Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь - Страница 32
- Предыдущая
- 32/248
- Следующая
Отношения с послом
и работниками посольства
По принятой тогда практике в советских посольствах за рубежом, будучи корреспондентом "Правды", я принимал участие в совещаниях дипсостава. Обычно такие совещания проводились в кабинете посла. Ко дню моего приезда в Японию посла Тевосяна там уже не было: в связи с болезнью он отбыл в Москву, и через месяца три в Токио пришла весть о его кончине. Некоторое время обязанности руководителя посольства исполнял советник-посланник Б. Забродин, многоопытный дипломат-японист. Но вскоре, весной 1958 года, в Токио прибыл новый посол - Николай Трофимович Федоренко, занимавший до того времени пост заместителя министра иностранных дел. С ним мне в дальнейшем довелось довольно часто встречаться как на совещаниях, так и в личном порядке.
Николай Трофимович не был изначально японоведом - службу в МИД СССР он начал как специалист по Китаю. С Японией до приезда в эту страну он соприкасался мало, но тем не менее с первых же дней своего пребывания в Токио вел себя уверенно, если не сказать самоуверенно. Дело в том, что Федоренко был тогда в зените успехов не только на дипломатическом, но и на научном поприще в качестве филолога-китаиста. Уникальный импульс для своего быстрого карьерного взлета, как дипломата, так и ученого, он получил в те дни, когда в Москве состоялась историческая встреча Сталина с Мао Цзэдуном, в которой Федоренко принял участие в качестве переводчика китайского языка. На Сталина, как выяснилось вскоре, произвело большое впечатление его знание китайского языка. А далее, после похвального отзыва о нем кремлевского властелина, началось стремительное продвижение молодого дипломата вверх по ступеням мидовской и академической иерархии, причем сила инерции, обретенная в начале этого продвижения, продолжала нести его вперед и в годы, последовавшие после смерти Сталина. И это не было случайностью, т.к. Федоренко действительно обладал не только прекрасными лингвистическими способностями, но и очень подвижным умом, да и многими другими задатками для больших карьерных достижений. В течение короткого времени он занял пост заместителя министра иностранных дел, а вскоре после его приезда в Японию в качестве посла СССР был избран членом-корреспондентом АН СССР.
В Японии с первых же дней своего пребывания Федоренко обратил на себя внимание японской прессы своей импозантной внешностью и аристократическими манерами, несвойственными тогдашним представителям нашей страны. В публичных местах он появлялся перед японцами в элегантно сшитых костюмах с бабочкой вместо галстука, а изъяснялся витиевато, часто цитируя произведения либо китайских философов и писателей, либо крылатые изречения именитых соотечественников. Вскоре по этой причине японские журналисты в беседах с нами стали за глаза называть его "маэстро".
Столь же непросто держался Федоренко и при общении со своими подчиненными - сотрудниками посольства. Говорил он с ними обычно в снисходительно-шутливом тоне, а подчас вел себя и высокомерно. Помню, накануне торжественного вечера, проводившегося в посольстве по случаю Октябрьской годовщины в 1960 году, руководители местной партийной организации (именовавшейся, как и везде за рубежом, профкомом) попросили у Федоренко разрешения по примеру предшествовавших лет провести праздничное застолье, а затем и вечер танцев в банкетном зале посольства. Ответ посла был категорическим: "Ни в коем случае! Проводите вечер в большой подвальной комнате. Банкетный зал - это место для приема иностранцев. Наши выпивохи замусорят, загадят и заблюют его. Да к тому же зал находится под моим личным жилым помещением, где у меня с женой спит маленький ребенок. А эти весельчаки будут танцевать до утра и мешать ребенку спать". По традициям нашего МИДа воля посла за границей всегда и во всем была законом для подчиненных. Поэтому празднование было тогда перенесено в подвальное помещение, хотя все его участники (к тому времени их было уже около ста человек) едва поместились там, и притом с большими неудобствами.
