Корабль спасителя Вселенной (СИ) - Демидов Андрей Геннадиевич - Страница 38

   - Это ты во всём виновата, это ты его убила своими сладкими посулами, как за некоторое время до этого разрушила нашу дружбу с Решмой!

   - Мои руки чисты, это твои руки по локоть в крови! - воскликнула ягда Езера в ярости, показывая ему перепвчканные кровью араба и натоота ладони и запястья.

   - Тебе всю жизнь было интересно играть с ягдам и их судьбами, еперь посмотри, что в конечном счёте ты сделала, где ты и что ты.

   - Еза, я умираю, зажми мне сосуды, я не вижу... - прошептал ягд Стикт, - какая ты красивая...

   - Мальчик мой, я не умею, это Эйд или Таната могут, - она погладила его по холодному лбу, - тебе не нужно было покидать ягда Кропора. Зием не для тебя.

   Она встала, подошла к окну, вдохнула чистый воздух. Сидоний суетился возле умирающего, пытаясь подложить ему под пальцы перво попавшие куски ткани. Кровь ягда Стикта пахла скисшим молоком и была то очень густой чёрной, то очень жидкой, почти серой. Ягд Тантарра с силой бросил саблю на пол. Она зазвенела, подпрыгивая по каменным плитам.

   - Он умер, - сказал по-гречески Сидоний, - не дышит, кровь унялась.

   - Вот мы и одни, мой король, - сказала ягда Езера, поворачиваясь и оглядывая комнату, похожую на живодёрню, - что дальше?

   Она стремительно вышла, толкнув Фен Хунна. Снаружи донёсся её голос, требующий срочно горячую ванну и вино.

   Ягд Тантарра подошёл к телу ягда Стикта, встал на одно колено и сказал, прикоснувшись ладонью к его остывающим пальцам:

   - Мне жаль, что так получилось...

   Глава двенадцатая

   ЛОЦИЯ И КРЕСТ

   Конь под Решмой устал и шёл боком. Это огромное рыжее животное с длинной шеей, будто выточенной из палисандра, не наступало на камни, выступающие над тропой. Три сотни лошадей под вооружёнными всадниками и поклажей, идущие следом за ним, поступали также. Иногда, та или другая лошадь с седоком, не имея возможности поставить ногу на землю, запрыгивало на один из камней вдруг, неожиданно. Если камень своими размерами позволял по нему двигаться, всадник какое-то время двигался по нему, цокая копытами, балансировал на камне. Всадник быстро соскакивал на землю, если камень был мал. Подковы с визгом съезжали, царапая камень, и конь резко оседал вниз. В одном случае, Решму кидало вперёд и его тело, в кольчуге, доходящей до колен, резко ускорялось, а потом резко останавливалось. Нужно было постоянно напрягать шею, чтоб не удариться лицом в конский загривок, или не уронить с головы за спину шлем. Если при этом нужно было говорить, был риск прикусить себе язык.

   Баварцы, нанятые Решмой из расчёта одна серебряная монета не меньше дирхема в месяц на человека, называли коня Кромн. Решма, увидев его первый раз у еврейского торговца-рахдонита, нарёк его Галаммом. Так он называл в своих мыслях корабль, скрытый где-то там, за реками, горами, лесами, под толщей земли, в хранилище резервной базы, под охраной автоматизированной системы обороны. С одного из атмосферных штурмовиков, разбившихся в незапамятные времена с этих баз, кто-то снял часть гироскопа орбитального навигатора и вручил первому императору Китая Цинь Ши Хуанди. Его назвали при переписи сокровищницы Шаром небесных богов, Глазом небесного павлина. Эта сфера, имеющая на себе графические данные широты и долготы хранилищ кораблей. Поверхность Зиема за тысячи лет трансформировалась и местоположение объектов, изменилось, но не таким образом, чтобы их нельзя было найти.

   Коня Галамма можно было назвать безумным конём, таким же как попытка отыскать и завладеть кораблями и топливом. Конь шёл, строптиво меняя направление, плохо слушаясь узды, но проявляя крайнюю сообразительность вообще. Он шёл с уверенностью вожака. Решма не хотел менять строптивое животное. Наоборот, он ослаблял узду, давал ему лучший овёс, подковы из лучшей стали, обмазанные лекарственным жиром ссадины, подогретая вода для питья.

