. Все случилось слишком внезапно. И мы — чем угодно клянусь — до нашего поцелуя и не подозревали…

— Хватит! Не желаю слушать!

— Ты прав. Я всегда все только порчу. Не со своей дочерью договориться не мог, да и теперь. Дарине вот помешал. Оскорбил. Обидел. Тебя вот…Тоже, получается, разозлил…

Полковник поднялся и пошел прочь.

Потом остановился и сказал, не оборачиваясь:

— Ты вот что. С матерью помирись. Нехорошо это…

Он ушел, а за ним огромный, мерцающий в сумерках зверь. Они оба растаяли в темноте, оставив Рэма одного.

Юноша долго стоял, затем поднял шпагу и стал сжимать лезвие, до тех пор, пока кровь ни брызнула, спасительной болью обжигая ладонь.

Птица галсту́к жалобно кричала в вышине, не решаясь спуститься. Иногда человеку нужно побыть одному. Не стоит ему мешать в такие моменты. Даже если сердце разрывается от боли…

— Арвин!

Крик Таи — последнее, что он слышал.

Тягучая, почти черная кровь толчками вырывалась из тела, щедро поливая… песок! Запах. Запах сожженной плоти. Тяжелый воздух, знакомый до боли. Все. Все вернулось на круги своя. Вот он — песок. Все. Все было напрасно…Все…

Король лежал, беспомощно раскинув руки, острым подбородком мертвенно бледного лица указывая вверх. В небо, которого было не видно из-за серых облаков. Легкий, пепел поднимался от каждого движения, мгновенно делая черными их потные, измученные лица.

Тая держала голову Арвина на коленях, пока Милфорд, сжимая рану обеими руками, пытался заставить кровь подчиниться… Ведь кровь — та же вода. Но у стихийника ничего не получалось. Слишком много сил отдал, удерживая защиту. А Ирвин и целители были бесконечно далеко.

— Дайте я, — Марк склонился над умирающим.

— Отойди! — в голосе Милфорда прозвучала угроза.

— Если вы не позволите, он просто умрет. Я предал все, во что верил, чтобы спасти своего короля! Неужели вы думаете…

— Эдвард, пожалуйста! Он… умирает, — чкори смотрела магу прямо в глаза, и у стихийника сжалось сердце.

Имперец кивнул Марку, и прижал девушку к себе. Он понимал, как ей сейчас должно быть тяжело и страшно. Она не видела смерть так близко и так непозволительно часто, как ему самому «посчастливилось». Не пила с костлявой из одного кубка. Не играла с ней в кости, ставя на собственную жизнь. И…

Она не должна! Не должна всего этого видеть! Все из-за него. Он втянул ее…

Инквизитор опустился на колени рядом с раненым королем, глубоко вздохнул. Скинул плащ. Еще один вдох. Выдох. Вдох — глубокий, медленный. Выдох…

Милфорд еле удержался на ногах от мощной волны той силы, что хлынула от инквизитора! Юноша не водил руками вокруг тела раненного, не складывал пальцы, как это делали целители Империи, не шептал… Но то, что почувствовал водный маг было сильнее всего, что довелось повидать до сих пор. Магия. Щедрая, мощная, чужая, необъяснимая. Она лилась, призывая восстать из пепла все живое!

Имперец не верил глазам своим. Целитель! И не просто целитель, а сильнейший маг. Сильнее, страшно сказать, Ирвина! Какой потенциал! И это…инквизитор?! Тот, кто способен был спасать тысячи жизней, столько лет был орудием Смерти! Смотрел на боль и страдания. Терпел…Но это…нечеловеческая пытка! В голове не укладывается.

Начальник контрразведки сам в лечении был не слишком силен, именно поэтому к касте целителей относился с большим уважением и интересом. Он не раз слышал от Ирвина, что способность спасти человеческую жизнь прямо пропорциональна способности чувствовать боль ближнего… Так сколько же вынес этот мальчик?

Несколько мгновений — и король задышал ровнее, черты лица разгладились. Эйш уже не был таким бледным, но самое главное — Марку удалось остановить кровь! Еще немного — и рана стала затягиваться. Прямо…На глазах.

