Ржавое зарево - Чешко Федор Федорович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/94
• Следующая

— Все я поняла.

Тяжкое, склизкое от жира железо так и норовило вывернуться из ее рук — пытаясь удержать клинок, ильменка едва не воткнула острие своему коню в холку.

— Все я поняла, — повторила она, сопя от напряжения. — Ты бы еще хуже себя обязал, когда б отказался. Нельзя оттолкнуть, если с чистой душою дарено… Да забери его у меня — изувечусь же!

Вот ведь… Другая бы и в голову допустить не посмела, что можно сунуться вперед мужика. А эта… Не способен Мечник принудить себя держать рыжую наузницу в строгости, как должно мужу бабу держать. Она и пользуется…

Вздохнув, Кудеслав протянул правую руку и сомкнул пальцы на железном опеньке. И сказал горько:

— Даже словами я им не отблагодарствовал…

А Векша рассматривала на просвет сыромятину и сокрушалась:

— Вовсе не годится для путного дела: прорех да прорезов много… Слышь, ты меч прямо так, голым, везти собираешься? Как бы ненароком не поранить себя или коня — ножен-то нету! Может, лучше обратно замотаем?

Она озабоченно глянула на Кудеслава, и, будто бы лишь теперь уяснив смысл его последних слов, проговорила тихонько:

— Не кручинься, они поймут. Уж Зван-то — ежели он хоть вполовину таков, как о нем говорят, — поймет непременно.

Мечник вздохнул и сильно потер лицо свободной ладонью. Впрямь кручиниться поздновато. Случившееся случилось, и не возвращаться же теперь, не выкидывать же негаданно доставшееся оружие! Ишь ведь как искрится добрый клинок! Поистине Зван наделен могучей неявною силой; поистине даже среди немыслящих себя без ратного железа урманов редки кователи этакого уменья. А уж в здешних местах второго Звана попросту не сыскать.

Завороженный изморозным сверканьем клинка Кудеслав, позабыв обо всем, оглаживал его восхищенным взглядом. От крестовины к носку, от носка к крестовине…

И вдруг Мечника словно батогом меж лопаток хлестнули. Близ крестовины он неожиданно разглядел два еле намеченных, почти незаметных знака, один из которых казался отраженьем другого.

Знаки эти были так похожи на ведовские наузы, что у Кудеслава мучительно затрепыхалось в груди. Неужто и этот меч — лишь лакомая приманка? Почему же сразу не распознались наложенные на оружие чары? Белоконево заклятье на старом своем мече небось мигом почуял, а тут…

Зван.

Могучий кудесник Зван.

Не оттого ли Ковадло так скомкал прощание, не торопился ли он удрать, покуда не раскрылась Званова хитрость?

Видя, как внезапно пополотнел Мечник, Векша заставила своего коня чуть ли не вплотную подшагнуть к Кудеславову, а сама, немыслимо вытянув шею, так и прилепилась взглядом к обнаружившимся на клинке знакам. А потом сказала, сникая да отворачиваясь:

— Это ведовство, только вовсе оно не страшное, — голос ильменки сделался вдруг чужим, мутным каким-то. — Просто ворожба. На легкий и добрый путь.

Рыжая наузница шмыгнула носом, принялась внимательно рассматривать вершины деревьев. И добавила глухо:

— Путь, значит. Тебе — меч-то твой! Туда и обратно. Так-то вот: и обратно. Понял? «Зван часто заранее ведает, когда что станет надобно» — так, что ль, сказал Ковадло?

Она снова шмыгнула носом, утерлась рукавом, опять шмыгнула и снова…

— Я так и знала, — прорезалось наконец сквозь это шмыгание. — Так и знала. Надумал отвезти меня к родне, а сам… сам — назад, сюда. По-заботливому, значит, решил… Ну и ладно. И пускай. Не заплачу, понял?!

Это «не заплачу» Векша давила уже сквозь откровенные всхлипы.

А потом сквозь них, всхлипы эти, пошло давиться что-то уж вовсе ни в требу, ни на потребу:

— И не надо мне заботы твоей, в подачку кинутой! Сама доберусь! Тебе назло — доберусь! Сдыхаться… Поглядим еще, кто кого! Я, может, там, дома, мигом найду себе… Даже искать не стану — свистну только! Небось не забыл еще… еще… еще он и тебя, подстарка, получше! И умелец твоего получше! Не людей убивать умелец, он такого умелец, про какое в ваших зверьих чащобах и не слыхивали! Ему, может, краса важнее любой ущербности, а уж красы-то у меня станет! Какими глазами глядел, убивался как… Небось не забыл! Небось только улыбнусь поласковей, и он… А я… А ты…

Ошарашенный Кудеслав на несколько бесконечных мгновений так и застыл с поднесенным к лицу мечом. А потом вдруг всей тяжестью тела, всей силой короткого, но по-боевому злого взмаха свободной левой руки вышиб распалившуюся наузницу из седла наземь.

