Чужая женщина (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 36

До озера Степан не дошел, странную картину увидел, между березками затаился и Ладке молчать наказал. Она умная, хоть и дворняга. С полуслова хозяина понимает. Обнял ее за рыжую шею и присел на корточки, всматриваясь как из большой черной машины кого-то вытянули за руки и за ноги. Бросили на траву. Поди, мертвеца… Батюшки. Это что ж делается средь бела дня. Макарыч перекрестился, но с места не сдвинулся. Пока упыри в черных плащах землю копали, он все на парня, лежащего в траве смотрел. Так и не мог понять на расстоянии, дышит ли тот или все же мертвец.

— Все хватит копать. Зарывайте его. Все равно поломанный весь, не выберется.

— Может, добить его. Жестоко вот так живьем.

— Хозяин приказал живьем. А я приказов не ослушиваюсь. Не то самого вот так прикопать могут.

Вот же нелюди. Ведь и правда живой. Макарыч терпеливо выждал, пока подонки парня закопают и могилу травой присыплют. А потом так же ждал, чтоб уехали. Едва шум колес стих вдалеке, подорвался и давай разгребать землю руками, откапывать, и Ладка быстро лапами большими перебирает — помогает.

— Помогай, милая, помогай. За лопатой нет времени идти.

Когда землю разгреб и увидел несчастного, от ужаса рот руками закрыл. И правда, мертвец почти. С такими травмами как выжить? Лицо в месиво превратилось, и глаз выколот правый, пока тащил из ямы, бедняга стонал тихо, хрипло и что-то шептал неразборчиво. Макарыч собаку с ним оставил, а сам обратно в село поковылял. Если лошадь возьмет, внимания привлечет много. Давно повозку не запрягал, да и времени много займет. Взял тачку и мешков в нее накидал. Если что, скажет траву сухую для Жуля рвал. Когда переворачивал несчастного и в тачку затаскивал, у самого сердце кровью обливалось — что за нелюди его так? Что за звери? Места живого не оставили, сволочи. Но он, Степан, и не таких с того света вытаскивал. Привозили ему… разных. Прятали-лечили. В лихие девяностые у него много стреляных, подрезанных перебывало. И ампулы с того времени с антибиотиками и обезболивающими остались, и шприцы, и жгуты. Какого добра ему только не возили сюда, лишь бы братков латал и с того света вытягивал. Когда осмотрел, понял, что шансов мало. Ну он попробует, если не выйдет, обратно в лес завезет и в той яме и схоронит.

Но мужик на редкость живучим оказался. За жизнь цеплялся изо всех сил с завидным усердием. Казалось, развороченный весь, от боли одной сдохнуть можно, а он держался стойко. Правда, слегка не в себе был. В сознание урывками приходил. Кричал что-то, то ли женщину звал, то ли о рассвете что-то бормотал.

Синяки да ссадины Степан травами смазал и продезинфицировал, примочки поставил. Сломанные руки да ноги вправил и зафиксировал. Только глаз настораживал. А точнее, глазница пустая и рана открытая там. Макарыч повязку наложил и с Ладкой парня оставил, а сам в районный центр пошел с Григорием Артемовичем встретиться. Когда травами не справлялся, звал его. Молодой врач не отказывал никогда. В свое время Макарыч жену его с того света вернул. Диагноз ей страшный поставили — рак. Врачи руки опустили, отказались от нее, а Макарыч сказал, что болезнь не смертельная. Он смерть ладонями всегда чуял. Проведет над человеком — если холодно ладоням, то там смерть прячется. Иногда бывало, удавалось ее прогнать, но чаще всего уродина костлявая кого пометила, того с собой забирала. Молодой доктор не верил. А когда жена снова кушать стала, поправилась и анализы показали улучшение сказал, что теперь точно в чудеса верить будет. Григорий Артемович приехал вечером на маршрутке — Макарыч просил не светиться. Долго пытался убедить Степана, что парня надо бы в больницу, но старик опасался, что, не дай Бог, заметит кто. Ведь убить хотели антихристы. Врач приезжал почти каждый день капельницы ставил, уколы делал, помогал мыть раненого. Улучшение началось где-то через пару недель, когда жар полностью спал, и несчастный наконец-то не потерял сознание, а по-настоящему уснул. Теперь, когда Макарыч руками над ним вел, холода не чувствовал. Ну и все. Можно молодого доктора отпускать. Оклемается теперь их Леший. Так про себя парня прозвал Макарыч. Заросший, с окровавленной повязкой на лице, кривым носом и запекшимися корками губами, тот не иначе как на лешего был похож, да и в лесу найден.

