Семь горных воронов - Алхимова Ванда - Страница 1

Нет хуже дорог для карет, чем горные. Лошади ступают неровно, колеса потряхивает, и так просто сползти с сиденья на пол. Женщина, сидевшая на обшитом бархатом сиденье, поморщилась, когда карету в очередной раз тряхнуло: колесо снова налетело на камень.

— Что? — резко обернулась она на своего спутника, молодого мужчину с длинными черными волосами. Тот молча дернул плечом. Лицо его, изуродованное грубым шрамом на лбу, оставалось бесстрастным.

Светло-серые, льдистые глаза женщины ярко сверкнули.

— Я не буду ездить верхом, когда есть карета. Дело не в удобстве, дело в статусе.

— Я не спорю, миледи, — ответил ее спутник приятным низким голосом.

— Тогда прекрати на меня смотреть! — отрезала женщина, снова отворачиваясь к окну.

Карета, покачиваясь, ползла по дороге. Взгляд женщины скользил по горам, покрытым лесами. Зеленый массив разрезали водопады и скальники. Красота мрачная, но завораживающая.

— Вчера пришло письмо от твоего старшего брата, — сказала женщина.

— Ты из-за него не спала всю ночь? — спросил мужчина.

— А ты из-за чего не спал? — Женщина развернулась, встряхнув своими роскошными темно-русыми волосами. — Подпевал воронам на башне?

— Вороны по ночам спят, — ответил мужчина.

— Ты дерзишь. — Глаза женщины сузились и нехорошо заблестели.

— Нет, миледи, ты ошибаешься, — мужчина оставался спокойным.

— Я просила наедине называть меня матушкой.

Женщина откинулась на спинку сиденья.

— Да, матушка, я помню.

Мужчина смотрел на нее все с тем же отсутствующим выражением лица.

— Из всех моих сыновей ты всегда был самым чутким, — задумчиво провела пальцем по губам женщина. — Наверное, потому, что ты младший. Послезавтра мы едем в столицу, — сухо сказала она. — Ты, я и оба твоих брата. Хотя стоило бы этих идиотов оставить дома.

Некоторое время они ехали в молчании, а потом сын спросил:

— Как давно ты была в столице?

— В последний раз — десять лет назад, когда ездила туда с твоими старшими братьями, — раздраженно ответила женщина.

— Тебе не нравится там, — заметил сын.

— Потому что мое место здесь, в горах, во владениях твоего отца. Я не люблю уезжать отсюда надолго. Горы и народ нельзя оставлять без хозяйской руки. Будь моя воля, я бы никогда не покидала Твердыню. Но твой отец был другом короля, а король живет в Тамвроте.

— Можно я спрошу? — Сын теперь смотрел прямо на нее, и выражение его лица стало живым и осмысленным. Мать сделала короткий ободряющий жест рукой. — Почему ты не взяла себе второго мужа?

— Думаешь, после того, как я семь лет подряд рожала твоему отцу Воронов, я хотела продолжения? — Мать побледнела, и губы ее скривились. — Раздвигать ноги, пускать в себя сопящее, воняющее пивом животное? Вечно таскать огромный живот, а потом корчиться в муках, валяясь в собственной крови, орать, как свинья под ножом, и все — ради чужой похоти? Я родила твоего старшего брата через девять месяцев после замужества, и каждый год замок оглашал очередной писк нового Ворона. И так продолжалось долгих семь лет, до самой смерти твоего отца. И знаешь что? Мне вполне хватило вас семерых.

— Ты нас не любишь. И никогда не любила, — спокойно сказал сын. — Но я всегда хотел спросить еще об одном: почему меня ты ненавидишь меньше моих братьев? Потому что я последний?

— Нет. — Мать прикусила губу, внимательно глядя сыну в глаза. — Потому что ты меньше всех похож на своего отца.

Спуск закончился, и пошла пологая дорога. Карета въехала в большое селение, где имелись даже двухэтажные нарядные дома. В центре располагалась широкая площадь.

— Откуда столько народу? — поморщилась мать. — Останови, я хочу посмотреть, что происходит.

Сын высунулся и велел вознице осадить лошадей. Мать тоже выглянула в окно. Ветер трепал прядки у висков, выбившиеся из ее сложной прически.

