Танцующая для дракона (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 34

— Ненавижу! — хрипло выдохнула я, когда ладонь скользнула под шаровары.

И задохнулась от сводящего тело желания.

От невозможности почувствовать его в себе: то, что сейчас упиралось мне в ягодицы. Скольжение горячих пальцев там, внизу, заставляло откликаться каждую клеточку тела. Рваться из его рук и так же отчаянно желать продолжения. Дыхания не хватало, захват мешал вдохнуть полной грудью, напряженные соски касались вмиг ставшей невероятно грубой ткани туники.

Пальцы скользнули внутрь, одним резким, болезненным движением, и я закричала.

Закричала от дикого, извращенного удовольствия. Оно бежало по венам, заставляя рычать и биться от резких и сильных движений, задающих ритм моему наслаждению. Дрожь отзывалась внизу живота пульсацией, расходящейся кругами по ставшему безумно чувствительным телу. Я сгорала в этой полубезумной страсти, страсти, раздирающей на части своими противоречиями, пока дыхание не оборвалось новым криком.

Не человеческим, звериным.

Чувствуя, как все внутри сладко сжимается, до боли кусала губы, и снова вскрикнула, когда он жестко меня освободил.

 — Если твоя ненависть всегда будет такой, девочка, — свой запах я сейчас чувствовала особенно-остро, — то я не против.

Рванулась, и на этот раз он меня отпустил. Резко, почти оттолкнул от себя. Стремительно развернулся, короткий бросок — и Даармархский рывком ушел под воду.

Чтоб ты там захлебнулся!

Я подхватила первый попавшийся камень и швырнула ему вслед, чувствуя, как дрожат ноги. От слабости, от наслаждения, от пережитого, до сих пор пульсирующего во мне огненными разрядами.

Пошатываясь, подхватила мешок и ушла в лес, где сползла под скалой у растущих в ряд деревьев, обхватила колени руками и запрокинула голову. Небо было высоким, без единого облачка, ближе к полудню солнце раскалит его до белизны. Ближе к Аринте и растительность изменится, станет более выносливой, с широкими покатыми листьями и шероховатыми толстыми стволами, способными выдерживать даже самую невыносимую жару.

Даармархский был прав: моя ненависть будет такой.

Никогда рядом с Эрганом я не испытывала такого, и ни с одним человеком такого испытать не смогу. Это — власть-притяжение, это — животное стремление попробовать жар друг друга, такое иртханесса может почувствовать лишь с иртханом, и наоборот. С тем, кто способен разжечь пламя, заставить его взметнуться до небес неукротимым огнем. В наложницы выбирают обычных женщин (многие из них очень ярко откликаются на звериную суть) именно потому, что однажды принявшие друг друга огни уже не отзовутся на другие.

Все иртханы наполовину звери, наполовину люди. Пожалуй, первое даже больше, ведь именно кровь драконов позволила нам стать на одну ступень с ними. Именно кровь драконов заставила тех зверей в пустоши отступить, в Даармархском они признали лидера. В зверином мире все решает сила и власть, в зверином, но не в человеческом.

Моя драконица тоже признала его власть. Не просто признала, почувствовала в нем пару, захотела стать его. Должно быть, в ту минуту, в повозке, когда над нами прокатилась волна его ментальной силы.

Признала она, но не я.

Рано или поздно я найду способ обрести свободу, которую у меня уже никто не отнимет.

Рано или поздно, а пока…

Стоит брать пример с пальм.

Потому что все, что нас не сожгло, нас закаляет.

Оттолкнувшись от земли, пружиной взлетела на ноги. Ближайшая ветка кренилась к земле, именно она стала мне опорой, помогая взобраться на дерево. Одна, другая, третья, все дальше от земли. Перекинуться на соседнее дерево текучим пламенем, а после — ухватиться за выступ в скале.

Щербинки камня опасно посыпались вниз, но мне не привыкать к риску. Проверив ногой небольшую выбоину, опустила последнюю опору ветки, приникнув ящеркой к камню.

На высоте эмоции ярче. Отступает все лишнее, остается только дыхание, биение сердца и жизнь. Однажды я на спор взобралась по отвесной стене дворца к себе в окно. Когда об этом узнал отец, он хотел приказать меня выпороть (первый и единственный раз), но в тот день вмешалась мама. Белая, как мел, она попросила меня больше никогда так не делать и уговорила отца оставить меня в покое.

