Ржавое зарево - Чешко Федор Федорович - Страница 64
- Предыдущая
- 64/94
- Следующая
Всю дорогу, едва ли не с самых первых шагов по Междуградью, Кудеслав ощущал чье-то пристальное внимание. Словно бы кто-то крался за путниками, почти не спуская с них глаз.
Это чувство бывало очень слабым по утрам, сходило на нет к полудню, во время же ночных привалов рушилось на вятича необоримо и явственно.
Кудеслав загонял себя дневными попытками подловить настырного скрадника (поди-ка этак вот помотайся лесом в тяжкой броне!), а после, ночью, не мог разрешить себе даже кратковременный настоящий сон. Кому мог вятич доверить сторожу? Парнишке, умелому в сотворении из мертвого подобий живого, но не наоборот? Векше? Мыси? Только засни при этакой охороне — просыпаться придется отдельно от головы. А с другой стороны, еще хоть один похожий на предыдущие день да еще лишь одна подобная прежним ночь, и от тебя самого проку сделается даже меньше, чем от той же Мыси.
Кем бы ни была привязавшаяся к путникам тварь, для преследования она выбрала человечье подобие. Несколько раз Мечник успевал находить следы, недоукрытые сумасшедшим листопадом; однажды всего в десятке шагов обозначилась на миг четкая людская тень… Да, подворачивались-таки Мечнику возможности вытропить неведомого соглядатая или даже погнаться за ним навзрячь. Но…
Но.
Не намеренно ли подсовывались Кудеславу такие возможности? Не для того ли, чтобы увлечь его подальше от спутников? А бросаться на поимку всем скопом — глупость. И чужого не выследишь, и своих растеряешь по всему лесу. Чужим же, небось, того-то и надобно. Да и не в ловушку ли какую хочет завести проклятая тварь, маня поиграть с собою в смертные догонялки?
Э, что там ловушки! К примеру, любой мало-мальски сноровистый в обращении с луком мордвин давно бы уже спровадил к Навьим всех Кудеславовых спутников — сам-то Кудеслав, может, и уберегся бы, а вот прочие, неумелые… Или Борисветово чудище словно не замечает прочих — именно из-за их никчемности?
Наистрашнейший из ворогов тот, который ведет себя непонятно.
Впрочем, похоже, все загадки отгадывались просто: ржавые больше не хотели подставляться под смертные укусы кованного Званом меча. Людодлаки брали свое, спокойно и безопасно выматывая последние силы единственного по-настоящему грозного для них ворога.
Именно к третьему полудню пути вятич окончательно уверился, что этот самый путь вот-вот завершится — причем совершенно иначе, чем надеялся Корочун. Воинское наитие, умноженное доставшимся от родителей ведовским даром, подсказало: скрадников стало двое.
Новый, второй, объявился где-то совсем рядом. Настолько рядом, что даже при тогдашних неблагоприятных обстоятельствах Мечник обязан был бы его раскрыть. Именно «был бы». Не удавалось это, хоть Кудеслав старался в полную меру своего умения и оставшихся сил. Человек — который даже над воинами воин — вряд ли смог бы до самого вечера скрытно от Мечника красться чуть ли не меж лошадьми его (Мечниковых) спутников. Значит, то был нечеловек. Или ведун. Или ведун-нечеловек, что наверняка и окажется наиближайшим к правде.
Имелось еще одно отличие нового скрадника от прежнего (который, кстати, отнюдь не пропал). Новый выдавал себя главным образом тем, что чересчур уж отчетливо желал путникам зла.
Стало быть, ржавые решили, что больше выжидать не требуется.
Стало быть, они решили покончить с догоняльщиками. Покончить. Скорее всего, грядущей же ночью.
Поняв это, Мечник окончательно вытряхнул из головы размышления о том, каким образом можно воспрепятствовать затее клятых Борисветовых тварей. Он стал думать, как спасти Векшу.
— Сызнова спать не будешь? — Желтые отсветы костра превращали в мутную зелень синеву огромных и чистых Векшиных глаз.
Кудеслав молчал.
Он просто сидел, подперев бороду кулаками, и глядел на жену.
Векша отправилась из Междуградья почти в той же одеже, в какой выскочила со двора на зов волхвовской посланницы. Зеленые сафьяновые сапожки, белый плат с затейливым голубым узором, новенький заячий полушубок поверх длинной (на две ладони ниже колен) красной рубахи… Полушубок малость подгулял. Нужно было не скупиться, не беречь два последних звена золотой цепи, а справить жене мех побогаче. Но Векша сама уперлась. Будет, мол, с меня, уж и так… Да, и так она была горда новой одеждой, которую подарил заботливый, любящий, самостоятельный муж.