Оказалось, толпа собралась вокруг высокого помоста, сложенного из грубых необработанных камней. Над площадью лилась песня. Ровный сильный голос выводил слова простой народной припевки.

— Это поет Серебряное горлышко, — объяснил сын. — Дочь кузнеца.

— С каких это пор тебе есть дело до дочерей кузнецов? — быстро обернулась к нему мать.

— Просто о ней все говорят. Говорят, ее песни заставляют больных забывать о боли, влюбленных — о любви, дети перестают плакать, а старики снова чувствуют себя молодыми.

— А ты слышал ее? — прищурилась мать, явно что-то прикидывая в уме.

— Нет, — равнодушно ответил сын. — Она поет для людей на площадях, а не для волков в горах, где я обычно охочусь.

— Если она так хороша, как славят, возьму ее с собой в столицу.

— Зачем? — поднял бровь сын.

— Затем, что надо всегда удивлять и производить впечатление чем-то необычным. Пойди и послушай. Если она действительно хороша, привези в замок. Иди уже, надоел.

Мать снова откинулась на спинку сиденья, прикрыв глаза. Сын покорно вылез из кареты, подошел к привязанному сзади мощному вороному, отвязал, запрыгнул в седло и тронул конские бока шенкелями. Карета покатилась дальше, а всадник стал медленно пробираться через толпу.

На постаменте пела девушка: тонкая, хрупкая, невысокая. Миловидное лицо ничем особенным не отличалось, глаза были закрыты, а собранные в девичью косу русые волосы блестели на солнце. Голос лился, как серебряный горный ручей. Конь замер, а всадник прикрыл глаза. На площади воцарилась тишина, и только голос звенел, набирая силу и разносясь далеко вокруг.

Младший Ворон осторожно пустил коня вперед, мягко раздвигая толпу. Его пропустили к самому помосту — теплый храп коня почти коснулся подола шерстяного синего платья певицы.

Ворон слушал незамысловатую песню охотника, заблудившегося в лесу и умоляющего лесных духов отпустить его, иначе жена и дети умрут от голода. Всадник погрузился в глубокую задумчивость. Взгляд его затуманился, на лицо легла тень. В тишине он слушал серебряный голосок, выпевающий простые, но проникающие в самую душу слова. Некоторые женщины вокруг всхлипывали, утирая лица передниками. Охота была частым промыслом здешних мужчин. Пожалуй, половина присутствующих кормила ею свои семьи.

Серебряное горлышко завершила песню, поклонилась и открыла глаза, взглянув прямо в лицо всаднику. Младший Ворон вздрогнул: пронзительно-синий взгляд ослепил, поразил так, что сердце на короткий миг замерло в груди. Девушка испуганно попятилась, она не ожидала увидеть перед собой младшего сына грозной миледи Воронов. Всадник встряхнулся, подался вперед, ловко ухватил девушку за талию и быстро притянул к себе. Певица вскрикнула, толпа взволновалась.

Но Младший Ворон сохранял полную невозмутимость. Обвел глазами подданных своей матери, и в этом взгляде было столько уверенности и власти, что кулаки разжались, а головы склонились.

Толпа раздалась, снова пропуская коня, и Ворон выслал его в легкий галоп. Девушка вздрогнула всем телом, плечи ее поникли. Сидела, боясь шевельнуться и подать голос. Когда деревня осталась позади и потянулась горная дорога, Ворон притормозил своего жеребца, переведя того на шаг. Подковы звонко цокали о камни.

Всадник смотрел на русый затылок девушки, собираясь с мыслями. Мучительно хотелось начать разговор, но с чего? Рука его, обвивающая талию певицы, чувствовала, как та напряжена. Девушка боялась, ее даже слегка трясло.

— Хорошо поёшь, — хрипло сказал Младший Ворон. — В столицу с нами поедешь.

Девушка вздрогнула и обернулась, глядя снизу вверх своими большими глазами.

— Зачем?

Голос у нее оказался приятным, нежным, звонким.

— Миледи Воронов понравилось, как ты поешь. Хочет удивить столичных франтов, — пояснил Младший.

Девушка не ответила, но заметно побледнела и потянулась рукой к воротнику платья в неосознанном нервном жесте.

— Боишься ее? — спросил Младший и чуть улыбнулся.