Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя - Страница 38

Говорит:

— У него на сегодня другая программа.

И продолжает есть. Конечно, Рыжий тему не развивает. Ему дела нет.

Другая, значит — другая.

Ему не сообщали. Перед ним не отчитывались.

Может, у него какие-то свои тёрки, свои друзья. Близкие, по-настоящему близкие. О которых никто не знает, потому что Хэ Тянь не любит, когда кто-то лезет в его дела. Потому что он, как и Рыжий, готов охранять своё и держать это на отдалении, на безопасном расстоянии от чужаков.

В конце концов, что Рыжий о нём знает?

Что он знает о его жизни, о том, как живёт Хэ Тянь? Кроме того, сколько стоит то, как он живёт. Как Хэ Тянь любит проводить время, чем он увлекается, как бы он хотел провести свой день рождения? Рыжий знает ответ хотя бы на один из этих вопросов?

Он не знает о нём ни-ху-я. И от этой правды сводит живот.

— У тебя что, личная жизнь появилась?

Чжо сплетает перед собой пальцы в замок, подаваясь вперёд на своём кожаном кресле.

Рыжий фыркает:

— Очень смешно.

Но Чжо не смеётся.

Он пожимает плечами, поднимается из-за стола, обходит его и мостит задницу прямо на какие-то документы и папки, сложенные на углу. Перед Рыжим. Как когда-то очень давно, когда у Рыжего был разбит нос; и бурый конденсат стекал по ледяным бокам бутылки, прижатой к лицу; и Чжо протягивал ему его первую настоящую зарплату. Миллионы лет назад.

— Ничего смешного. Я бы не удивился, — говорит он, покачивая ногой. — Ты уже взрослый. Все рано или поздно…

— Блядь, — Рыжий плотно закрывает глаза, — пожалуйста, а.

— Я знаю, что у тебя не было отца, и я знаю, как важно то, что нужно иметь в виду о…

— Поверить не могу.

— Господи, это не лекция про секс.

— Просто не лезь не в своё дело, Чжо!

Чжо резко замолкает. Смотрит.

Скользит обеспокоенным взглядом по напряжённому Рыжему, зло сложившему руки перед собой. Рыжий чувствует, как колотится в нём нервяк. Он чувствует себя пороховой бочкой, если честно, на которой скачет мартышка. И какой-то дебил вот-вот принесёт ей спички.

Внутри полный фарш. Реально. Ли, Пейджи, теперь ещё и Хэ Тянь. Какого хуя они все сговорились, что за массовая акция по добиванию Рыжего?

— Ты не обязан всё носить в своей башке, — говорит Чжо. — Я знаю тебя не первый год и реально рад, что у тебя появился человек, который…

— Ни хуя никто у меня не появился, — устало цедит Рыжий.

— Может, хватит меня перебивать?

Он обречённо взмахивает руками. Откидывает голову на спинку стула. Таращится в потолок, широко расставив ноги.

Чжо понимает, что ему дали временный зелёный свет.

— Я не знаю, что за человек решил, что готов терпеть всю твою хрень в мозгах, — говорит он, качая головой, — но если у тебя будут какие-то вопросы или… Или просто нужно будет поговорить. Можешь говорить со мной. Я ж не занят круглосуточно, ага?

Рыжий молчит. Исповедоваться Чжо — последнее, о чём он думал. Да, он платит деньги, даёт работу, не подставляет. Но в роли своего советника Рыжий не видит ни одного человека на свете.

— Ты реально куда добрее, чем хочешь показаться, Гуань. И если она рассмотрела это в тебе через твою непробиваемую титановую броню, она просто святая. Помяни моё слово.

Рыжий чуть не спрашивает: какая ещё, блядь, «она»? Но вовремя затыкает рот. Сжимает челюсти. Думает: пиздец.

Такая привычная мысль.

— И ко мне тоже можешь… за советом, там. Или ещё чего.

Рыжий сползает задницей на самый край стула, подпирает подбородком ключицы. Смотрит теперь не в потолок, а на Чжо, который, задумчиво поджав губы, уже втыкнул в сторону и размышляет о чём-то своём.

— У меня-то дети уже вряд ли будут, — говорит отстранённо. — Но я тоже не промах, могу разрулить ситуацию. — Чжо переводит уже более осмысленный взгляд на Рыжего. — Тем более, мне не пофиг, что у тебя и как.

— Тебе лет вообще сколько? — спрашивает Рыжий.

— Вообще тридцать один.