Со мной Николай Трофимович не допускал откровенного высокомерия, хотя, зная о моем научном прошлом, снисходительно величал меня "коллегой" (в то время он был уже членом-корреспондентом АН СССР, а я всего лишь кандидатом наук). Наши, в общем, неплохие отношения на некоторое время охладил лишь один казус. Как-то, беседуя со мной в своем кабинете, Федоренко сказал:
- У меня к вам просьба, коллега. В последнем номере вот этого журнала (хорошо не помню, был ли это "Новый мир", "Октябрь" или какой-то другой толстый литературный журнал) опубликована статья о Японии некого Запорожского. Почитайте ее, пожалуйста, как японовед под критическим углом зрения, а потом скажите мне о своем впечатлении.
Я прочел статью безотлагательно и через два дня положил на стол посла, сопроводив всего лишь короткой репликой:
- Статья так себе. Ее автор прочел, судя по всему, несколько популярных изданий для иностранных туристов на английском языке и с помощью ножниц и клея скомпилировал выдержки из них в виде собственного произведения.
Николай Трофимович отреагировал на это еще короче:
- А... Ну бог с ней! - И заговорил о чем-то другом.
Спустя несколько дней зашел у меня разговор о той же статье с тогдашним советником посольства Иваном Цехоней, который в те годы не раз публиковал свои статьи о Японии в советской печати и потому был хорошо знаком с московской издательской средой.
- А кто такой Запорожский? - спросил я его.
- Кто-кто... А ты разве не знаешь?
- Нет.
- Напрасно, это псевдоним нашего посла Николая Трофимовича.
Больше на эту тему я ни с кем в посольстве не заводил разговор.
Был Н. Т. Федоренко послом в Японии в те годы, когда в стране властвовал Н. С. Хрущев, и в памяти моей остались те восторженные отзывы о Хрущеве, которыми сопровождал Николай Трофимович как свои заявления для японской печати, так и личные беседы с японцами и советскими людьми. Тем острее резануло мои уши недавнее (декабрь 1997 года) выступление восьмидесятипятилетнего пенсионера Н. Т. Федоренко по телевидению с воспоминаниями и ретроспективными оценками внешней политики Хрущева и его поведения в зарубежных поездках в дни пребывания на посту главы советского правительства - оценками, отрицательными, выдержанными в снисходительно-издевательском тоне - в том самом тоне, с которым Федоренко беседовал со своими подчиненными в стенах посольства. И зачем ему понадобилось на старости лет такая публичная демонстрация своего двуличия?!
Однако, возвысив себя над другими, Федоренко, как говорится, "оторвался от масс", а точнее говоря, ослабил свои повседневные живые человеческие связи с подчиненными. В результате такого отрыва погоду в текущей жизни посольства делала группа старших по своим чинам и рангам дипломатов. В нее входили советник-посланник С. Суздалев, советники А. Розанов, Н. Адырхаев, Г. Животовский, а также генеральный консул Б. Безрукавников, возглавлявший параллельно профком посольства, то есть негласно существовавшую в стенах посольства партийную организацию. По складу характера эти люди не мнили себя вельможами, вели себя просто, занимаясь повседневными конкретными делами, что в целом и создавало спокойную атмосферу среди сотрудников посольства, торгпредства и других советских учреждений. Общение с ними меня никогда не тяготило, хотя сами поводы для такого общения возникали довольно редко. В отличие от корреспондентов ТАСС я не давал и не должен был давать отчеты посольским начальникам о своей работе и содержании посылавшихся в редакцию статей. Такова была привилегия представителя "Правды" по сравнению с другими корреспондентами. И на эту привилегию я никому не давал посягать, хотя иногда, если считал нужным, заходил к тому или иному сотруднику посольства, чтобы посоветоваться по какому-либо конкретному вопросу.
Среди работников советских учреждений, находившихся в Японии в конце 50-х - начале 60-х годов, у меня было несколько людей, с которыми я дружил еще в студенческие годы. За границей, вдали от Москвы, присутствие неподалеку от тебя близких друзей юности - это великое благо. Наше общение друг с другом позволяло забывать о том, как далеко от Москвы мы находились, и не ощущать того духовного вакуума, в котором оказывались обычно иностранцы, попавшие в чужую этническую среду. Мне повезло тогда, что в те годы в посольстве работал мой самый близкий друг студенческой поры Виктор Денисов, прибывший в Японию в качестве первого секретаря посольства более чем за полгода до моего приезда - вскоре после нормализации советско-японских отношений.
- Предыдущая
- 32/248
- Следующая
