Оно. Том 2. Воссоединение - Кинг Стивен - Страница 36

И скоро уже шагал по Канзас-стрит, направляясь обратно к центру города. Постоял у ограждения, которое тянулось вдоль тротуара, глядя на Пустошь. Ограждение не изменилось – тот же побеленный штакетник, и Пустошь вроде бы осталась прежней… разве что заросла еще сильнее. С того места, где стоял Билл, он видел только два отличия: исчезло облако черного дыма, которое всегда висело над городской свалкой (свалку заменил современный мусороперерабатывающий завод), и через зелень Пустоши перекинулась эстакада, часть скоростной магистрали. Все остальное оставалось точь-в-точь таким же, как и в то лето, когда он в последний раз видел Пустошь: трава и кусты спускались к болотистому равнинному участку слева и к деревьям справа, растущим чуть ли не друг на друге. Он видел заросли растения, которое они называли бамбуком: серебристо-белые стебли поднимались на двенадцать, а то и четырнадцать футов. Билл вспомнил, как Ричи однажды попытался курить сухие листья этого бамбука, заявляя, что именно от них джазовые музыканты ловили кайф. Ричи словил только одно: его вытошнило.

Билл слышал журчание воды, бегущей множеством маленьких ручейков, видел, как солнце отражается от более широкого зеркала Кендускига. И запах остался прежним, даже после ликвидации свалки. Тяжелый дух растущих растений, особенно сильный по весне, не мог полностью перекрыть вонь сточных вод и человеческих испражнений. Вонь эта, конечно, едва пробивалась, но давала о себе знать. Запах разложения – непременный фон.

Там все закончилось в прошлый раз, там им предстояло поставить точку и теперь. Там… под городом.

Он постоял еще какое-то время, убежденный, что должен что-то увидеть… какое-то проявление зла, на борьбу с которым он прибыл в Дерри. Не увидел ничего. Журчала вода. Звуки эти, веселые и живые, напомнили ему о плотине, которую они когда-то построили в Пустоши. Он видел деревья и кусты, которые раскачивал ветерок. И ничего больше. Никакого проявления зла. Он пошел дальше, оттирая с ладоней побелку.

Билл продолжал путь к центру города, что-то вспоминая, о чем-то грезя, и столкнулся еще с одним ребенком, на этот раз с девочкой лет десяти, в вельветовых штанах с высокой талией и в вылинявшей красной блузке. Одной рукой она стучала мячом, в другой держала куклу за светлые волосы.

– Эй! – окликнул ее Билл.

Девочка подняла голову.

– Что?

– Какой лучший магазин в Дерри?

Она обдумала вопрос.

– Для меня или для кого-то еще?

– Для тебя.

– «Подержанная роза, поношенная одежда», – ответила она без малейшей запинки.

– Не понял.

– Не поняли что?

– Это действительно название магазина?

– Конечно, – ответила она, глядя на Билла, как на слабоумного. – «Подержанная роза, поношенная одежда». Моя мама говорит, что это лавка старьевщика, но мне нравится. У них столько старых вещей. Например, пластинки, о которых ты никогда не слышал. А еще открытки. И пахнет там, как на чердаке. Я должна идти домой. Пока.

Она пошла, не оглядываясь, постукивая мячом и держа куклу за волосы.

– Эй! – крикнул он вслед.

– Вы хотите, чтобы я вновь его назвала?

– Этот магазин. Где он?

Она ответила, глядя на него:

– Там, куда вы и идете. У подножия Подъема-вмилю.

Билл почувствовал, как прошлое дает о себе знать, раскрывается в нем. Он ни о чем не собирался спрашивать девочку. Вопрос вылетел у него изо рта, как пробка – из бутылки шампанского.

Билл спустился с холма Подъем-в-милю. Склады и мясоперерабатывающие заводы, которые он помнил с детства – мрачные кирпичные здания с грязными стеклами, благоухавшие мясными запахами, – по большей части исчезли, хотя два, «Армаур» и «Стар биф» остались. Но «Хемхилл» канул в лету, а на месте «Игл биф-энд-кошер митс» построили автобанк и пекарню. Около «Флигеля братьев Трекер» Билл увидел щит с надписью старозаветными буквами, которые складывались в название магазина, упомянутое девочкой с куклой: «ПОДЕРЖАННАЯ РОЗА, ПОНОШЕННАЯ ОДЕЖДА». Красный кирпич выкрасили желтой краской, лет десять или двадцать тому назад очень веселенькой, но теперь потускневшей. Цвета мочи, как сказала бы Одра.

Билл направился к магазину, вновь ощущая déjà vu. Потом он скажет остальным, что знал, какого увидит призрака еще до того, как действительно его увидел.