А теперь та одежда не шибко к месту: истреплется, замарается… Не беда. Авось наскребем на обновы, коль уцелеем. Лишь бы уцелеть… Лишь бы только уцелеть этой вот рыжей наузнице-чаровнице, которая не то впрямь любит, не то куда как ловка притворяться… Но даже и за притворство такое век не отблагодаришься.
А все-таки забавно, когда под женским подолом надеты мужские штаны. Это Корочун по Мечниковой просьбе раздобыл их для Векши. Подол-то не годен для верховой езды: были бы у сидящей на коне вятичевой юницы-жены ноги ее стройные голы по самые бедра. И дело даже не в холоде, и даже не в отирающемся рядом Жежене — пускай бы себе маялся завистью, пускай бы глядел… коли гляделки не дороги… Но верхом без штанов — подобную езду можно какое-то время вытерпеть, а вот ходить раскорякою да спать на животе пришлось бы долгонько даже после самой чуточной чути.
А, к слову, Мысь в Жеженевой одежде (хоть та на ней и болтается, как горшок на гвозде) стала точнехоньким подобьем Векши, какой Мечник увидел ее впервые — вроде и недавно, а кажется, будто целая жизнь с тех пор миновала.
Точнехонькое подобие…
Вот только коса отпугивает наважденье — не было тогда у Векши косы (да и сейчас не коса у нее, а беличий хвост).
Мечник и сам не осознал, что, задумавшись, бросил мимолетный взгляд поверх костра — туда, где по другую сторону низкого, упрятанного в глубокую колдобину пламени, Мысь и Жежень обиходили коней, готовя их к ночи.
Да, Мечник-то не осознал, а вот Векша его мимолетный взгляд приметила.
— Что, хороша девка? — спросила она чересчур спокойно да весело. — И которая же я лучше — тогдашняя аль нынешняя?
— Умная у меня жена, — хмыкнул Кудеслав. — Умная да разумная; одна беда, что круглая дура. Еще и спрашивает. Разве не ясно?
— Верно, ясно и без вопросов, — грустно сказала Векша.
— Ясно ей! — Вятич усмехнулся, запустил пальцы в бородку. — Опять она за свое. Тебе ли бояться, глупая! Хоть вон ее, хоть любой другой тебе бояться нечего. Это мне бы… — Он прищурился. — Вот знаешь ли ты, что я из-за тебя да Жеженя…
— Знаю, — все так же грустно выговорила наузница. — Я и другое знаю: твой-то страх как раз и был вовсе напрасный. А мой — нет. Отнимет она тебя. Точно говорю — отнимет.
Некоторое время они сидели молча. Кудеслав по-прежнему смотрел на жену, а та, круто изогнув шею, топила взор в жадной суете огоньков костра.
В конце концов Мечник не выдержал:
— Во-первых, я не забавка бессловесная, чтобы меня дарить-отнимать. А во-вторых, она вон со своим юнцом не намилуется…
Векша вдруг засмеялась устало и снисходительно.
— С юнцом, — выдавила она сквозь смех. — Это ты мне-то… Уж какой может быть юнец, коли ты рядом! Ведь она — я! Совсем я, только не ущербная… — Векшин смех оборвался. — Вот в чем мой страх, понял?
Кудеслав скрипнул зубами:
— Это ты брось. Это корову, может, так выбирают — будет ли телиться аль нет. И Мыси тобою не стать, хоть она наизнанку вывернись. Потому что твоей судьбы не прожить…
— Во-во, — перебила Векша с кривой ухмылкой. — И купленной-перекупленной ей не быть, и под стольких хозяев да хозяйских знакомцев не подламываться… Ну, уж довольно! — Она вдруг уколола Мечниково лицо незнакомым каким-то, жестко-холодным взглядом, точно так же зыркнула на хлопочущую близ коней Мысь. — То моя беда, мне одной и справляться с нею…
Ученица волхва Корочуна запнулась на миг, потом решила все-таки пояснить:
— С бедою то есть.
Вновь прервалась невеселая, мучительная беседа.
Меркло, тонуло в густеющей синеве небес закатное зарево, разгорались над головою холодные белые звезды, ветер шумно ворочался в древесных вершинах…
- Предыдущая
- 64/94
- Следующая
