Проклятие Черного Аспида (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 24

"— Бегиииииии, Жданааа"

Боялся сжечь, как Вий своих всех женщин. Меня же за меня и наказывает. Прищурился, голову чуть наклонил и челюсти сильно сжал. Так, что на скулах широких желваки шевелятся, и узоры его языческие на шее свой танец отплясывают. Прекрасен даже в минуты жестокости особенной варварской красотой. Все в нем с ума сводит, и каждый узор прочесть хочется, выучить и запомнить.

"Шрамом больше, шрамом меньше. На мне все твои прикосновения невидимыми рубцами останутся. Бей. Мне не страшно. Я бы еще раз пришла".

Кивнул ящерам, и те меня к дереву потащили, сарафан стянули и за ним рубаху с треском рвать начали. А я на него оглядываюсь и в глаза… в те, что теперь смертью светятся и чем-то диким нечеловеческим. Жестокий зверь, лютый и дикий. И кажется, еще секунда и его сущность прорвется сквозь человеческую, как ночью в пещере. Но страшно уже не было… страшно лишь от того, что откажется от меня и отдаст.

— Хватит, — так громко, что деревья задрожали, и воздух всколыхнулся, как волны морские. — Я приказывал раздеть?

Обернулась на звуки борьбы и увидела, как Врожку схватили под руки, но он вдруг неожиданно отшвырнул от себя двух ящеров и сам через голову рубаху золотистую стянул. Швырнул на сгоревшую траву и руки непропорционально длинные в кулаки сжал. Невиданная сила, неожиданная для такого низкорослого, как восьмилетний ребенок. Но ящеры не удивились. Плечами повели и снова с этим неизменно холодным выражением лиц пошли на карлика. Как роботы в моем мире. Ни одной эмоции, ни одного проблеска чувств. Только чешуя под кожей поблескивает. Теперь я уже не сомневаюсь, что это именно она.

— Меня не надо силком тащить. Виноват — наказание сам приму.

— А виноват в чем? — Ниян хлыстом в воздухе щелкнул. — Ты девку погубил? Ты все по-своему сделал?

Их взгляды скрестились, и Врожка даже голову не опустил — так и смотрит на Аспида из-под бровей своих рыжих, растрепанных. Только мне отчего-то кажется, что они совсем о другом.

— Не губил я никого. Не моя это задача — губить али миловать. Я жизни не дарю и не забираю. Виноват в том, что не доглядел за избранницами, и больше ни в чем. За то и понесу наказание.

Не походил карлик сейчас на себя самого. Каким-то другим казался, и речи его были другими, и голос изменился. Словно до этого он какую-то роль играл. А может, сейчас играет? И взгляды князя и скомороха тоже изменились. На равных, что ли, Врожка смотреть на господина осмелился, иди мне показалось.

— Понесешь, как и те, кто с тобой за ней не доглядели. Емельян, всех, кто дозор нес в эту ночь — всех связать. Десять плетей каждому.

Но я уже этого не видела, меня толкнули к стволу липовому и затянули веревками да так, что дышать сил не было, ребра сдавило. Вдалеке голос Забавы услышала… последнее время слух играл со мной злые шутки, и я слышала, казалось, все, что происходит в радиусе, недоступном человеческому уху. Это сводило с ума. Проклятое место. И я теперь кем-то и за что-то проклята любить чудовище огненное… и быть отданной не ему.

— Насмерть пусть забьют ведьму эту, меньше соперниц будет.

— Какая разница — сколько? От Вия ни одна живой не уходит. Все будем в чреве Чар-горы гореть после жутких пыток. Это не брачная ночь — это страшная агония… слышала я, что про это рассказывали. Несчастная умирает под зверем еще до того, как он огнем ее жжет. Он настолько огромен, что она разрывается вся, едва его плоть в нее входит. А потом кровью истекает, пока он ее… когтями дерет и огнем добивает, изливая в агонизирующее тело свое семя. Вот что всех нас ждет.

— Это вы живыми не уйдете, а я уйду. Вас ждет, а не меня. Я не простая девка, а дочь царя жар-птиц — Феникса. Во мне самой кровь огненная. Может, я и есть избранная, потому что сущность у меня иная.

— Пелагея говорила, что под ним мрут как смертные, так и бессмертные. Разве кожа твоя не горит от огня?

— Замолчи. Много ты понимаешь? Он увидит меня и сдержит своего зверя.

— Насмешила. Ради тысяч до тебя не сдержал, а для тебя сделает исключение.

