Семья - это святое (СИ) - "Leras" - Страница 20

— Доброе утро, ангелочек, — прошептал ей на ухо Элайджа, пока его пальцы покручивали успевшие затвердеть маленькие соски, отчего с губ Хелен сорвался тихий стон, — пойдем в душ? Или еще немного… поспим?

— Мы с тобой только и делаем, что…спим, — выдохнула ведьма, поворачиваясь к вампиру лицом, — я превратилась в такую же распутницу, как и ты!

— Не думал, что ты против, — ответил ей Майклсон с дьявольской улыбкой, от которой девушку бросило в жар, — уверен, что тебе нравится, когда я ласкаю тебя, целую, а потом…

— Нравится! — перебила его Хелен, щуря свои голубые глаза, — даже слишком… И это меня пугает.

После ее слов Элайджа подался вперед, накрывая розовые губки нежным поцелуем, стараясь отвлечь ведьмочку от неприятной темы. Ему это удалось, и девушка через мгновение обвила руками мужскую шею, совершенно забывая о их разговоре. Вот только у Первородного еще долго стояли в ушах ее слова.

Между ними все действительно было… слишком. Слишком страстно, слишком горячо, слишком неправильно. И Элайдже даже думать не хотелось о том, чем эта история могла закончится, учитывая то, что звонивший ему каждый день Клаус, совсем обезумевший от нетерпения, все настойчивее рекомендовал ему перейти к пыткам.

Но как можно было пытать ту, которая сводила с ума одной улыбкой, взглядом, заставляла кровь кипеть в жилах, сгорать от желания обладать ею?

Ответа на эти вопросы у Майклсона не было, как и на тот, что же в действительности он чувствовал к белокурому ангелочку, который с каждым днем открывался ему с новой стороны, поражая своей чистотой и честностью, которых он не встречал в женщинах очень и очень давно. И Хелен совсем не играла. Она не строила из себя невинную девственницу, бесстыдно отдаваясь ему без лишнего смущения, хотя все в ней выдавало отсутствие опыта в общении с мужчинами. Но маленькая ведьмочка училась искусству страсти очень быстро, хотя Элайджу она сводила с ума совсем не этим.

Хелен была искренней, беззащитной, свежей, словно весенний ласковый ветерок. И обманывать ее казалось вампиру самым подлым предательством, но на кону была его семья, а она для Первородного всегда стояла превыше всего.

И, стараясь не думать о том, насколько низким покажется девушке его поступок, когда она узнает правду, вампир пытался вывести ее на откровенные разговоры, расспрашивая о сестре. Хелен отвечала, без тени сомнения и подозрений и от этого Элайджа чувствовал себя только хуже.

Ведьмочка доверяла ему. И пыталась добиться о него ответа на вопрос о том, что же будет с ними дальше, но Майклсон раз за разом сводил подобные разговоры к переходящим в страстную близость ласкам, и вскоре Хелен, будто разгадав его прием, больше не поднимала неприятных тем, решив, по всей видимости, наслаждаться настоящим.

И они делали это, проводя каждую минуту в объятьях друг друга. Готовили вместе завтрак, во время чего Элайджа убедился, что юная ведьма была кулинаром ничуть не хуже его самого, а ее тонкие блинчики и вовсе привели его в полный восторг. Читали вдвоем одну книгу, а после полдня спорили о том, кто из героев был прав, а кто виноват. Гуляли по лесу, где Хелен с восторгом находила редкие травы, каждый раз собирая огромные букеты из пожелтевших листьев, которые после их прогулок скапливались на столике в гостиной, пока Первородный не убирал их, каждый раз не в силах сдержать улыбку.

С Хелен вообще сложно было не улыбаться, наблюдая за тем, как мило она морщила носик во сне, или когда спорила с ним, расширяя свои и без того огромные голубые глаза, о разных пустяках, например о том, кто из них первым займет в душ, в который в итоге они шли вместе. Невозможно было не смеяться вместе с ней, когда ведьма заливалась мелодичным хохотом, слушая его забавные истории о семье. Невозможно было не отвечать на ее вопросы о детстве, играх с братьями, первом укусе, жажде крови. Невозможно настолько, что в какой-то миг Элайджа поймал себя на том, что это у Хелен, которая не прилагала к этому никаких усилий, были все шансы узнать от него любую информацию, если бы она хотела. Вот только белокурая ведьмочка была для этого слишком… чиста. В отличие от него.

