Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь - Страница 34
- Предыдущая
- 34/248
- Следующая
Глава 2
ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ЯПОНЦАМИ:
КОРРЕСПОНДЕНТСКИЕ БУДНИ
Впечатления о Японии конца 50-х годов
Политическая жизнь Японии в конце 50-х - начале 60-х годов была, пожалуй, более интенсивной, более насыщенной борьбой и событиями, чем теперь.
Теперь главным источником текущей оперативной информации стало, несомненно, телевидение. В быстроте распространения сведений о том, что происходит в данный момент на Японских островах, газеты не могут состязаться ни с телевидением, ни с радио. А тогда, в конце 50-х, все было иначе: газетам принадлежала ведущая роль в ознакомлении японского населения со всем, что происходило внутри и за пределами страны.
Журналистская работа в Токио требовала от меня повседневного просмотра центральных японских газет, с тем чтобы не прозевать каких-либо важных сообщений. Я выписывал обычно все основные коммерческие центральные газеты, а также газету "Акахата" - орган ЦК компартии и газету "Сякай Симпо" орган социалистической партии. По утрам мы с моим секретарем Хомма-саном бегло просматривали все поступившие издания, а затем я решал, буду ли в тот день давать в Москву корреспонденцию и если буду, то по какой теме. В зависимости от темы принималось и решение: либо писать статью в корпункте на основе газетной информации, либо ехать на место какого-либо общественного мероприятия, имевшего политическую значимость, либо вообще ничего не писать, а ограничиться накоплением материалов по наиболее важным вопросам общественной жизни. В то время "Правда" выходила большую часть дней недели на четырех страницах и лишь один или два дня - на шести. Редакция не требовала от меня поэтому слишком частой присылки телеграмм в те периоды, когда в Японии не происходило, как это было весной-летом 1960 года, каких-то чрезвычайных, сенсационных происшествий. Наибольшее по объему место занимали в моих сообщениях статьи, посвященные внутренней и внешней политике Японии. Часто приходилось писать, например, о съездах различных политических партий и общественных организаций. Обычно я старался посещать подобные форумы хотя бы потому, что внутренняя политическая жизнь Японии оставалась, как и в Москве, главной сферой моих интересов. Написание сообщений о съездах и пленумах таких организаций как Социалистическая партия или Генеральный совет профсоюзов, не говоря уже о съездах компартии, было делом довольно скучным, особенно если они длились не день, а более. Самыми удобными для журналистов были тогда очередные и чрезвычайные съезды правящей Либерально-демократической партии. Лидеры этой партии, совмещавшие, как правило, свои высшие партийные посты с постами премьер-министра и министров кабинета, были людьми деловыми, избегавшими длительных докладов и тем более каких-либо диспутов. По этой причине съезды Либерально-демократической партии длились обычно не более двух-трех часов и заканчивались в полдень с таким расчетом, чтобы все их участники успели вовремя пообедать и отправиться затем выполнять свои текущие государственные обязанности. Все тексты этих докладов, выступлений и резолюций съездов журналисты получали в заранее заготовленных пакетах при входе в зал заседаний, и их дальнейшее пребывание в зале имело смысл лишь для того, чтобы не упустить чего-либо непредвиденного. Но, как правило, ничего непредвиденного не происходило, и в полдень по возвращении в корпункт я уже садился писать информацию, которая в Москве обычно мало кого интересовала: в стабильности политической власти либерал-демократов вплоть до 1960 года никто не сомневался.