— Сделает… мне сама Перуница зелье выпить дала. Моим царь будет, и я во дворце золотом царицей стану, наследника царю рожу… коли эта сдохнет. Да и все вы.

И расхохоталась. А я зажмурилась, услышав свист хлыста в воздухе. Как же далеки они все от меня были. Не с ними я. Не о том мечтаю. Не нужны мне никакие хоромы царские, не нужны дворцы золотые. Мне нужен зверь мой лютый огненный. Я бы ему позволила растерзать себя… один раз познать его любовь и умереть. Наверное, в этом и было мое предназначение. У каждого есть свое, и я до сих пор даже не представляла, зачем живу на этом свете. Да и в моем мире об этом редко задумываешься, и смерть — она где-то там ходит, не дышит в затылок и не стелется под ногами, не рассыпается по воздуху в ядовитых семенах растений.

"Огненная плеть вспыхивает пламенем, когда плоти касается, прожигает раны до костей. Каждый удар — твой шаг наперекор мне. Каждый их стон — твои слова наглые и дерзкие. Слова девки грязной, а не избранницы Дракона Смерти".

Веки слезы обжигают… я слышу, как шипит при ударе плоть, как воняет паленным мясом, и как стонут тихо те, кого князь наказывает.

"Я свою судьбу не выбирала. Ее за меня выбрали. Ты их наказал за то, что девушку не уберегли… при чем здесь я? Моя вина лишь в том, что тебя любить посмела… посмела мечтать о том, что ты сам мне показал… показал, каким можешь быть для меня"

"Как посмела, так и разлюбишь. Век девичьей любви не долгий"

"Не разлюблю"

Он больше не врывался в мои мысли, не прорезал их, как острым лезвием, словами безжалостными, а я, закрыв глаза, считала удары — каждому по десять плетей.

А перед глазами языки пламени и лицо его бледное, заострившееся. Там в пещере. Взгляд голодный, бешеный, по-настоящему страшный, а мое тело все еще помнит силу колец змеиных и сладость ласк нечеловеческих. Кто согласится уже на меньшее, вкусив самого страшного и запретного, познав то самое ядовитое яблоко? Вот он, мой змей, позади меня стоит и хлыстом в воздухе щелкает, а я бы к ногам его пала и голенища грязных сапог руками обвила.

"Да, грязная… тобой испачкана. Не чистое тело мое, твоими руками заклейменное, твоими губами тронуто и поцелуями обожженное. Ты… меня себе выбрал. Кольцо твое на мне… с ним что делать? Пальцы мне отрубишь?"

"Отрублю. Я мог тебя сжечь… сжечь"

"Лучше под тобой умереть, чем под ним. Один раз… один раз любить тебя хотела. Все свое брату отдаешь?"

"Не моя тыыыыыы. Понимаешь? Не мояяяя"

Заорал у меня в голове так, что в ушах запульсировало, по щекам кровь потекла, и я закричала, потому что спину боль адская обожгла и протянулась вдоль позвоночника, а из глаз слезы брызнули. Никогда ничего более невыносимого не чувствовала да и по-настоящему не знала, что такое боль. И нет, я не об ударах плети сейчас… плевать на них. Во мне резонансом адским его слова рассыпаются и ржавыми занозами впиваются прямо в сердце.

— Стой. Остановись, князь. Не тронь человечку. Меня секи. Моя вина. Я за всеми не углядел. Давай мне еще десять плетей. Тридцать давай. Избранницу не тронь. За ними скоро проводник с отрядом придет. Не гневи царя. Не порть красоту чужую.

Голос Врожки сквозь черноту прорезался, а у меня перед глазами языки пламени беснуются, прыгают, переплетаются, и боль все еще под ребрами пульсирует и по щекам слезы катятся.

— Не портить красоту чужую? — зарычал, и по моему дереву трещины словно пошли, застонала земля. — Тридцать? Получишь все сорок.

"Меня бей, Ниян. Насмерть бей. Чтоб никому не досталась. Не его я. Умру, но не дамся. Убей сам… или боишься Вия?"

Только хлыст свистел где-то совсем рядом… а я сотрясалась от рыданий и от понимания, что каждое мое слово — пустой звук, они во мне эхом разлетаются и затихают никому не нужные. Кого я прошу? Он же не человек. К чьей жалости взываю — это же животное. Смерть в чешуе. Таких, как я, через него прошло тысячами… правильно девушка Забаве сказала — все мы обречены. Только я надеялась, что умру там, где сама выбрала, но не в этом мире, не в этом проклятом месте. Где ни бога, ни дьявола не знают. Где все надежды гибнут, сожженные чудовищем.