Неповиновение (Disobedience) (ЛП) - Алдерман Наоми - Страница 8

- Да, он под контролем. Смысл не в этом.

Думаю, он потом что-то сказал, но чайник начал кипеть, и я не расслышала. Когда я выходила с кофе, я сказала:

- Наверное, поеду. Правда ведь? Я должна поехать домой, увидеть своих людей, сходить на могилу к отцу, все такое.

Он посмотрел на меня.

- Конечно.

Я села на диван рядом с ним и молча уставилась в свой кофе. Спустя время он сказал:

- Чего ты боишься?

И я почти рассмеялась, почти, но все же не совсем. Я ответила:

- Может, того, что он все еще будет там. Все еще не одобряющий. Все еще разочарованный.

Скотт мягко спросил:

- А что, если не будет?

И я почувствовала, как в уголках глаз и в горле собираются слезы, и, чтобы их остановить, я сделала глоток кофе и подумала о плюсах. Я съезжу в Англию, и не будет неловких сцен и сложных разговоров. И я заберу мамины подсвечники. Я почти ощущала, как будто держу их в руках, чувствуя их тяжесть. Мамины длинные серебряные подсвечники, оплетенные цветами и листьями. Я видела, как их использовала моя мама, и как позже каждую пятницу вечером их зажигала я. Я видела их красивую запутанность, и каждый был длиной с мое предплечье, серебро сверкало, тонкий стебель переходил в больший серебряные листья, и подсвечники были достаточно большими, чтобы свечи в них горели двадцать четыре часа, если это было необходимо. Подсвечники, которые я все эти годы не попросила бы у отца, потому что он бы не захотел, чтобы они пребывали в моем грешном доме. Хотя хорошо было бы, если бы они были у меня, здесь.

Я почти рассказала это Скотту, но потом подумала: «Почему ты вообще должен об этом знать? Прошло то время, когда ты мог знать такое обо мне». Скотт взял мою руку и сказал:

- Ронит, а она будет там, эта девушка, которую ты…

Я улыбнулась, потому что он не мог ошибиться еще больше. Слезы прошли, так и не пролившись, и мне стало лучше. Я сказала:

- Эсти? Нет, не думаю. Она уже давно ушла. В былые времена она была похуже меня.

Он улыбнулся. Я улыбнулась. Мы сидели и пили кофе, как старые друзья.

Позже мы поговорили. Про Англию, про моего отца. Я попыталась объяснить, чем евреи в Британии отличаются от евреев в Америке. Есть такое у Скотта – он делает так, что все кажется очень простым, потому что в его мыслях оно именно такое. Он сказал:

- Он был каким-то важным раввином, твой папа? Написал книгу, основал синагогу. Что будет сейчас?

Я покачала головой.

- Если я знаю эту общину, - я посмотрела на часы, - да, они уже обсуждают, кто же заменит моего отца.

- Сейчас? Когда его еще даже не похоронили?

- О да, особенно сейчас. Это решающий момент. Понимаешь, - я откинулась на стуле, расслабившись и приготовившись читать лекцию, - динамика синагог на самом деле простая, как динамика монархий. Все дело в наследовании. Чем проще наследование, тем все счастливее.

- Они уже выбрали наследника?

- Скорее всего. По крайней мере, у совета есть кто-то на уме. – На мгновение я посмотрела на потолок, размышляя. – Я, конечно, не знаю все так, как знала тогда. Но, думаю, мой двоюродный брат Довид – наиболее вероятный претендент. Хотя… Он не особо уверен в себе. У него нет, ну, знаешь, такого «ва-ва-вум».

- Раввину нужен «ва-ва-вум»?

Я улыбнулась:

- Ты понимаешь, о чем я. Харизма. Навыки общения. Приятный голос. Все такое. – Я сделала еще один глоток кофе. – Но я все же думаю что это будет Довид.

- Как это? Если у него нет харизмы, навыков общения, приятного голоса?

На секунду я задумалась, уставившись в свой кофе. Он послушный. Вот какой Довид парень: тихий, мягкий, делает то, что ему говорят. Они не захотят другого раввина-подстрекателя. Совет захочет кого-то, кем они смогут командовать, кому смогут говорить что делать, кого-то, кто не будет создавать неприятностей. Я улыбнулась. Кажется, родись я мужчиной, я бы все равно не отвечала ни одному требованию.