   Вятичи Ждых и Палек, сменившие косматые козьи безрукавки на роскошные кожаные аварские панцири с горячим тиснением растительных орнаментов, а бесформенные войлочные колпаки на волчьи седые шапки с хвостами. Славяне считали коня Кромна оборотнем, сыном бога Хорста. Они не видели ничего странного в том, что конь-оборотень несёт хозяина Решму, сына небесных божеств, и главного, самого страшного оборотня. Вятичи больше не просились домой к себе на реку Москву, не ныли об уговоре идти только до Ольмоутца. Они привычно, отсиживались на ночлегах вдали от костра хозяина и шумливых германских наёмников. Котомки вятичей были теперь тяжелее на целый слиток золота из аварского сундука, отбитого семь дней назад у Ирбис-хана. Каждый из их слитков пяти десяткам полновесным безанам византийского императора Ираклия.

   - Это не простые серебряные, затёртые резаны, кусочки и опилки, - ворчал мечтательно Палек, - складываешь, складываешь, Яринку выкупишь, коня, корову купишь, хорошую узду, пару топоров, лён, волхву за обряды дашь, и всё, больше нет. А теперь можно не жить в одном доме с десятью семьями родственников, дом с печью сделать свой, свою землю с грамотой охранной от князя Стовова получить, шёлк, свои рабы, иноземное вино и персидские пряности, сколько угодно соли.

   - При этом хозяин сказал, что скоро получим ещё, - говорил привычно уже на это Дежек, - золота у хозяина много, оттягивает торбы на спинах трёх коней.

   Бавары - две сотни откормленных всадников, ехали то злые и угрюмые, то были шумливы и болтливы. Они тоже считали коня Решмы оборотнем. Злой эльф давно-давно околдовала двух сыновей герцога Баварии Гарибальда I. Они ушли ночью из родного замка и исчезли без следа сто лет назад в чреве Летящей Горы. Один из них и стал конем рыжим конём Решмы.

   При этом, до того, как Решма купил у еврея коня, на нём возили овёс, дрова и воду. Историю о сыновьях герцога неожиданно вспомнил Хайнрих - широкоплечий шваб с волосами соломенного цвета, заплетёнными в три косы. После того, как рыжий конь, управляемый Решмой, перепрыгнул приток Моравы по обгоревшим столбам от сгоревшего моста, а затем, как птица, летал по окрестным холмам, унося хозяина от злобных сербов, его сказочное происхождение было доказано.

   Перед этим, семь дней назад, ягд Рудрем с вятичами сидел в кустарнике у околицы сельца Требова, ожидая выхода обоза франкского обоза с золотом, принадлежащего теперь франкскому вождю Арбогасту, на дорогу, ведущую на запад. Ягд Крирт и задыхающийся от камышовой пыльцы ягд Эйдлахом охраняли лагерь и сундук с золотом. Бавары во главе со своим предводителем Бродульфом стояли лагерем недалеко, ожидая одобрения своего герцога, могут ли они сопровождать торговца в качестве охраны и сражаться с франками и сербами, если те на него нападут. Предстояла погоня за другим торговцем, якобы укравшему у него товар. Следовало выяснить, какую оплату было справедливо за это запросить и какую долю от неё отдать герцогу.

   У Требова не было слышно гула тысяч копыт франконской конницы, звуков труб, не блистали сталью колонны наступающих аварских туменов, не застилали всё вокруг поднятая пыль и удушливый дым сжигаемых селений, мертвецов, горящих на погребальных кострах. Здесь было тихо и пустынно. За прошедшую ночь и и утро ни разу не каркали вороны, не трещали сороки. Они летали восточнее, над рекой Моравой. Ни разу не попалась на глаза волчья стая, не тявкала лисица, не рычал медведь. Они все ушли на пиршество к Ольмоутцу, где мёртвые лежали повсюду на полях и плыли в реках и ручьях. Запустение царило повсюду. Закрома окрестных селений опустошили сначала франки, прошедшие к Мораве весной, затем банды сербов и моравов, затем франки-аквитанцы Арбогаста и разведчики короля Самосвята. С хлебных полей местные моравы, ромеи и сербы выкопали недавно посеянное зерно, убили всех оленей и диких свиней, ограбили деревеньки беженцев и, спалив свои дома, ушли в холмы, леса, на островки, в речные болотистые излучины. Натыкаясь на сгоревших становища беженцев между Моравой и Требовом, следуя по тропам и бездорожью, нельзя было увидеть ни одного молодого мужчины или женщины. Только старики, старухи и дети. Они старались не попадаться на глаза вооружённым людям и ютились в чащах, пещерах и землянках. Здесь они варили коренья, требуху, траву, собирали личинки, чтобы не умереть с голоду, или самим не стать добычей людоедов. В их глазах не было страха смерти, они переступили этот порог, и их жизнь была ужасней небытия. В глазах их, похожих на глаза собак, была только скорбь. У них не было теперь ничего, что можно было бы отнять. Они не годились ни в рабы, ни в воины, ни для плотских утех.