Внутренний суслик (СИ) - "Inndiliya" - Страница 55

Еще тогда, сразу после проведения «обряда» по снятию порчи, когда после Виччерри в комнату зашел о-папа Тори и нам так и не удалось закончить начатые ласки, я собрал всех на кухне. Чужие уже ушли, и я объяснил всем присутствующим, что не шаман, мальчик просто попался впечатлительный, и проникся до такой степени, что сам поверил. Привел их в комнату и показал атрибуты: наполовину оплавившиеся смешные дедовские свечи со снеговиками, собачками и елочками, «шар оракула» с искусственным снегом и фигуркой снеговика, кружку, из которой пил воду. Затем доступно объяснил, что обряд был проведен в шутку, а Виччерри настолько верил мне, что излечился самовнушением. Да и дед подтвердил, что в волке нашли его пули, и что его смерть тоже не моя заслуга. А уж про выдумки сельчан родители Тори и сами знали не по наслышке, прожив рядом с ними какое-то время в молодости. Поэтому муж был в курсе моего отношения к «шаманству», и мне казалось, что я смог переубедить его.

— И зачем тебе привораживать омегу? — Нахмурился я. Честно говоря, это уже стало переходить все границы и тяготить меня.

— Видите ли, Милош, — Роджерс поправил сползающую с плеча футболку Тори, которая ему была великовата, — Лесли не воспринимает меня, как альфу. Как друга, как товарища по проделкам, но своим мужем он меня не видит. Как-то он обмолвился, что если бы ему принесли цветок ориниса, — он кивнул головой на поникший белой головой цветок, стоящий в стакане с водой, — то он поверил бы в чувства альфы. Потому что достать такой цветок очень трудно, и цветет он только в конце весны в наших краях, когда сходит снег, в труднодоступных местах.

Роджерс крутил в руках вилку, волнуясь и сбиваясь, пока неосторожно не ткнул ею себе в лоб, почти рядом с глазом. Он тут же положил вилку на стол и схватил в руки чашку с чаем, возя ею по столу. Альфа был все еще бледным от потери крови, но на щеках выступал румянец.

— Так ты думаешь, что даже цветок не поможет? Хочешь перестраховаться, чтобы я дунул-плюнул, и у вас образовалась крепкая семья? — хмыкнул я.

Альфа поник головой.

— Я не вижу своей жизни без Лесли. Он любит пить кофе без сахара, вишню и черешню, но черешню даже больше. Не любит срезанные цветы. Читает запоем книги про космических пришельцев, боится высоты и плавает, как рыбка. Он мечтает выучиться на дизайнера и создать свою линию одежды для омег. Завести щенка и назвать его Буч.

Роджерс поднял на меня взгляд несчастного влюбленного, и у меня защемило сердце.

«Баранкин, будь человеком!» — Василий скривился, собираясь заплакать и шмыгнул черным мокрым носиком. — «Помоги балбесу, а?»

«И как ты себе это представляешь?» — Возмущенно воззрился я на суслика. — «Дунуть-плюнуть-обмануть? Ну ты-то знаешь, что я не шаман, Вась?!»

«А ты подскажи как ему правильно поступать. Тыжпсихолог вон какой — и Зизи помог, и Люси, и вообще…»

Я тяжко вздохнул и отобрал у парня чашку, пока он не обжег себе руки.

— Хорошо, что здесь лампочек нет.

— А, нет-нет… я лампочку в рот брать не буду…

«Какой сознательный», — не успел сказать Василий, как тот продолжил:

— Я в детстве засовывал ее в рот, ездили к врачу, чтобы вынимать. Два раза. — он грустно улыбнулся. — Вы не думайте, что я все время такой несчастливый. Я рядом с Лесли становлюсь таким счастливым, что обо всем забываю…

— А почему два раза? — Спросил Тори, уложив руки на столешницу и с усмешкой разглядывая то альфу, то меня.

— Ну, когда врач достал лампочку у меня изо рта, в кабинет зашел второй и поинтересовался, с чем я в этот раз к ним приехал. А врач и сказал — лампочку в рот засунул, умник. Второй и говорит, ну как так-то? А вот так — сказал я и показал…

Мы с Тори не удержались и сдавленно фыркнули в унисон.

— Роджерс, а как тебя папа от себя отпустил в такой опасный поход за цветком?

— А он не знает, я ему сказал, что поеду в город, там у друга заночую. Так что он меня не ждет. — Смутился альфа и даже кончики ушей у него покраснели, просвечивая сквозь сосульки темных волос. — Так что, Милош? Вы мне поможете? — Он с надеждой посмотрел на меня.

— Помогу. Но тебе придется самому хорошенечко над собой поработать. — Я встал, набрал несколько травок из дедовых запасов в подписанных баночках, заварил их в маленьком темном чайничке, добавив только те, что знал. — Вот это средство снимет с тебя твою криворукость. А для того, чтобы изменить свою жизнь, ты должен пойти в армию и отслужить там… — я посмотрел на Тори. — Сколько у вас в армии служат?

— Год.

-… отслужить год. Тогда у тебя с омегой и наладится. Не с этим, так с другим.

«Таааасяяя! Какой же ты молодечик! Армия и не из таких делала мужчин! Верное решение, Тасюнчик!» — Василий от души аплодировал, с восторгом глядя на меня.

— А я не могу! Мне не надо других омег! Мне только Лесли нужен.

— Чего это ты не можешь служить? — Удивился я.

— Папа не пустит. Да и за год Лесли может найти себе кого-то и… — тяжелый вздох перешел во всхлип, но Роджерс сдержался.

— Ну так и живи тогда всю жизнь с папой. Он тебя и замуж не пустит. А если Лесли найдет себе кого-то, пока ты служишь, то это намного лучше, чем если ты выйдешь за него замуж, а он найдет другого и свинтит с ним в дальние дали после замужества. Не находишь?

Тори помалкивал в тряпочку, только иногда заинтересованно поглядывал на меня из-под ресниц.

— Тебе самому не надоело жить с папой? Неужели ты не хочешь что-то изменить в своей жизни?

— Хочу. Очень хочу. Но папа расстроится… — пригорюнился Родджерс. — А по-другому никак нельзя?

— Знаешь, Роджерс, один чувак как-то сказал: «Как мотивировать себя что-то делать? — Да никак, оставайтесь в жопе.»

Альфа покраснел и засопел носом. А Тори крякнул и встал из-за стола, начав мыть сковородку.

Потом, вечером, в постели, перед тем, как рассказать Бубочке сказку, Тори спросил меня:

— Не боишься угробить парня, отправляя его в армию? Ты же омега, у тебя должен быть какой-то родительский инстинкт, особенно к таким «несчастьям», как это, за стеной?

— Во-первых, у меня должны быть мозги. А инстинкт как раз и подсказывает мне, что рядом с папой он так и загнется, никем не став. Странно. Неужели ты думаешь иначе? Вроде такой крупной компанией владеешь, должен в людях разбираться? — Я лежал в кровати с приспущенными до лобка пижамными штанами, а муж гладил выступающий небольшой живот и с любопытством смотрел на мои губы и мимику.

— Вот потому и спрашиваю, что думаешь слишком по-альфьи. Именно так, как посоветовал бы ему я. Это-то и странно, да, Бубочка? — Обратился он к животу, целуя его мягкими губами возле пупка.

Весь день мы делали вид, что утром ничего не было. Но магнетизм так или иначе сталкивал нас и дыхание менялось, учащалось, взгляды замирали, наливаясь предчувствием желания, казалось, разлитого в воздухе.

— Бубочка хочет не этого. — Штаны возле резинки приподнялись палаткой, красноречиво намекая.

— А чего хочет Милош?

Попа предвкушающе сжалась, увлажняясь, живот покрылся мурашками, мелко подрагивая.

«Да скажи ты уже, Тася! Скажи ему!» — Васяткин голос дрожал.

Но такие простые слова никак не могли продраться сквозь горло. Потому что мысли о прежнем липучем Милоше не давали мне поступать так же, как он. Я — не он. Не слизняк.

— Мира во всем мире. Позагорать на солнце возле моря… Мармелад, зефир, известку пожевать… — мямлил я, незаметно ёрзая попой по простыни. — «И чтобы ты не воспринимал меня придатком к Бубочке…» — подумал, но не сказал.

— Трусишка, — улыбнулся Тори. — Новый Милош никогда меня не обманывал. Неужели сейчас будешь врать?

— Т…тебя, Тори. Тебя, — выдавил я пересохшими губами и закрыл глаза, чувствуя, как щекам стало жарко.

Тори впился в мои губы, пытаясь сдерживать себя, но я не позволил ему сдерживаться. Вцепился в плечи, прижал к себе, впитывая жар его тела, тая под сильными руками, крепко держащими меня. Мне было все равно, что за стеной находится этот мальчик… Все равно, что я не собирался поддаваться на чары Тори. Все равно, что он подумает обо мне. Мне был жизненно необходим этот человек, его улыбка, его надежное плечо и… и упирающаяся мне в бедро часть этого человека.