Стремительным мимолетным взглядом скользнув по барахтающейся в траве ильменке (цела вроде, только медленная алая струйка потянулась из, видать, прокушенной от удара губы, да в округлившихся глазищах стынет не страх даже, а понимание: после выкричанного ею вздора иного обращенья ждать нечего).

Понимание…

Что там может она понимать?! Мечник Урман и сам, только уже разворачивая коня, понял все до конца.

Нет, белый промельк в зеркальной чистоте клинка — это действительно была пущенная откуда-то сзади стрела. Только предназначалась она не Векше. Неведомый стрелок хорошо использовал Мечникову неподвижность, старательно выцелив щель меж доспешной да шеломной закраинами. И, не дернись Мечник в ударе, дергаться бы ему в агонии: хоть и легка оказалась летучая эта смерть, но ее костяное жало насквозь простегнуло бы затылок и горло.

Вторую стрелу невидимый еще лучник метнул, небось, с досады на неудачу первого (казалось бы, верного) выстрела. Чересчур издали метнул, чересчур уж явно: в лицо. Кудеслав только головою мотнул, и остроклювая, разочарованно взныв, лишь опереньем по скуле чиркнула. Да, легка, легка — не на человека, на мелкого неопасного зверя… Глуп он, что ли, засадщик — с этаким-то на панцирного?!

А третья угадала как раз туда, куда была послана. И пришлось Мечнику на чем свет стоит изругать себя за то, что после первого же выстрела не спешился. Понадеялся, вишь, на свою воинскую сноровку, да что стреляльщик один, да еще и дорваться до него, стреляльщика-то, очень уж захотелось… Вот и дохотелось-донадеялось, голова твоя с пчелами…

То есть стреляльщик был, похоже, вправду один, и сам-то Мечник успел все: и распознать, откуда выпархивает летучая гибель, и новый выстрел заметить, и вовремя рвануть повод… А вот непривычный к таким передрягам рабочий мирный конек не успел послушаться, и остроклювая воткнулась ему в загривок. Рана-то пустяка пустяшней, но испуганная скотинка завертелась, то брыкаясь, то норовя вздыбиться, и пока удалось окоротить, успокоить…

Что толку было потом крутить головою и самому крутиться в седле, всматриваясь да вслушиваясь? Отчетливо хрустнуло раз-другой где-то справа, светлое что-то умелькнуло куда-то влево… Пустое. Куда ни кинься — хоть влево, хоть вправо, а хоть к кусту, из которого били стрелы, — только собственный нос поймаешь.

Все.

Ушел стрелок.

Ловко ушел — куда ловчее, чем пытался убить.

Вовсе уж леший весть где лениво прокричала сорока; алчно звенел над ухом примеривающийся комар; за Мечниковой спиною крепла мешанина из топотанья, шороха, сдавленных бормотаний (Векша, опамятовав, ловила своего коня)…

Кудеслав вздохнул, тронул пальцами наливающуюся мозжением шею — на пальцах остались красные пятнышки… Не вовсе, значит, мимо прошла та, первая, стрела… Что ж, воин, жди теперь. Ежели тебе да коню вскоре взнеможется, значит, стрельные наконечники травлены и неведомый лучник никак не дурень.

А если не занеможется, лучник все едино не дурень. И ты не дурень со своими страхами за ильменку.

Если ты да конь не отравлены, выходит, умелый засадщик с якобы дурацкими стрелами собирался лишь ранить. Векшу. И лишь в последний миг передумал, попытался убить. Тебя. Почему?

И почему он так вот вдруг ушел? Стрелы закончились? Интересно, у кого еще, кроме Белоконя, такая привычка: если иметь при себе стрелы, то не более трех? И завеялся он куда-то еще до света… Не сюда ли?

И Векшин припадок уж чересчур был нелеп да вздорен… Ишь ведь, умельца какого-то себе в Приильменьи выдумала…

Или не выдумала?

• Предыдущая
• 9/94
• Следующая