Но время шло, и Майклсон нисколько не продвинулся в своих намерениях, с каждым днем понимая, что девушка действительно понятия не имела где находится ее сестра и куда она спрятала опасный артефакт. Вместо этого Элайджа все больше и больше очаровывался белокурым ангелом, впервые за много лет ощущая давно забытые чувства.

Разговоры с Клаусом с каждым днем становилось вести все тяжелее. Поиски Давины не продвинулись ни на дюйм, а сами ведьмы не желали и слышать о том, чтобы отдать камень до того момента, пока им не вернут Хелен. Гибрид же, желал не просто получить артефакт. Оскорбившая его Кристина должна была умереть, и это казалось заботила Клауса гораздо больше, чем похищенный камень, способный уничтожить всю их семью.

Каждый такой диалог, который Элайджа вел вдали от Хелен, не желая посвящать ее в происходящее, лишал Первородного покоя, погружая в мрачное настроение, которое улучшалось лишь тогда, когда он видел маленькую ведьму, каждый раз встречавшую его с нежной улыбкой на розовых губках, которые вампир тут же сминал в нетерпеливом поцелуе, стараясь забыть обо всех мучающих его вопросах.

Но скоро и ей стало не под силу избавить его от мыслей о том, как спасти семью, не причинив при этом вреда доверившейся ему девушке. И казалось, что первый раз в жизни Элайджа Майклсон не знал, что ему делать.

========== Часть 20 ==========

Это было странно. И день за днем не давало Виктории покоя.

Те пару секунд, что она держала в руках бабушкин артефакт никак не выходили у ведьмы из головы. Магия была знакомой, очень, но все же, было в ней что-то чужеродное. Какой-то легкий оттенок, отголосок чего-то, что Тори сама не могла понять.

Обсуждать этот вопрос с Кристиной, которая была на взводе из-за потери сестры, девушка не решалась. Ей не хотелось делится своими догадками с той, что надеялась с помощью камня вызволить из плена Хелен.

Видит бог, Виктория желала этого не меньше, ведь вернувшие ее к жизни ведьмы, были ее единственными близкими. Она должна была сделать все, чтобы спасти Хелен, пострадавшую по ее вине, и при этом успеть до того, как ее заберут предки. В том, что это случится в ближайшее время, ведьма не сомневалась, ведь она даже в самом сумасшедшем, бредовом сне не могла представить себе, что сможет подтвердить брак со своим Первородным мужем.

Кол Майклсон был обручен с юной Регентшой, и жизнь его не к месту воскресшей жены не значила для него ровным счетом ничего. Как это было и сто лет назад, когда он убил ее, не смотря на то, что еще ночью накануне клялся в любви, вжимая в шелковые простыни, наполняя собой.

Ее муж был лжецом, мерзавцем и предателем. А еще — единственным мужчиной, который мог заставить ее смеяться до колик в животе, который одним комплементом, жарким словом, заставлял ее поверить в собственную исключительность, тем, кто сделал ее женщиной и тем, кто разбил ей сердце.

Ненависть. Чувство, которое она должна была испытывать к нему, и Тори уверяла себя в том, что так оно и было, но стоило ей вспомнить их встречу на чертовой свадьбе, когда он шел под руку с облаченной в белое платье юной ведьмой к алтарю, ее тонкие пальцы сжимались в кулаки.

Она помнила их скромную свадьбу, на которой не было никого, кроме священника, да пары ее подруг, что смотрели на жениха с нескрываемой неприязнью. Кол Майклсон, вернувшийся в Новый Орлеан после смерти ее бабушки, пользовался дурной славой, но ослепленная любовью ведьма закрывала на это глаза. Ведь с ней он был совсем другим. Нежным и заботливым, сильным и честным. И, по всем видимости, чертовски хорошим актером.

Виктория, как могла, отгоняла от себя мысли об этом. В сложившейся ситуации не было времени для того, чтобы копаться в собственных эмоциях. Им нужно было, во что бы то ни стало, спасти Хелен, и ее переживания в этом свете не значили совершенно ничего.