Волчица лунного князя (СИ) - Замосковная Анна - Страница 23

— Пошли, — голос рокочущий, повелительный.

Впиваюсь в шерсть Ариана. Он не двигается. На мои стиснутые на шкуре пальцы женщина смотрит со странным выражением лица. Потом роняет:

— Не бойся, не укушу. — Разворачивается. — Если будешь себя хорошо вести.

Ариан подталкивает меня боком, изгибается, пытаясь сбросить руку.

Изверг мохнатый!

Ладно, буду себя хорошо вести, чтобы не кусали. На немеющих от волнения ногах иду за женщиной. Спиной ощущаю взгляд Ариана. Оборачиваюсь: смотрит, будто в последний путь провожает.

— Ещё успеешь на него насмотреться, — одёргивает женщина.

Вздыхаю и опускаю взгляд на чёрную дорожку. Но любопытство сильнее: поглядываю по сторонам: а домики-то обитаемы! Из окон, из-за углов домов на меня поглядывают мальчишки и девчонки, девушки, женщины. Мужчины тоже есть. Некоторые расхаживают в зверином обличие. Не скажу, что их тут много, но пока мы шли к большому двухэтажному дому с высокой оградой и распахнутыми металлическими воротами, я насчитала тридцать пять жителей.

— Простите, а кто это все? — уточняю я.

— Лунные воины и их семьи, будущие жрицы, — не оборачиваясь, сообщает женщина. — Личная стая лунного князя.

— А почему такая маленькая?

Остановившись, женщина смотрит через плечо:

— Здесь не все, но больше ему не надо. Его власть держится не на количестве клыкастых пастей.

— А на чём?

— Входи, — женщина кивает на просторный вытоптанный двор.

Оглядываюсь: Ариан стоит на дороге. Смотрит. Надеюсь, ему просто делать нечего, и это не проявление беспокойства за мою жизнь.

— Входи, — чуть громче повторяет женщина.

Вздохнув, захожу во двор. Из окна второго этажа на меня во все глаза смотрят три девочки. Они прилипли к стеклу. Моя спутница поднимает голову, и они тут же исчезают в сумраке дома.

Кажется, её боятся.

Нахмурившись, женщина затворяет сначала одну створку, затем вторую и запирает их массивной перекладиной. Причём ею ворочает легко, на обнажённых руках чётче проступают мышцы.

Чувствую себя в ловушке.

Ариан, куда ты меня засунул?

— Ну что ж. — Женщина упирает руки в боки и пристально меня оглядывает. — Приступим.

— Первое и самое главное, что ты должна запомнить, — вещает строгая женщина, заливая в огромный таз с травами ведро кипятка. Горячий воздух наполняется горькими ароматами. — Это то, что князю ты жизнью обязана.

В бревенчатой бане так жарко, что почти невозможно дышать. Под потолком горят плоские электрические светильники. Я стою, прикрываясь руками, и по коже сползают капли пота. А моя строгая банщица, представившаяся Велиславой, стоит в лёгкой облепившей её сильное тело сорочке, и это кажется мне жутко несправедливым.

Опрокинув в таз ещё ведро стоявшего возле печки кипятка, она продолжает рокочущим властным тоном:

— Лунная жрица — это не только сила, но и правильный образ мыслей, не дающий эту силу использовать во зло.

«А как же жрица, поучаствовавшая в убийстве другой жрицы?» — хочу спросить я, но закусываю губу: если Ариан захочет рассказать о своих подозрения Велиславе, он сделает это без моей помощи.

Взяв большой деревянный ковш, Велислава размешивает запаренные в тазу травы. Я делаю маленький шажочек от пышущей жаром печи: это Велиславе хоть бы хны, а я уже испеклась.

— Именно поэтому делается всё возможное, чтобы сила перешла к девочкам, которых воспитывали мы. Получивших дар мы растим их в ещё большем уважении к князю и служении своему народу. Чем искреннее это желание, чем чище помыслы жрицы, тем сильнее она становится.

— Правда? — вырывается у меня.

Поджав губы, Велислава несколько мгновений смотрит на меня. Вздыхает:

— Почти. Осечки случаются даже с выпестованными под чутким руководством жрицами: порой для них любовь, муж, дети становятся важнее верности. Поэтому получение силы взрослыми, не воспитанными должным образом женщинами крайне нежелательно. Но сейчас век гуманизма, что уж поделать, — и так смотрит, будто гадает, можно ли меня убить и потом сказать, что я сама виновата. — Цени доброту князя. Помни, что он был вправе убить тебя и забрать силу для одной из живущих здесь преемниц.

