Сбежавшая игрушка - Алферьева Татьяна - Страница 1

Я не пошла на выпускной. Зачем? Никто меня там не ждал. Ни одноклассники, ни учителя. Разве что Ася. Впрочем, у девушки столько подруг, что она быстро забудет обо мне. Как и все остальные… И отсутствие платья здесь ни при чем. Просто накануне в родительском доме снова был пьяный дебош, после которого папа попал в больницу, а мама — в полицейский участок. Я осталась дома одна выметать бутылочные осколки, поднимать опрокинутую мебель и замывать следы крови. В этот раз родительница разошлась не на шутку.

Традиционно руки распускают мужья. Однако мы никогда не были традиционной семьей. Отец, в молодости математический гений, а теперь спившийся неудачник, панически боялся своей жены. Мама Люба была женщиной серьезной и весьма объемной. Одним щелчком своих мясистых пальцев она вгоняла в угол хлюпика-мужа. В молодости отбила его у своей лучшей подруги, а теперь делала отбивную из него самого.

Я вздохнула. Слез не было. Раньше я плакала чаще. Из-за унижений, которым подвергала меня моя собственная мать, из-за отсутствия приличной одежды, из-за отца. Наверное, запас слез, выделенный на одну человеческую особь, имеет свойство заканчиваться. Или я настолько привыкла к реалиям своей жизни, что больше не вижу повода распускать нюни.

Стук в дверь отвлек меня от безрадостных мыслей.

— Детка, ты как?

На пороге стояла тетя Маша, соседка. Это она позвонила в полицию.

— Нормально.

— У тебя же сегодня выпускной! — всплеснула руками женщина. — И как это я забыла! Мне вчера Маришка платье свое на хранение привезла. На свадьбу шила, подружкой невесты была. Я сразу о тебе подумала. Может, еще не поздно на выпускной-то?

— Не хочу, — устало покачала я головой.

— Это же один раз в жизни бывает, — не сдавалась тетя Маша. — Идем ко мне.

Я подчинилась. Я всегда подчинялась тете Маше — ее теплой заботе обо мне, чужой соседской девчонке. Без нее я бы не выжила как личность, сломалась бы, как отец.

В квартире тети Маши вкусно пахло выпечкой. Соседка поставила меня перед старинным трюмо, а сама убежала в спальню за платьем. Из зеркала на меня смотрела семнадцатилетняя девушка, худая и осунувшаяся из-за недоедания и недосыпа. Темно-рыжие волосы до плеч еще больше оттеняли болезненную бледность. Рыжие часто бывают розовощекими, но я ни разу не видела румянца у себя на лице.

Тетя Маша принесла платье, бледно-голубое, из тонкой воздушной ткани.

— Посмотри, посмотри, какое оно красивое. Неужели откажешься хотя бы примерить?

— А если испорчу? — испугалась я, отступая на шаг назад.

— Глупости не говори. Давай переодевайся.

Я снова подчинилась.

— Великовато. Ну да ничего. Мы сейчас его подправим.

Тетя Маша крутилась вокруг меня с булавками и иголкой с ниткой. Подправлять пришлось и в области груди, и в области талии. Платье подходило мне только по длине.

— Ох, детка, во что мать-то тебя превратила… А ведь моя Маришка носит сорок второй размер, — причитала добрая женщина.

— Тетя Маша, вы зря стараетесь, — попыталась я ее остановить. — Я никуда не пойду.

— Ну, это мы еще посмотрим, — тетя Маша закончила с платьем и решительно взялась за мои волосы. — В конце-то концов, мать за выпускной заплатила. Не пропадать же деньгам зря. Сейчас табуретку принесу.

Соседка включила на кухне радио и открыла окно.

— Лето, ах, лето, — пропела она, возвращаясь и усаживая меня на круглую икеевскую табуретку с дырочками. — Прорвемся не глядючи…

Через час меня вытолкали сначала в подъезд, а из подъезда — на улицу. Конец июня стоял жаркий, душный и пах свежескошенной травой.

— Ты ж моя красавица, ты ж моя умница! Жаль, туфли не подошли, но уж больно у тебя ножка маленькая, как у Золушки, — частила тетя Маша, боясь, что я передумаю. — Беги давай в школу, пока ваши на базу отдыха не уехали. Ой, а купальник взяла? Вы ведь там купаться будете!

— Тетя Маша, какой купальник? — опомнилась я. — Я же ничего не взяла, даже ключи!

— Я дверь закрою, не беспокойся. Иди давай.

Соседка слегка подтолкнула меня в спину. Я сделала несколько неуверенных шагов. Эх! Была не была. Все-таки это лучше, чем сидеть в разгромленной квартире и вспоминать отборный мамин мат и папины робкие оправдания.

Я не побежала, но уверенно и быстро пошла в сторону школы. Ее обшитые бледно-желтым сайдингом стены виднелись из-за новой кирпичной трехэтажки. Перед воротами стоял автобус, заказанный, чтобы отвезти выпускников на базу отдыха. На крыльце школы я увидела одноклассников в алых лентах. Они пускали в воздух накачанные гелием шары. Девчонки хором кричали: «Мы счастливы!» Я замерла у калитки. Может, сбежать, пока меня никто не заметил?

— Задрипка, ты, что ли? — раздался сбоку до боли знакомый голос.

Я почувствовала, как непроизвольно втягиваю голову в плечи.

— Тебя не узнать.

Сашка Смирнягин поцокал языком и обошел вокруг меня. В руках он держал черный полиэтиленовый пакет, в котором звякали друг об дружку бутылки. Легкоузнаваемый звук, который я всегда отличу от множества других. Извечный дружок Смирнягина и верная свита — Вовка Бутаков — остался стоять на месте, удивленно вытаращив на меня глаза, словно впервые видел.

— Мм, а я не знал, что ты можешь быть такой, — протянул Сашка. Взгляд его темно-карих глаз прожигал насквозь. — Жаль… Задрипка тебе больше не подходит.

«Задрипкой» я стала в пятом классе, когда неожиданно упразднилась школьная форма и все стали ходить кто в чем пожелает. «Свободный стиль» безжалостно обнажил разницу в доходах и уровне жизни местного населения. Весь пятый класс я проходила в старой форме, пока она не стала слишком короткой и классная руководительница не настояла на покупке другой одежды. Для этого ей пришлось не раз и не два поговорить с моей матерью, которой было то некогда, то не на что одеть своего единственного ребенка.