И.С.Т. "Мелочи и детали" (СИ) - "shizandra" - Страница 4

Матей поджал губы и отвернулся. Все это было так непохоже на его собственную семью.

— Знаешь… я завидую тебе.

— Не стоит. Хотя я понимаю и знаю гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Но все равно - завидовать не стоит. Ты воспользовался своим шансом, у тебя есть возможность начать все сначала. Правда, родителей тебе это не подарит.

— Я смирился. Наверное.

— Родителей не выбирают. Главное — понять, что ты сам не виноват в том, как они относятся к тебе.

— Легко сказать. Не так просто сделать, — Матей скользнул по нему взглядом, отмечая все те детали и детальки, которые раньше пропускал, но которые на самом деле могли сказать о многом. Фрей не скрывал свое положение, и подсказок желающий и наблюдательный при желании мог бы найти множество. Одевался Фрей стильно и дорого, его украшения были явно сделаны на заказ и не из дешевого металла. Обувь, даже краска для волос, которая смотрелась вполне естественно, несмотря на странный цвет.

— Именно, — Фрей поймал его изучающий взгляд и сверкнул белозубой улыбкой. — Оказывается, иногда ты тормозишь не так отчаянно, как кажется со стороны.

— И за что ты так меня не любишь? — Матей повел плечами и подался вперед. — Давай покажу, а то мне бумагу жалко. И малыша, который не получит свой цветок. Повторяй за мной, — он взял из стопки новый лист и принялся медленно и тщательно складывать цветок. Фрей, на удивление, ворчать не стал, а, следя внимательно за его действиями, начал повторять. И спустя пару минут держал в руках готовый розовый бутон. Не идеальный, как у Матея, но все же. Впрочем, время до отбоя еще есть, он потренируется. Главное, что он все запомнил.

— Спасибо, — полюбовавшись на свое творение, он перевел взгляд на Матея. — Не в моих правилах, но… если будет нужна помощь, помощь не корректора — обращайся.

— Я рискнул бы напроситься на один из тех самых приемов в Ницце, но маман, боюсь, удар хватит. Но я обязательно придумаю что-нибудь другое.

— Не сомневаюсь, — на этот раз улыбка Фрея была хищной, на секунду за маской почти-фрика, чудака и сумасшедшего типа промелькнуло что-то яростное, тяжелое, почти-острое. Может, тот самый Фрейзер Блэкберри, младший сын, наследник древнего рода, громадного состояния и такой же громадной ответственности. Оригами в его руке смотрелось донельзя странно, но на удивление гармонично. Может потому, что маска почти-фрика на самом деле была не маской, и мысли о том, чтобы порадовать Аяна сейчас занимали его голову гораздо больше, чем счет в банке.

Матей улыбнулся по-настоящему, искренне. И расхохотался, когда уже позабывший о нем Фрей отправил в урну бумагу, которую уже успел испортить, завернув уголок оригами в другую сторону.

========== Фанат ==========

Быть материалистом — скучно. Ну, почти. Пока осваиваешь, пытаешься превратить воду в вино или грифель в алмаз, проверяешь границы собственного Дара — еще нормально. А потом скучно. Ему всегда хотелось быть оракулом. Ну или хроником на худой конец. Вот уж чьи жизни никогда не были статичным болотом. Постоянно изменяющиеся вероятности или текущее время — это гораздо веселее. Хуже дара материалиста может быть только дар оператора. Хотя если повезло с оракулом, то все не так уж и плохо. На их курсе с этим было не очень. Были, конечно, те, кому повезло совпасть силой дара для совместной работы, но запечатлиться смогли всего три пары. С другой стороны, оракулов у них в принципе было не особо много, как и операторов.

