В канун Рагнарди - Чешко Федор Федорович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/50
- Следующая
— Один, — Хромой для большей точности сунул к лицу Щенка кулак с отставленным пальцем. — Один — тебе. Выбирай.
И Щенок заплакал. По настоящему, громко, навзрыд. Ошеломленный Хромой смотрел на него, силясь понять и не понимая, а он все плакал, судорожно всхлипывая, царапая лицо скрюченными, сизыми от грязи пальцами с черными ногтями, и косматые костлявые плечи его тряслись в такт сдавленным всхлипам, в которых с трудом можно было разобрать слова — отрывистые, бессвязные:
— Хромой добрый. Добрый. Не обманул. Не отобрал. Добрый к слабым. Щенок — глупый, глупый, глупый. Не смог сказать. Хромой не понял. Не такой нож. Не простой. Священный. Не из Звенящего Камня. Из простого камня, из глины, из дерева — пусть. Но такой же. Совсем такой, как Священный Нож...
Глаза Хромого стали круглыми:
— Нож, совсем похожий на Священный Нож Странного, но из глины?! Для чего такой?! Этими, — он ткнул пальцем во все еще лежащие перед Щенком ножи. — Этими — резать, протыкать, убивать. Эти — сила для слабых. Нож из глины, из дерева! Пусть совсем как Убийца Духов, но из глины! Зачем?!
— Амулет, — рыдал Щенок. — Сделает меня сильным. Не сильным руками, сильным здесь, — взвизгнул он, ударяя себя тощими кулаками в хилую грудь, туда, где сердце. — Сделай, Хромой! Сделай Щенка воином! Сделай!.. — он зашелся в надрывном кашле.
Хромой медленно покачал головой:
— Глупый. Совсем глупый. Не щенок — хуже.
Он подумал, покусал губы, спросил:
— Покажешь, где нашел Закатный Камень?
Щенок медленно поднял на него заплаканные гноящиеся глаза, вспыхнувшие сумасшедшей надеждой на несбыточное, закивал торопливо и часто.
— Хорошо, — Хромой нагнулся собрать разложенные им перед Щенком ножи. — Приходи через три заката. Сделаю.
Утро ворвалось в сон бешеным грохотом Большого Тамтама. Хромой перекатился через ложе, вскочил. Завизжала свалившаяся с него Прорвочка, в голос заплакала проснувшаяся Кошка, мгновенно осознавшая, что значит это, внезапное.
Хромой не слышал их криков и плача, не им принадлежал он теперь. Его звали исступленный барабанный гром, топот множества торопливых тяжелых ног по прогибающемуся настилу и многогласный, захлебывающиеся, давящийся истерической яростью полурев-полувизг: «Бей, бей, бей, убивай!!!»
И будто сама собой влилась в ладонь хищная тяжесть копья, и будто сам метнулся с дороги вспугнутый полог, и едва родившийся день вонзился шалым светом в сонные еще глаза, ворвался в грудь стылым порывом ветра, отравленного свирепой злобой. И злоба эта подхватила с места, швырнула Хромого в бегущую толпу исступленных воинов...
Бежали все. Бежали Безносый, и Чуткое Ухо, и Косолап; и Голова Колом на бегу натягивал лук; и Укусивший Корнееда грузно переваливался, торопясь, хрипел надсадно, потрясая страшной своей дубиной, утыканной клыками Серых Теней; и Хранитель Священного Ножа черной тенью мельтешил в толпе, выл, выкрикивал что-то, но крики эти вязли в звонком сухом перестуке множества амулетов, вплетенных в его спутанные космы...
Хромой поскользнулся, захлебнулся волной душного запаха, бросил вниз торопливый взгляд (липкая лужа, женщина — вспоротый живот, кровавое мясо ободранной головы) и его сорванный клокочущий рык перекрыл и разноголосицу прочих, и грохот Большого Тамтама: «Убивай немых! Рви, убивай, убивай!!!»
Мостки у берега были разобраны, но Хромой, перескочив сходу через дозорного, еще дергающегося на дымящихся алым жердях, продрался сквозь запнувшуюся толпу, прыгнул изо всех сил (вода тяжело ударила в грудь и в лицо, белой пеной смыла окружающее из глаз), вынырнул задыхаясь, торопливо погреб к берегу, не выпуская копья, а вокруг кипело от рушащихся в озеро воинов: «Убивай, убивай, убивай!!!»
