Неповиновение (Disobedience) (ЛП) - Алдерман Наоми - Страница 3

- Можно заинтересовать вас бесплатным семинаром по еврейской истории?

Точно. Конечно. Он был одним из тех. Продавал не новую религию, а старую; возвращал людей обратно к вере. Бесплатные семинары по еврейской истории, трапезы в пятницу вечером, немного разговоров о Торе. Что ж, наверное, это работает с людьми, никогда не имевшими такого опыта. Но это не я. Черт, да я могла бы сама всем этим руководить. Я сказала:

- Нет, спасибо, я сейчас очень занята.

Я почти развернулась и зашагала дальше, когда он дотронулся до моего рукава, просто провел по нему ладонью, как будто хотел пощупать материал моего пальто, но этого было достаточно, чтобы слегка меня напугать. Я уже жалела, что это не Любавический мальчик, чей пот и отчаяние слышно за метр и кто никогда бы не дотронулся до женщины. Короче, мой парень протянул листовку и сказал:

- Мы все очень заняты. Сегодня все движется быстро. Но ради нашего древнего наследия стоит выделить время. Возьмите флаер. Наши программы проходят по всему городу, можете прийти когда хотите.

Я взяла флаер. Поглядела на него секунду, собираясь пройти дальше. А потом я посмотрела на него чуть дольше, просто стоя там. Мне пришлось прочитать его снова и снова, пытаясь понять, на что я смотрю. На ярко-желтом стикере спереди было написано: «В понедельник вечером – особый семинар: Рабби Тони расскажет о книге Рава Крушки “День за днем” и о том, как применять ее уроки в нашей жизни». Я имею в виду, я знала, что он написал книгу, но когда она попала сюда? С каких пор у него есть уроки, помогающие в жизни? Когда этим начали интересоваться люди, называющие себя «Рабби Тони»?

Я ткнула пальцем в желтый стикер и сказала:

- Что это?

- Вас интересует Рав Крушка? Это чудесная презентация. Про самое сердце его учений. Очень интересно.

Бедный парень. Он не виноват. Совсем нет. Я сказала:

- Как тебя зовут?

Он широко улыбнулся.

- Хаим. Хаим Вайсенбург.

- Что ж, Хаим. Для чего именно ты это делаешь?

- Это?

- Это, стоишь на углу улицы, раздаешь флаеры прохожим. Тебе за это платят? Ты должен кому-то денег? Они угрожают сломать тебе ноги?

Хаим моргнул.

- Нет. Нет, я волонтер.

Я кивнула.

- Так ты делаешь это по доброте сердечной?

- Я делаю это, потому что верю, что это правильно. Наше наследие…

Я его перебила:

- Да. Наследие. Только ты тут не наследие продаешь, не так ли, Хаим? А религию.

Он широко развел руками, немного взволнованно.

- Я бы не сказал, что продаю, скорее…

- Ты бы не сказал, что продаешь? Но разве ты ничего не получаешь взамен за раздачу всей этой религии? – Он пытался говорить, но я продолжила: - Разве ты, Хаим Вайсенбург, не получаешь особое место в будущем мире, если отловишь парочку блуждающих евреев? Это ли не то, ради чего ты это делаешь? Выгода? Смирись с этим, Хаим, ты в этом только ради самого себя, не так ли?

Теперь он злился.

- Нет. Нет, совсем не так. Все не так. Бог нам приказал…

- А-а. Ладно. Подбираемся к главному. Бог тебе приказал. Бог говорит тебе что делать, и ты тут же за это берешься. Ты это делаешь, потому что думаешь, что этого хочет Бог, так? Бог хочет, чтобы ты нашел блуждающих евреев и вернул их в загон для овец?

Хаим кивнул. Несколько людей повернули головы, когда проходили мимо, но никто не остановился.

- Итак, предположим, Бог и правда приказал тебе это сделать. А ты когда-нибудь задумывался, Хаим, что некоторые из нас не хотят, чтобы их возвращали? Некоторые из нас не хотят, чтобы их находили? Некоторые из нас уже были в этом загоне для овец и сочли его узким, ограниченным и больше похожим на тюрьму, чем на безопасное убежище. Ты когда-нибудь задумывался, Хаим, что, может, Бог не прав?