Марсель покосился на часы, на дверь и, сунувшись под матрас, вытянул оттуда тоненькую потрепанную папку. Его самое главное сокровище и самая оберегаемая тайна. Не то, чтоб над ним смеяться будут, если найдут, просто… ну… просто не хотелось, чтобы кто-то еще видел. Он это целый семестр собирал, между прочим. А с учетом того, что в Сообществе с прессой не особо…

Если бы его кто-нибудь назвал фанатом, он бы даже согласился. Он и есть фанат, иначе почему еще так дрожат руки, стоит только взять эту папку в руки. А уж открыть…

Первая фотография была большой, цветной, любовно заламинированной и с дополнительной защитой по краям. Человек на ней даже не смотрел в объектив, но для Марселя именно она была самой-самой любимой. Может, дело было в ее искренности или в том, что человек на фото даже не догадывался о том, что его снимают. Золотистые, мягкие даже на вид вихры, светлые глаза с пушистыми ресницами, красивые губы правильной формы и смущенный взгляд в сторону. Марсель тихо млел, глядя на фото, покусывая собственные губы от желания банально поцеловать фотографию. Но пока держался, понимая, что сделай он это — и Рубикон будет перейден. С учетом того, что шансов у него вообще никаких — это будет особенно грустно. Так что все, что он себе позволил, это погладить скулы на фото и шепнуть едва слышно:

— Ромашка… Роман.

Непривычное поначалу имя, как и прозвище, сейчас слетело с языка легко. Роман, Рома, Ромашка. На этой фотографии ему двадцать, он смущенно улыбается чему-то и, кажется, вообще не присутствует в реальном мире. В принципе, в отношении сильнейшего оракула Сообщества это вряд ли может сойти даже за шутку. Не зря же говорят, что он буквально живет в нескольких мирах одновременно. Марсель улыбнулся и, отложив фотографию, взял следующую. Она была более официальной, втихаря переснятой самим Марселем с той, что висела в «Зале славы» филиала. На ней Роману двадцать один, и это выпускной курс. Он в костюме, но без галстука, чем-то недоволен и хмурит брови. Но смотрит в объектив, и у Марселя каждый раз замирает сердце, когда он встречается взглядом с этими глазами.

Фотография отправилась к той первой, и Марсель закусил губу еще сильнее, извлекая следующую. На ней Романа вместе с его курсом сфотографировали на каких-то раскопках. В одной майке, с рубашкой, обвязанной вокруг талии — он, смеясь, смотрел в объектив, одной рукой обнимая своего оператора, а второй — сердитого Павла Мацуру. На них слой пыли, вокруг горы песка, почти белого под палящим солнцем, но Марсель буквально кончиками пальцев чувствовал беззаботное счастье, идущее от парней. Молоды, безбашены, свободны, друзья и любимые рядом — что еще нужно для счастья.

На следующей фотографии Роман уже старше, она сделана не так давно. Тут ему тридцать, он больше не мальчик и уже знает кто он, что он и как пользоваться тем, что у него есть. Его пиджак небрежно расстегнут, по-прежнему нет галстука, да он ему и не нужен. Светлые волосы уложены с легким намеком на художественный беспорядок. Прикушенная губа, хмельной взгляд, но Марсель слишком сильно видел в ярких глазах тоску. Может, именно поэтому фотографию эту не особо любил несмотря на то, что Роман на ней был потрясающе красив.

Марсель отложил фотографию в сторону и принялся перебирать компьютерные распечатки. Все, что удавалось выловить из сети Сообщества, он распечатывал и аккуратно складывал, надеясь, что никто и никогда не узнает, что истинная причина, по которой Марсель вызвался помогать секретарю в ректорате — это компьютер с доступом в Сеть Сообщества. А ему он был очень и очень нужен, ибо Марселя крыло на фоне информационного голода, а других способов узнать что-нибудь у него просто не было.

Марсель сдвинул распечатки в сторону и извлек на свет еще одну фотографию. Изображенный на ней парень с копной кудрей стоял вполоборота, смотрел немного хмуро, но на дне ярких затягивающих глаз были слишком хорошо заметны искорки смеха. А еще он был невероятно счастлив, и это так явно проглядывало в его лице, что удержаться от улыбки было невозможно. Симеон Бехерович почти на всех своих одиночных фотографиях выглядел так. И его Марсель любил не меньше, правда, немного по-другому. Силиверстова он хотел до дрожи в пальцах, а вот в глазах его оператора он с удовольствием бы утонул.