— Ебать.

Они недолго молчат.

Чжо пожимает плечами, улыбается как-то на одну сторону рта. Рыжий не представляет себе Чжо в роли отца семейства. Ему как минимум придётся снять зелёную бейсболку с башки. Невиданная хрень.

— Надеюсь, ты позвал меня не ради того, чтоб вот это вот всё затереть? — осторожно спрашивает Рыжий, покачиваясь на задних ножках крепкого стула. Ему реально неловко. Он всегда по-своему ценил Чжо, но вот таких моментов… близких моментов у них было очень мало.

Ни одного.

Он даже, блин, возраст его до сегодняшнего дня не знал.

Чжо отмахивается:

— Нет. Я решил тебе вот это вот всё затереть, когда увидел, что ты в прострации, как бывает всегда, когда появляется личная жизнь. Ну и ещё у тебя засос вон там.

Рыжий так сильно закатывает глаза, что ему становится больно.

Конечно. Не мог же он подумать, что Чжо настолько овладел навыками тонкой психологии, что понял: у Рыжего что-то там поменялось только по тому, как Рыжий себя ведёт? Чжо и психология — это небо и земля.

Так что — конечно. Засос. Палево.

Он выворачивал голову перед зеркалом весь вчерашний вечер, пытаясь увидеть, рассмотреть. Ругался сквозь зубы, потому что ни хуя не получалось. Он был в таком месте, которое как раз не получалось толково увидеть. Где-то за челюстью. Судя по взгляду Трипа. Судя по взгляду Чжо. Чё туда вообще пялиться?

Ну, есть и есть.

Шёл и споткнулся. Упал, ударился. Подбежал прохожий и поставил утешительный засос. Такая история.

— Ну так чего ты хотел, Чжо? — устало спрашивает Рыжий, потирая пальцами переносицу.

Чжо хлопает себя по бёдрам.

Поднимается и идёт к двери. Говорит куда-то наружу, видимо, своему «секьюрити»:

— Принеси зефир.

Рыжий оборачивается через плечо. Морщит лоб. Смотрит на спокойную рожу Чжо, подпирающего стену у входа. Переспрашивает:

— Чё?

Тот делает жест «подожди минуту и всё поймёшь».

Рыжий ждёт.

Постукивает передними ножками стула по полу, раскачивается, упираясь ногами. Мысли опять текут в такт этому негромкому стуку. Почему-то возвращаются слова Чжо: если он рассмотрел это в тебе через твою непробиваемую титановую броню, он просто святой.

Рыжий пытается представить себе человека, который вот так просто — берёт и принимает его со всеми его выебонами. Он представляет себе, например, Ван. Представляет себе девчонок со школы. Их реакцию, когда он в очередной раз будет не в настроении, когда нужно будет делать вид, что всё заебись, нужно будет, например, обнимать их, ходить в кино, гулять. Как на работу. Когда он будет приходить со ссадинами после боёв. Когда он целыми днями будет пропадать в «Тао-Тао».

Ни один человек из всех, с кем Рыжий знаком, не соглашался принимать его таким, какой он есть. Ни один, кроме матери, Ли. Хэ Тяня. Все и всегда пытались его кроить, выстраивать что-то, что можно будет использовать в будущем. Тем, кому было впадлу кроить, просто замахивались и били. К этой хуйне Рыжий тоже привык с детства.

Эту хуйню он уже считал нормальной.

Был хотя бы кто-то в его жизни, кто проявлял терпение? Кто искал что-то в нём, а не придумывал что-то своё. Что-то, в чём потом можно было разочароваться, чтобы в очередной раз развернуться и свалить. Щёлкнуть пальцами и исчезнуть.

Бросить Рыжего наедине со своим перекрёстком восьми тысяч сторон света. Иди, мол, куда хочешь. Всё равно конец будет один.

Был в его жизни человек, который ему не врал?

Рыжего отвлекает скулёж.

Он устало поворачивает голову и в следующий момент вытаращивает глаза — Чжо принимает из рук своего здоровенного «секьюрити» какой-то светлый, лохматый клубок.

Какого…

Рыжий прекращает ломать стул, застывает, глядя, как Чжо закрывает за своим бульдогом дверь и идёт обратно к столу. Клубок в его руках блестит глазами и вылизывает розовым языком его щетинистый подбородок.

— Гуань, это Зефир, — представляет их Чжо, останавливаясь напротив стола. Напротив Рыжего. Рыжий переводит растерянный взгляд на его лицо.