Хаим открыл рот и снова закрыл. Думаю, было очевидно, что я не приду ни на какой семинар. Я порвала флаер и кинула в него, как конфетти. Признаю, я королева драмы.

Когда я добралась до метро, я обернулась посмотреть на него, и он все еще пялился на меня с флаерами в руке.

Д-р Файнголд говорит, что мне надо работать над «ощущением своих чувств», ради чего я должна признать, что старик Хаим задел меня больше, чем я ожидала. Я все еще думала о нем и обо всех тех, кто выстроится в очередь, чтобы посетить семинар по «урокам от Рава Крушки», когда добралась до работы. Я продолжала думать об этом в течение рабочего дня, что для меня довольно необычно. Мне обычно нравится, как работа вытесняет все лишние мысли у тебя из головы. Я работаю финансовым аналитиком. Эта работа занимает весь мозг, что находится у меня в голове. Думаю, большинство из нас этого хотят, не правда ли? Задачу, которая именно настолько сложная, чтобы с ней можно было справиться, и чтобы она забрала все наши силы. Чтобы не осталось места для сомнений, волнений, внутренних кризисов. Чтобы она заполнила нас, потому что только так можно справиться с работой. Д-р Файнголд говорит: «Чтобы не оставалось времени думать, Ронит?» и она, наверное, права, но, возможно, самоанализ переоценен. Короче, мне нравится моя работа, она хорошо у меня получается. Мне дали новый контракт, который требует полной концентрации, если ты не хочешь случайно поместить миллион долларов не туда, и все же Хаим был в моей голове весь день. Я представляла его на улице, как он раздает свои флаеры. Некоторые люди пройдут мимо, некоторые возьмут. А из тех кто-то позвонит, а из этих кто-то в конечном итоге окажется на этом семинаре. На Хаиме был костюм. Листовки были глянцевые. Наверное, они успешны. Наверное, сотни овец, спотыкаясь, возвращаются в свой загон. Меня расстраивает, немного, когда я думаю об этом бизнесе, об отношении расходов и продаж и о возможных возвратах.

И, да-да, д-р Файнголд, возможно, сказала бы, что думать об этом – это всего лишь способ не думать о других вещах, но, знаете, иногда я слишком умна даже для самой себя.

Я допоздна осталась на работе, пытаясь закончить то, что не успела за день, но, конечно, этого не случилось, потому к концу дня ты уже уставший, и работа бы только заняла дольше. В конце концов я заметила, что в нашем отделе остались только я и Скотт, и я подумала, что скоро он подойдет и заговорит со мной – или нет. «Или нет» было бы еще более неловким, поэтому в девять часов я пошла домой. Не пожелав ему спокойной ночи.

Мысли о Хаиме и Рабби Тони неизбежно привели к мыслям про Лондон, а они никогда не бывают хорошими. Когда я вернулась, затемно, я поняла, что сегодня вечер пятницы, а это осознание тоже никогда не бывает хорошим. Я начала думать о матери, было одно различимое воспоминание о ней, наверное, потому, что это случалось часто: в пятницу вечером она зажигала свечи в тех огромных серебряных подсвечниках, покрытых серебряными листьями и цветами.

И я знала, что плаксивее уже не станет. И я совершенно не была настроена на размышления о том, что никто больше никогда не любил меня по-настоящему, так что я прилично себе налила и отправилась с книгой в постель.

В ту ночь мне не снился никто и ничего, и это было идеально. Когда я проснулась, было уже поздно. Я прошла пешком до Музея Естественной Истории на семьдесят девятой улице, но к тому времени, как я там оказалась, он уже закрылся, а сидеть в парке было слишком холодно. Я могла бы позвонить кому-то, договориться сходить куда-то на ужин, сходить в кино, но я этого не сделала; просто смотрела, как проходит остаток дня.

В восемь часов уже как час было темно, и я подумывала заказать еду на дом, и вдруг звонит телефон. Я подняла трубку, и на другом конце воцарилась тишина, а потом послышалось дыхание. Я знала, что это Довид, еще до того, как он молвил слово. Он всегда так делал, когда звонил по телефону – тишина. Как будто решает, будешь ли ты все же рад его голосу.

Так что, когда он говорил: «Алло, это Ронит?», у меня уже были придуманы остроумные замечания насчет того, какой его звонок необычный и неожиданный. Я уже вооружилась доспехами, чтобы ни одно его слово не смогло застать меня врасплох.