Уделяя главное внимание вопросам политического и социально-экономического характера, редакция "Правды" не ждала от меня статей, посвященных описанию экзотических сторон жизни японцев, будь то религия, культура или искусство. Да и у меня самого не лежала душа ни к этнографической, ни к искусствоведческой, ни к литературоведческой тематике. Японская экзотика интересовала меня лишь как туриста. Во время прогулок по Токио и поездок в отдаленные районы страны я с удовольствием фотографировал японок в ярких кимоно, цветение сакуры, синтоистские храмы, самурайские замки и уличные ритуальные шествия, устраивавшиеся соседскими организациями в дни местных религиозных праздников. Но эта экзотика, искусственно сохранившаяся тогда и сохраняемая по сей день, интересовала меня не сама по себе, а лишь с точки зрения ее политической, идеологической и коммерческой подоплеки. У меня никогда не возникало желания описывать в деталях религиозные церемонии в синтоистских и буддийских храмах, танцы гейш в киотоском квартале Гион, содержание спектаклей театра Кабуки, замысловатые ритуалы и сложные правила поведения борцов сумо и т.д. и т.п. Зато мне всегда хотелось выявить закулисные политические силы, заинтересованные в культивировании японского национализма и содействовавшие сохранению в быту японцев средневековой национальной экзотики. Иначе говоря, меня увлекал поиск социальных и политических корней японского национализма, который в первые послевоенные годы несколько заглох, но потом, в 60-х - 80-х годах, стал снова важным фактором внутриполитической жизни страны. Не случайно поэтому моей первой публикацией, написанной по возвращении из Токио в Москву в порядке плановой научной работы, стала статья о роли религии в политической жизни современной Японии. Если же говорить об источниках информации о Японии, то таковыми стали для меня личные наблюдения и беседы, с одной стороны, и чтение газет - с другой.
Часто заглядывал я в то время в книжные магазины квартала Канды района, хорошо известного всем японским книголюбам. Там меня интересовала в первую очередь литература по вопросам экономики, социологии, истории, политики и права. Все книги о Японии, в которых так или иначе затрагивались эти вопросы, я старался покупать в расчете на их использование в Москве по возвращении на работу в Институт востоковедения.
Что касается японской художественной литературы, то мои попытки вчитываться в произведения японских писателей не принесли мне ни удовольствия, ни пользы. Не оставило у меня, например, большого впечатления чтение таких шедевров японской национальной литературы, как повести Кавабата Ясунари "Тысяча журавлей" и "Снежная страна". Мне эти произведения показались слишком слащавыми и оторванными от общего хода событий, происходивших в послевоенной Японии, от реальной жизни ее населения. А между тем многие московские японоведы, особенно из числа научных работников женского пола, в своих исследованиях выражали искренние восторги по поводу подобных произведений японской литературы.
Как говорится, о вкусах не спорят. Но иногда наблюдения за повседневным бытом японцев все-таки вызывали у меня желание поспорить с теми нашими почтенными дамами-японоведами, которые в своих книгах, статьях и лекциях взахлеб восторгались японцами как уникальным народом, которому свойственно "необыкновенное чувство красоты" в природе и духовном мире. Не раз приходилось мне слышать из их уст умиленные восклицания: "Есть ли еще такая страна мира, в которой миллионы простых людей приходят в парки и часами любуются цветущей японской вишней - сакурой!" Да, верно, такая традиция сохраняется в Японии с давних времен. Да, верно, что и по сей день ежегодно, когда в апрельские дни в парках и скверах страны расцветает сакура, многие тысячи, а может быть и миллионы, направляются туда, чтобы, как говорят они сами, "любоваться цветением сакуры". Но прежде чем восторгаться, следовало бы лучше посмотреть на это "любование" в реальной действительности. За время пребывания в Японии мне довелось много весенних сезонов наблюдать эти массовые выходы японских обывателей в парки с деревьями сакуры. Цветет японская сакура действительно красиво! Но так ли уж любуются ее цветами японцы? Для большинства из них "цветение сакуры" это лишь благовидный повод для проведения на воздухе веселых пирушек и пикников. Расстелив под вишневыми деревьями циновки и клеенчатые постилки либо притащив туда скамейки и топчаны, большие группы рабочих, чиновников, служащих фирм и просто родственников рассаживаются кружками, вынимают из сумок, рюкзаков и картонных коробок бутылки сакэ, а еще чаще бутылки крепкой японской водки сётю, раскладывают на циновках и клеенках различные закуски и приступают к делу. А затем, спустя пятнадцать-двадцать минут, захмелев, начинают горланить песни, а те, кто способен держаться на ногах и не падать, пытаются танцевать.
- Предыдущая
- 34/248
- Следующая