Тая с силой вцепилась в руку Милфорда. Слезы рисовали на почерневших от пепла щеках девушки светлые дорожки, а возле раненого появился кот.

Синие глаза долго смотрели на оцепеневшего от неожиданности Марка. Манул лизнул лицо короля, и тот очнулся:

— Ты… спас меня? — голос Арвина был не многим громче пепла, чей до боли знакомый шелест с содроганием вспомнили все.

— Не он. Я, — инквизитор опустился на колени.

— Ты?!

— Я предал учителя. Я пошел против всего, во что верил! Не для того, чтобы мир Ваду потерял своего правителя. Вы спасли людей от песка, Ваше величество!

— Видимо, не совсем, — Арвин красноречиво оглянулся.

— Вам нужно пить, вы потеряли много крови, — продолжал Марк.

Тая протянула фляжку с водой. Один глоток. Второй. Третий. Сил не было. Голова кружилась. Руки тряслись. Но он — жив. А значит, должен идти…

— Давайте выждем полчаса — правильно истолковал целитель решительный взгляд короля, — я волью еще силы…

— Потом, — замотал головой Арвин, — Все потом! Надо…Надо идти.

Словно в ответ на его слова где-то вдалеке запела скрипка. Вначале звуки были едва слышны. Милфорд даже решил, что ему просто показалось, но пепел… Серым облаком поднялся он с земли и мягко подтолкнул путешественников в спину — туда, туда, навстречу чудесной, удивительной мелодии!

Они шли, с трудом передвигая ноги, по колено утопая в хрустящем сером песке. Он был повсюду! Слепил глаза, забивался в легкие, не давал дышать. Скрипка давно стихла. Тая упала, остальные тоже не могли больше идти. Не хотелось бороться. Не хотелось идти. Вот бы уснуть, и пусть пепел занесет, будто снегом. Навсегда. Навсегда-навсегда…

— Милорд! Милорд! О! Прошу вас, очнитесь, милорд!

Зорго Цум не знал, что делать. Пепел летел, засыпая его друзей!

— Сыграй, друг… — раздалось в голове.

И он заиграл. Так он играл лишь однажды — для самого императора. Тогда он прощался с Империей, с могилой единственной дочери, с женщиной, которую любил, с мелодией, которую написал для нее. Он пообещал себе, что больше никогда не будет играть эту вещь, но сейчас речь шла о жизни и смерти.

Зорго играл, умоляя Стихии пощадить его друзей, уговаривая мантию Смерти — серый пепел — отступить, выпустить чистые, невинные души из ядовитых объятий.

— Пожалуйста, — шептал скрипач, не переставая играть, — мы лишь хотим спасти этот мир…

— Маэстро! Как Вы здесь очутились?

— Милорд! Слава! Слава Стихиям, милорд! Вы живы!

Цум не верил своим глазам, он был готов танцевать от радости! Смерть резким, эффектным движением отдернула мантию! Однако пепел вовсе не исчез — огромное серое облако в полнеба висело над ними, как бы раздумывая, что делать дальше.

— Что с лагерем? — отплевываясь, спросил король, а Тая вздрогнула от дурного предчувствия.

— Не волнуйтесь, в лагере все в порядке. Дети счастливы — столько ягоды вокруг! Эти ужасные ящерицы куда-то исчезли. Вместе с песком! А я… меня позвала музыка. Я почувствовал, что вам нужна помощь!

Молодой инквизитор смотрел на старика как на приведение. Счастливые, влажные от слез глаза маэстро потупились.

— Но… как? — ошарашено прошептал Марк.

— Вам и вашему учителю должно быть стыдно, молодой человек! — строго сказал маэстро. — Разве не должны были вы понять, что я не несу зла? Музыка! Как она может быть опасна? Посмотрите! Она спасла вас… Музыка! Музыка — это самое прекрасное, самое светлое, что есть в этом и всех остальных существующий мирах… Запомните, молодой человек! Запомните хорошенько! Старый Цум знает, что говорит… А бедный милорд Барнс с его прекрасной возлюбленной! А?! Они-то вам чем не угодили? Мне ведь чуть скрипку не разбили! Разве так можно?!