Да я уже оценила: он меня ещё от взрыва спас. Но что-то кажется, Велислава этому известию не обрадуется.

Она хмурится, взмахивает рукой:

— И хватит зажиматься, у нас наготы стеснятся не принято, и чем быстрее к этому привыкнешь, тем лучше для тебя.

Правильно, конечно, говорит, но всё равно неловко. Напоминаю:

— Но вы-то одеты.

— Я тут церемонию провожу, между прочим. Моя одежда — символ разницы нашего статуса и исполняемых функций. А к наготе привыкай. Благо тебе есть, что показать.

Велислава вылавливает из таза стебли пахучих трав и с небрежной лёгкостью заливает в кипяток четыре ведра холодной воды.

— Тронь, не слишком ли горячо, — кивает на тёмную душистую воду.

Эта забота о моём комфорте неожиданна и подозрительна. Осторожно окунаю кончики пальцев в воду, искоса поглядываю на Велиславу.

— Горячевато, — шёпотом признаюсь я.

— Что ты блеешь, как овечка?

Меня захлёстывает внезапной злостью. Расправляю плечи, вскидываю голову и чётко, обжигаясь раскалённым воздухом, сообщаю:

— Слишком горячо для меня.

— Ну наконец-то. — Велислава заливает в таз ещё ведро, пустые вставляет друг в друга и относит к низкой двери. — Слабости здесь не любят и не прощают. — Она снимает с полки мочалки и бросает в стоящий на широкой скамье таз. Зачерпывает ковшом в чане печи кипятка и заливает мочалки. — Ты особо-то на смотринах не обольщайся: все тебе мягко стелить будут, буйных волчиц разошлют по родственникам да в подвалах запрут, а как выберешь мужа, как брак свяжет тебя со стаей, так и станет тебе спать жёстко на их перинах. Поэтому никакой слабости: если тебя облили кипятком — улыбнись и скажи, что в следующий раз обидчицу живьём сваришь.

Ничуть не сомневаюсь, что Велислава что-нибудь подобное говорила, и ей безоговорочно верили.

— Ну, что стоишь? Садись в таз, — она указывает на тёмную, только что разбавленную воду. — Вымыть тебя надо перед церемонией.

— А что там будет? — без особой надежды уточняю я и сую ногу в тёмную глубину таза, который, пожалуй, честнее назвать круглой ванночкой.

— Этот этап связан с чистотой и почитанием. Тебе предстоит показать, что ты чиста, и доказать желание служить князю.

— Как? — Меня от этой таинственности чуть не потряхивает.

— Учитывая обстоятельства, чистоту ты будешь доказывать исключительно в ритуальной форме: помоешься.

— Аа, — тяну я. — А желание служить не придётся доказывать уборкой помещений или стиркой вещей?

— Это будущие жрицы осваивают ещё до получения дара, тебе поздно такими вещами заниматься, хотя от помощи мы, конечно, не откажемся.

Не выдержав, отбрасываю любезности в сторону и прямо спрашиваю:

— О том, что на посвящении будет, говорить не принято, или вы с Арианом так надо мной издеваетесь?

— По тому, как девочка поступит на этой церемонии, мы решаем, принимать её на обучение в жрицы или нет.

— То есть это случается до получения силы?

— Да. Это принятие в ранг младших жриц, не владеющих силой, но имеющим шанс её получить. — В ответ на мой мрачный взгляд, Велислава взмахивает рукой. — А ты что думала? Силу получила — и всё? Нет, голубушка, мы должны знать, с кем имеем дело, кого в нашу семью пускаем и стоишь ли ты того, чтобы сохранять тебе жизнь. Всё! Садись в таз.

А, то есть сейчас у меня проверка на вшивость, не пройдя которую я распрощаюсь с даром жрицы и жизнью?

«Ариан этого не допустит», — надеюсь я, но в таз усаживаюсь с трепетом. Вода приятно охлаждает опалённую печью кожу.

Велислава набирает тёмную воду ковшом, заносит его над моей головой:

— Пусть прошлая жизнь смывается, как грязь, пусть тёмные мысли уйдут с тёмной водой.

Прохладные ручейки бегут по волосам, щекочут лицо, капают на плечи. Велислава поливает меня снова и снова, приговаривая рокочущим гипнотическим голосом: