Черный Легион (ЛП) - Дембски-Боуден Аарон - Страница 38

Не подходи.

Но хозяин…

Не подходи, Нагваль.

Дуновение ветра и шелковистое мурлыканье механизмов чужих возвестили о том, что Нефертари спустилась вниз. Абаддон обратился к теням, не отрывая глаз от меня:

– Чужая. Зверь. Если кто из вас приблизится хоть на шаг, это из наказания превратится в казнь.

Керамит его перчатки крепче сжал мне горло. Мой хребет щелкнул и затрещал. Подбородок пульсировал болью в такт обоим сердцам.

– Ты сломан, Хайон.

Абаддон отпустил меня. Мои подошвы гулко ударились о палубу.

– Сломан, – продолжал он, – но не безвозвратно.

Я медленно вдохнул сдавленной гортанью, глядя на него в упор. Голос не слушался.

Брат? – спросил я, передавая от разума к разуму.

– Хайон, ты больше не ненавидишь. Ты свыкся с этим изгнанием в Око. В тебе уже не бурлит потребность отомстить Империуму за все неправедное, что он сделал нам. Ты говоришь, что больше не видишь во сне Волков, и сияешь гордостью, как будто это наконец-то преодоленный недостаток.

Абаддон покачал головой. Его золотистые глаза мерцали от невысказанных откровений.

– Ненависть ценна. Она делала тебя убийцей. Ненависть поддерживает нас. Ненависть – это все, что у нас есть. Виндикта, брат. Месть. Наше топливо. Наша пища. Где твоя жажда продолжать эту войну? Где потребность увидеть, как Волки Фенриса истекают кровью за то, что сделали с тобой? За украденную у тебя жизнь? Где твоя ярость по отношению к Императору за то, что он наказал ваш Легион и запретил те самые таланты, которые отличали Тысячу Сынов от прочих?

Я знал ярость по отношению к Гору Луперкалю, обманом заставившему Волков уничтожить мой родной мир. Ярость по отношению к самим Волкам за их исступленный, идиотский фанатизм и невежественные верования. Ярость по отношению к Магнусу Рыжему, принесшему нас на алтарь собственного мученичества и не защищавшему Тизку вместе с нами.

Но ярость по отношению к Императору? С тем же успехом можно ненавидеть солнце или законы физики. Я сказал об этом Абаддону, и тот, к моему ошеломлению, расхохотался.

– Посмотри, какую власть ты и твои братья-колдуны имеете теперь над варпом. Вы больше не библиарии, слепо ищущие во мраке. Вы противостоите опасностям, встречаете их с открытыми глазами. Вам известно о хищниках, плывущих в этой бесконечной мгле. Прав ли был Император, когда приказал вам оставаться в неведении?

На последний вопрос я не мог ответить. В глубине своей лицемерной души я боялся давать ответ. Чем больше я узнавал о варпе, тем более разумным представлялся запрет Императора. Сейчас я уже не мог упустить возможность обрести власть – только не когда окружающие никак не ограничивают себя – но я понимал, почему Император отдал нам такое распоряжение.

Чем лучше я становился знаком с миром по ту сторону пелены, тем сильнее скорбел, что Тысяча Сынов в нашем слепом высокомерии верила, будто нам известно все, что стоит знать. Мы смотрели в небо и думали, что знаем о звездах все. Глядели на спокойную поверхность океана и верили, что под ней нет глубин.

Абаддон заметил мое замешательство. Он улыбнулся так, словно не был удивлен.

– Видишь? – спросил он. – Видишь, во что превратился? Мориана приносит весть об оружии, которое мы могли бы использовать, а ты вместо того, чтобы вглядываться в варп в поисках способов овладеть им, сомневаешься, можно ли им вообще пользоваться. Не посвящаешь себя расправе над врагом, которого не смог убить, а крадешься по флагману: обвиняешь, колеблешься, сдерживаешься.

Он хлопнул меня ладонью по плечу и по-братски сжал его, буравя меня своими золотыми глазами.

– Обрети свою ненависть снова, Хайон. Она начала угасать, когда ты в первый раз охотился на Даравека, и с тех пор постепенно все уменьшается. Ты нужен мне. Брат мой. Мой клинок. Откуй себя заново, потому что если мы примем Око как свои владения, то мы уже проиграли. Это делает нас всего лишь сломанными орудиями. Это тюрьма и логово, где можно зализать раны. Не наш дом. Не наша судьба.

Я кивнул, поскольку никак иначе отреагировать не мог. Прежде мне доводилось вскрывать души, читать разум и память, сдирая слои личности и освежевывая сущность человека, чтобы порыться в самой его сердцевине. После такой муки от жертв моих допросов оставались лишь сломленные оболочки. Слова Абаддона грозили погубить меня точно таким же образом, настолько точно он видел суть.

– Будет так, как ты говоришь, брат, – произнес я.

Абаддон убрал руку с моего доспеха.

– Мы стоим на пороге возвращения в Империум, который построили своим потом и жертвой. До того, как все кончится, за нами явится Тагус Даравек. Мне нужно, чтобы он умер, Искандар. Больше никаких оправданий. Мне нужно, чтобы он умер.

Я знал, что он просит от меня невозможного, и будь я проклят за ложь брату, но я утвердительно кивнул. Согласился сделать то, что, как я был уверен, сделать не мог.

Он повернулся и оставил меня в музее бесполезных войн. И вот так, когда пропитанная словами о судьбе отрава Морианы стала медом для ушей Абаддона, мы отправились к краю Великого Ока.

ЧАСТЬ II. КРАЙ ПРЕИСПОДНЕЙ

«…паромщики потребовали от нас уплатить цену свободы мы заплатили как должны платить все плотью душой кровью жизнью мы заплатили мы поставили на кон свое будущее но так должно быть жертвы должны быть значимы разве вы не видите жертва только тогда истинна когда осушает дающего и наполняет берущего и мы дали и паромщики взяли и мы ослабели и они обогатились...»

Из «Песни Бесконечности», изъятой из обращения святым приказом Инквизиции Его Императорского Величества как моральная угроза степени Ультима.Утверждается, что это неотредактированное, исступленное признание Саргона Эрегеша, лорда-прелата Черного Легиона.

Обгоняя бурю

Первым из кораблей погиб «Нерушимый». Это был рожденный на Терре эсминец, один из старейших звездолетов нашего флота, а также один из самых надежных. Он странствовал в небесах в первые годы Великого крестового похода и, хотя изначально он давал присягу VII Легиону, Сыны Гора отобрали его у хозяев из Имперских Кулаков во время Осады Терры. Его действующий капитан, бывший вожак налетчиков Сынов Гора Ксерекан Ковис, был спокойным и расчетливым офицером, имевшим талант к битвам в пустоте. Сам «Нерушимый» был красив, по меркам боевого корабля – остроносый катер, быстроходный и смертоносный.

Он взорвался через одиннадцать минут и девять секунд после того, как приборы вышли в красную зону и заработали предупреждающие сирены. Нагрузка на его корпус оказалась слишком большой. Я наблюдал за тем, как это произошло. Слушал по общефлотскому воксу последние вызовы его командирской команды, перемежающиеся помехами. «Нерушимый» свернул с курса, выпал из построения флотилии и рухнул в кипящие потоки огненной энергии варпа, бившейся и бурлившей вокруг нашей армады. Я видел, как плавящие волны окутали его, и как лопнули щиты, когда он погрузился вглубь. Видел, как корпус корабля сперва смялся, раздавленный хваткой невероятного давления, а затем распался на части, разорванный, будто обычная детская игрушка.