Витрины магазина «Подержанная роза, поношенная одежда» покрывала не пыль, а грязь. Никакой меланхоличности антикварных магазинов, никаких маленьких кроватей на колесиках, или буфетов с множеством ящичков, или наборов стеклянной посуды времен Великой депрессии, подсвеченных скрытыми лампами направленного света; этот магазин его мать, с присущим ей презрением, назвала бы «ломбардом янки». Вещи лежали навалом, там, здесь, где угодно. Платья сползали с вешалок для пальто. Гитары подвесили за грифы, отчего они напоминали казненных преступников. Стояла коробка с пластинками-сорокапятками. На ценнике Билл прочитал: «10 ЦЕНТОВ ЗА ШТУКУ, 12 ШТУК ЗА БАКС. СЕСТРЫ ЭНДРЮС, ПЕРРИ КОМО, ДЖИММИ РОДЖЕРС, ПРОЧИЕ». Детская одежда соседствовала с жуткого вида детскими туфлями: «ПОНОШЕННЫЕ, НО НЕ ПЛОХИЕ. $ 1.00 ЗА ПАРУ». Два телевизора смотрели слепыми экранами. Третий показывал прохожим расплывающиеся образы «Семейки Брейди» 49. Другая картонная коробка – в ней старые книги карманного формата, по большей части без обложек («2 ЗА ЧЕТВЕРТАК, 10 ЗА ДОЛЛАР, в магазине есть другие, НЕКОТОРЫЕ «ПОГОРЯЧЕЕ») – стояла на большом радиоприемнике с грязным белым пластмассовым корпусом и диском настройки размером с будильник. Запыленный, выщербленный обеденный стол украшали грязные вазы с букетами искусственных цветов.

Все это Билл воспринял как хаотический фон еще одной выставленной в витрине вещи, которая сразу приковала его взгляд. Он стоял, широко раскрыв глаза, не веря тому, что видел перед собой. Мурашки бегали по всему телу, снизу доверху, лоб покрылся испариной, руки похолодели, и на мгновение у него возникло ощущение, что сейчас все двери в голове откроются и он вспомнит все.

В правой витрине стоял Сильвер.

По-прежнему без опорной стойки, с тронутыми ржавчиной передним и задним крыльями, с закрепленным на руле клаксоном, правда, резиновая груша от возраста покрылась трещинами. Сам клаксон, который Билл всегда тщательно полировал, потускнел, на нем появились пятна ржавчины. Плоский багажник, на котором Ричи так часто ездил, держась за Билла, оставался на прежнем месте над задним крылом, но перекосился и висел на одном болте. Кто-то из тех, к кому попал велосипед после Билла, обтянул седло искусственной кожей «под тигра», которая теперь так вытерлась, что полосы едва просматривались.

Сильвер.

Билл поднял ставшую чужой руку, чтобы вытереть слезы, которые медленно текли по щекам. А проделав то же самое уже носовым платком, вошел в магазин.

В «Подержанной розе, поношенной одежде» стояла вековая затхлость. Как правильно указала девочка, там пахло чердаком, только не из тех, где хорошо пахнет. На этом чердаке не хранились старые столы, в поверхность которых регулярно втирали льняное масло, на этот чердак не затаскивали старые, обитые плюшем и бархатом диваны. Здесь пахло истлевшими книжными переплетами, грязными, обтянутыми винилом диванными подушками, которые в прошлом часто оставляли на жарком солнце, где они едва не плавились, пылью и мышиным дерьмом.

Из работающего телевизора доносились смех и вопли семейки Брейди.

Достойную компанию составлял им голос диджея, который вещал из радиоприемника, находящегося где-то в глубинах магазина, и звался «ваш приятель Бобби Рассел». Он обещал новый альбом Принса тому радиослушателю, который первым дозвонится в студию и назовет фамилию актера, сыгравшего Уолли в телесериале «Оставьте это Биверу». Билл знал – этого мальчишку звали Тони Дау, – но его не интересовал новый альбом Принса. Радиоприемник стоял на высоко подвешенной полке среди портретов девятнадцатого века. Под ним и под портретами сидел хозяин магазина, мужчина лет сорока, в дорогих фирменных джинсах и сетчатой футболке. Волосы он зачесывал назад и худобой, наверное, мог соперничать с узником концлагеря. Ноги он положил на стол, заваленный бухгалтерскими книгами. Тут же стоял и старинный кассовый аппарат. Мужчина читал книгу карманного формата, роман, который, по мнению Билла, никогда не номинировался на Пулитцеровскую премию. Назывался роман «Жеребцы со стройплощадки». На полу, перед столом, возвышался рекламный столб, какие ставили перед парикмахерской. Спиральные полосы ввинчивались в бесконечность. Обтрепанный шнур, протянутый по полу к розетке в стене, напоминал утомленную змею. На табличке перед столбом указывалось: «ВЫМИРАЮЩИЙ ВИД. $ 250».