— Степан Макарыч, может, вам мобильник оставить? Если что, наберете меня?

Врач натянул пальто и шапку, завязал шарф.

— Та куда? Я с этими мобилками, как обезьяна с гранатой. Еще сломаю. Надо будет, я к тебе приду. Но скорей всего, уже не понадобитесь.

— Когда на ноги встанет, ко мне отправьте, я помогу, чем смогу. Ему бы зубы вставить и посветить на рентгене, ноги и руки как срослись. Колушкин, стоматолог наш, задолжал мне кой-чего, посмотрит гостя вашего. И с глазом… сейчас протез можно поставить. Тут я, конечно, особо не знаю, к кому отвести, знакомств не хватает. Это в городе уже. Но я поспрашиваю, и что-нибудь придумаем.

— Святой ты человек, доктор. От Бога. Спасибо тебе. И Настене своей привет передавай, скажи, чтоб тяжелые с сумки сама с магазина не таскала, нельзя ей теперь.

Глаза доктора округлились.

— А вы откуда знаете?

— Иди-иди, я много чего знаю. Чувствую. Дар у меня такой или проклятие, кто знает. Спасибо за Лешего моего. Дай Бог, и оклемается к весне полностью.

— С такой сиделкой через месяц бегать начнет.

— Та куды ж бегать-то? Ноги все переломанные, ребра, синяки еще не везде посходили.

И в этот момент раненый громко застонал:

— Зорянааааа…

— Ну вот. Я ж говорил.

Прав был Георгий: парень быстро начал в себя приходить. Первый раз когда очнулся, за глаза начал хвататься, чуть повязку не сорвал. Макарыч руки ему опускал, не давал трогать. Поначалу это легко было, а потом тот окреп и уже пытался сопротивляться. Недолго, но все же. Когда окончательно в себя пришел, первым делом спросил, сколько времени прошло с того дня, как нашел его Степан. Услышал ответ и в лице изменился. Он мало говорил, да и не просто ему было первое время, но выполнял все, что говорил Степан. Поначалу Макарыч думал, что, может, домой вернуться хочет Олег к женщине своей, которую звал постоянно, имя еще необычное такое, красивое. А потом понял, что нет. Не любовь в нем живет, а ненависть лютая, страшная, холодная, как и сама смерть. Отомстить хочет. И отговаривать бесполезно — не послушает. Макарыч считал, что месть бесполезна, что она убивает того, кто мстит прежде всего. После нее удовлетворение не приходит. Наоборот, дичайшее разочарование, так как смысл жизни исчезает. Весь на негатив растрачен. Но тут не о чем было говорить. Парень даже в зеркало не попросил посмотреть, спросил про глаз и кивнул, когда Степан сказал, что нет больше глаза. А потом как проклятый над собой работал: подтягивался в постели, руки разрабатывал через боль, ел все, что дед, давал не кривился. Через месяц, и правда, на ноги стал. Трудно ему было, падал, полз к столу и сам поднимался, не давал Макарычу себе помогать. Стиснув челюсти, колени руками разрабатывал, ноги сгибал и снова вставал. Вскоре начал с палочками на задний двор выходить, потягиваться на турнике по несколько раз. Макарыч всем сказал, что родня его с города. Дальний родственник, проблемы с ногами, полечиться приехал. Степан восхищался этому упорству, и в то же время пугало оно его, потому что холод из парня никуда не уходил, он там, где сердце, застыл и страх вызывал.

Макарыч души лечить не умел. С телом справлялся, а с душой все сложнее. Ее не зашьешь, мазью не замажешь, зельем не отпоишь. Но иногда надо по кускам не только тело собирать, но и душу, иначе бесполезно все, зря. Но не в этом случае. Макарычу казалось, что, чем больше тело начинало слушаться Олега, тем больше разлагалась и гнила его душа. Теперь парень в лес сам ходил с палкой, дрова рубил и тащил в дом деда, печь топил, похлебку варил, когда Степан в районный центр уходил. Но так и не сказал ни слова. По ночам говорил. Во сне. Иногда кричал, рыдал. Стонал, как зверь раненый, а проснется и молчит. Макарыч что-то рассказывает, а он ест и слушает внимательно, а иногда, наоборот, вроде сидит за столом и делает, что скажешь, а нет его рядом. Глаза пустые и отсутствующие. В один из таких дней Макарыч самогон на стол поставил и в стаканы налил.