Только она могла по-настоящему унять его гнев.

Мамочка.

Теплое пламя мое.

Ее убили вместе с отцом. В ту же ночь.

Камень под пальцами звенел, я едва касалась его прохлады. Поднимаясь все выше, выше и выше, к небольшой, бугрящейся зубцами площадке, устланной мхом. Я не смотрела вниз, только наверх — к разогретому небу, только туда, где солнце начинало свой ежедневный бег. Глаза слезились от яркого света, дыхание подхватывал ветерок, играющий волосами. Надо было их завязать.

Мысль об этом сейчас показалась неестественно-смешной.

Подтянувшись, я оказалась на уступе, выпрямилась и вытянулась от носочков до макушки, чтобы почувствовать тело. Оно только-только начинало оживать после тряски в повозке и произошедшего на берегу. Последний, кстати, отсюда отлично просматривался над верхушками деревьев — полоска реки, смятая течением. Даармархский, вспарывающий ее широкое полотно резкими, сильными гребками уверенного пловца. Отвесные скалы на другом берегу.

Отвернувшись, раскинула руки, позволяя солнцу лизнуть лицо. А потом ушла в сторону, на крохотном отрезке устойчивой земли под ногами, спиной к обрыву. Рывок отозвался во всем теле, заставляя его звенеть. Звенеть в ритме перебираемых, до предела натянутых струн прайнэ[1]. Плавное движение вправо — и я стекаю вниз. Волосы взрывают вихри каменной пыли, когда выпрямляюсь.

Музыка мне сейчас не нужна, он бьется внутри меня, моя собственная.

Это музыка тлеющей искры.

Медленные, льющиеся движения — скользящая вдоль бедра рука, и я — следом за ней.

Вспышка!

Резкий рывок, и я вскидываю руки наверх. Ветер подхватывает волосы, расправляя их вихрями за спиной.

Это музыка набирающего силу огня.

Потоки воздуха обтекают меня, жар солнца впитывается в кожу, но все это неважно. Я уже живу в танце, я двигаюсь в ритме сердца, в ритме пламени, которое даже запертое внутри не перестает быть огнем. Все быстрее, быстрее и быстрее, на пределе сил — из тягуче-длинных переходов, в резкие, короткие рывки. Огонь втекает в кончики пальцев, когда я тянусь раскрытыми ладонями к солнцу, пыль взлетает в воздух, чтобы осесть искрящейся крошкой на волосах и ресницах.

Закрытые глаза, все ближе и ближе к краю.

Это музыка бьющего в небо пламени.

Я не вижу, я чувствую, когда носок туфельки ловит пустоту, и отступаю.

Ненадолго, чтобы рвануться вперед: сквозь волну плеч, груди и живота, выбрасывая тело в пустоту над пропастью и замирая на границе баланса. На той точке, когда одно неверное движение может столкнуть меня вниз.

Каменная крошка стекает по скале ручейком.

Сейчас, стоя над пропастью, я всей грудью впитываю сладкое дыхание жизни и снова горю. Горю несмотря на то, что мой огонь заперт.

Взгляд скользит по верхушкам деревьев, по ленте реки.

Замирает, наткнувшись на Даармархского: оттуда, снизу, он смотрит на меня. Даже с такого расстояния этот взгляд влечет натянутым до звона арканом, но я делаю плавный шаг назад. Последним движением разрывая воздух и обрывая эту связь.

Под ногами — опора, я чувствую ее всей поверхностью стоп сквозь мягкую подошву туфелек. Они приспособлены именно для этого, в огненном шоу они были незаменимы, вот и сейчас пригодились.

Под ногами — уверенность, сила, втекающая в меня через вековой камень.

Дыхание понемногу выравнивается, сердце замедляет свой бег. Тогда выдергиваю шнурок туники, стягиваю волосы за спиной и начинаю спускаться. Теперь камень под пальцами не поет, он дрожит. Дрожит от силы, что я вливаю в него, от собирающейся во мне, текучей и первородной. Мое преимущество — в танце, в огне, сокрытом внутри.

Как бы глубоко он ни был заперт, для Даармархского я никогда не стану обычной наложницей. Звериное естество иртхана тянется ко мне точно так же, как и моя драконица к нему.