А в стороне, целясь тяжело вспарывающим гнилую воду носом в непролазно заросший заливчик, выгребал большой челн. Потные орущие гребцы нечеловечески часто и в лад дергались, взмахивая веслами, и сам Каменные Плечи стоял во весь рост среди них, высоко подняв обеими руками огромный топор, и широкое лицо его было бешеным и ужасным. Вот челн с треском и хрустом вонзился в прибрежные заросли, и те, кто были в нем, с остервенелым ревом ринулись на берег, будто взбесившееся стадо рогатых, исчезли в мельтешении измочаленных ветвей, во взметнувшихся вихрях оборванных листьев. И только по треску и кипению зарослей, да по истошным воплям, да по тяжелым чавкающим ударам можно было следить, как они, невидимые, сшиблись с невидимыми же и выжимают их на чистое, навстречу выбирающейся на открытый галечный берег захлебывающейся жаждой убийства толпе...
Каменные Плечи кривился досадливо, облизывал рассеченную губу, неуверенно загибал пальцы — считал. Потом поднес руки к глазам, подумал, вновь глянул на сваленные перед ним на мокрой от воды и крови гальке головы немых, плюнул на них, тяжело уставился на сгрудившихся вокруг воинов:
— Пять пальцев. Пять. И еще четыре, — он со свистом втянул воздух сквозь зубы, с маху хлопнул себя по бедрам. — Мало! Снова умолк, обводя медленным взглядом оскаляющиеся у его ног в смертной судороге запекшиеся рты, сизые мертвые бельма глаз, оплывающую на гальку черную кровь... Рявкнул внезапно:
— Безносый! Смотрел следы? Ты и Хромой — смотрели? Что?!
Безносый сглотнул, помотал головой, буркнул мрачно:
— Больше было. Еще были... Хромой, э?
Хромой поднял три оттопыренных пальца:
— Столько было еще. Ползли в кустах. Потом бежали. Быстро-быстро, — он вздохнул. — Убежали...
Каменные Плечи скривился, процедил презрительно:
— Щенки...
Помолчал, поскрипел тяжелыми зубами, пояснил воинам:
— Все — щенки. Все. Упустили...
Потом вдруг спросил — тихо, задумчиво:
— Кто следил ночью? Дозорные — кто? Проспали врага — кто?
Воины затрепетали, подались назад, прячась один за другого. Двое-трое шмыгнули потихоньку в кусты, притаились. И стало тихо, тихо до звона в ушах, и в этой тяжелой тишине будто ножом по лицу полоснул Хромого неожиданный звук: мерзко, предвкушающе захихикал Хранитель Священного Ножа, оглядывая искоса сжавшуюся толпу. Он смеялся все громче, все злораднее, и все громче гремели в его спутанных сальных патлах трясущиеся амулеты, будто пересыпал кто-то сухие кости... А потом Каменные Плечи медленно, всем телом развернулся на этот смех, сверкнул из-под косматых бровей кровяными белками, и Хранитель смолк, будто захлебнулся смешком, сгорбился, спрятал лицо за свесившимися липкими прядями путаной своей гривы, и оттуда, из черноты, вспыхнули недобрыми хищные немигающие глаза. Тогда из толпы послышался несмелый голос. Тихий голос, не разобрать — чей:
— Ночью следил Белоглазый. И Красный Топор.
Каменные Плечи выпятил грудь, поскребся обеими руками:
— Не вижу их. Пусть подойду — хочу видеть.
Тот же голос проговорил:
— Не могут. Они в Заоблачной Пуще.
— Умерли... — Каменные Плечи притопнул досадливо:
— Жаль. Белоглазого жаль. Сильный воин.
Подумав, добавил:
— Был.
И вдруг вздрогнул, шарахнулся испуганно — так пронзительно завизжал, затопал ногами Хранитель, таким истошным и внезапным был его визг:
— Нет! Нет! Нет! — Хранитель тряс кулаками под исступленное тарахтение амулетов. — Не жалей! Плохой воин! Пустил трупоедов к Хижинам, пустил убивать! Плохой! Плохой! Не смей жалеть плохих, ты, Каменные Плечи! Не смей! Духи тебе не велят, накажут, страшно накажут!..
Каменные Плечи слушал, недобро кривясь, и вдруг тяжело пошел на Хранителя, и клокочущий бешенством голос его перекрыл, заглушил, оборвал визгливые вопли:
— Накажут?! Где были твои вонючие духи, когда к Хижинам крались убийцы?! Почему не прогнали смерть?! Они спали! А теперь смеют гневаться на Белоглазого? И смеют грозить? Они — накажут? Не они — их! Их — наказать, наказать! А не их, так пожирателя их дерьма — тебя!!!
Хранитель пытался заговорить, но тяжелый кулак с хряском врезался в его открывшийся было рот, и рот брызнул зубами и кровью. Каменные Плечи вложил в удар всю свою свирепую силу, и Хранитель, хватая скрюченными пальцами воздух, с маху грохнулся о толпу воинов, как о стену, и те ногами отшвырнули его обратно.
- Предыдущая
- 22/50
- Следующая