Он смотрел на меня с наполовину сочувственной, наполовину позабавленной улыбкой. Я вдруг больше не хотела об этом говорить. В конце концов, ради чего я позвонила ему среди ночи? Не ради чтобы горевать с ним, вместе вспоминать моего отца или сидеть на низкой скамье. Я сказала:

- Знаешь, что мне нужно прямо сейчас?

- Что?

Я положила руку сзади на его шею, покрытую щетиной, и притянула к себе. И, поскольку это было так легко, или потому что это было знакомо, или потому что положило конец неловкости, он поцеловал меня в ответ. Он пах точно так же, как я помнила, может даже лучше. И мы приступили к другим простым, знакомым, запрещенным вещам.

========== Глава третья ==========

Глава третья

Благословен ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, отделяющий святое от буднего, свет от тьмы, народ Израиля от других народов, седьмой день от шести дней творения. Благословен ты, Господь, отделяющий святое от буднего.

Из Авдалы, читается в конце Шаббата

В начале Господь создал небеса и землю. Земля была создана тоhy вавоhy. Что такое тоhy вавohy? Это спорный вопрос среди мудрецов. Некоторые говорят – бесформенная. Некоторые считают – вакуум. Некоторые твердят:поразительная пустота, как будто они сами стояли бок о бок со Всевышним до возникновения времен и были поражены этой пустотой.

Некоторые говорят – хаос. Эта интерпретация, кажется, объясняет эти слова, которые являются всем, что мы знаем о начале. Тоhy вавоhy. Как попало. Вверх тормашками. Наизнанку. Там и сям. Все виды выражения были доступны Создателю, каждое человеческое чувство. Он выбрал слова – тоhy вавоhy.Куча мала.

Таким образом, в самом начале разделение было самой важной работой. Это как распутать запутанные нити. Всевышний сказал: «Это будет отделено от этого. Это станет водой, это станет небом, а это будет линией между ними – горизонтом».

Значит ли это, что этот мир появился по слепому жесту, а потом все его элементы медленно разбрелись по своим местам, как будто были проведены невидимые линии? Это значит, что для того, чтобы понять мир, человеку нужно понять, что такое разделение.

В среду вечером, в пятую ночь шивы, Довид наблюдал, как Эсти готовила. Простая признательность ее навыкам доставляла ему удовольствие. Ему нравилось смотреть, с каким профессионализмом она добавляла приправу или тянулась за чугунной кастрюлей. Ему казалось, ей нравится готовить. Он никак не мог это знать наверняка, но тот факт, что она продолжала это делать, кажется, говорил об этом. В любом случае, как еще им общаться? Она готовила, и он ел – это тоже был способ общения.

Год назад новая участница общины – Миссис Стоун, жена ортодонта – подошла к нему после служения на Шаббат и прошептала:

- Ваша жена, Рабби Куперман. –Она еще не научилась обращаться к Довиду, как это делали остальные. – Ваша жена разговаривает?

Несколько женщин около нее повернули головы и моргнули, словно хищные птицы. Он почти улыбнулся. Через пару дней одна из этих женщин отвела бы ее в сторонку и объяснила, как обстояли дела, и что некоторые вещи лучше не обсуждать.Миссис Стоун пришлось бы согласиться.

- Конечно, - сказал он. – Конечно, она разговаривает.

И это было правдой. Эсти часто говорила. Бывало, они вели друг с другом длинные непринужденные беседы. Они проводили так целые ночи, разговаривая, пока небо не побледнеет.

А теперь же они общаются через кастрюли и сковородки, через… Что она готовила? Шипящие сковородки были из флейшиг набора. Значит, мясо. Довид немного приподнялся с места и увидел, что она перемешивала рубленную говядину. Она держала в руке ложку с красной ручкой из одного набора с оранжевыми флейшиг сковородками и бордовыми тарелками. Это тоже была форма общения. Бессловесный кухонный порядок, разделение молока и мяса, которое не навязывалось, а как будто исходило само собой из каждой утвари. Конечно, каждая принадлежность как будто говорила – мясное надо готовить с красных кастрюлях, а молочное – в синих. Это естественно, как и то, что корни дерева всегда остаются в одном и том же месте, вода всегда бежит, а стены здания неподвижны. Такой порядок, подумал Довид, это просто Божий голос, мягко шепчущих свои указания в этом мире.