Хорошие мои люди…
(Документальные новеллы) - Алексеев Михаил Николаевич - Страница 2

Колупаев трое суток кряду оставался на своем тайном огневище. В нем с какой-то новою силой пробудилась охотничья страсть. Только охотился он теперь не на зверя.

Впрочем, тот, в кого он посылал пулю за пулей, был страшнее зверя…

СТАРЫЙ СНИМОК

На снимке, справа — я, капитан Алексеев, а слева— мой товарищ, капитан Борис Зильберов. Сфотографировал нас кто-то — убей, не могу теперь вспомнить, кто был тот фотограф — в один из апрельских дней 1945 года в Словакии, на берегу реки Морава.

Фоторепортера не помню, а вот что с нами приключилось в тот день, мог бы припомнить во всех подробностях, во всех, как говорится, деталях.

На той же фотографии видна колонна нашей боевой техники. Она направляется к парому. Было это утром. На правом берегу Моравы шел бой. А к вечеру того же дня было вот что… Но тут мне придется взять одну страничку из моего романа «Солдаты» и воспроизвести ее — надеюсь, мне простят такую вольность: цитата придется впрок.

«Ванин, воспользовавшись попутной машиной, мчался обратно к реке, навстречу двигавшимся вперед нашим войскам. Разведчик вез в штаб армии пакет. Его спутниками были два корреспондента армейской газеты, с которыми он познакомился еще во время пребывания в госпитале. На трофейной „татре“ они спешили в редакцию, чтобы оперативно поместить в газете материал о подвиге солдат Фетисова. Семен не знал, что в пакете, который он вез, находились наградные листы на всю роту во главе с ее командиром — младшим лейтенантом Владимиром Фетисовым.

Однако переправиться на левый берег было не так-то легко. Паром перевозил в первую очередь раненых и поврежденную технику. Лица журналистов вытянулись. Корреспонденты хотели было обратиться к начальнику переправы, но Сенька отсоветовал делать это, уверяя, что такая попытка наверняка кончится провалом. Хитрость разведчика спасла положение. Ванин быстро сориентировался в обстановке. В его голове немедленно созрел план: переправить журналистов под видом тяжелораненых. Изложив свой замысел, он получил согласие действовать. Журналисты легли в кузове „пикапа“. Ванин накрыл их шинелями, валявшимися на дне кузова, и приказал тихонько стонать, а если станут проверять — стонать как можно жалобнее… Сам он забрался в кабину, дал газ и тронулся к парому вслед за санитарной машиной.

Перед самым паромом его задержал сапер.

— Кого везешь?

— Не видишь, раненых, — грубовато ответил Семен.

— Чернов, проверь! — крикнул кому-то сапер. — Может, врет он…

Ванину стало тоскливо: этак могут и по шапке надавать…

Однако в кузове, как по команде, раздались дружные стоны, выражавшие крайнее страдание. Высокий солдат в маскхалате, должно быть, Чернов, махнул рукой:

— Раненые.

И „пикап“ Семена проскочил на паром.

План удался. За это корреспонденты угостили разведчика доброй чаркой коньяка после того, как он отнес пакет в штаб. Расстались они друзьями».

Теперь остается лишь добавить, что теми журналистами были мы, корреспонденты армейской газеты «За Родину» Борис Зильберов и Михаил Алексеев. В приведенном выше эпизоде поступок их мало походил на героический, но зато о настоящих героях того памятного дня было рассказано вовремя и рассказано не кем-нибудь другим, а ими. А ведь это было уже на самых ближних подступах к Победе.

ОТГОНИ ОТ СЕБЯ БОЛЬ И СОСТРАДАНИЕ

На первой странице моего объемистого блокнота, предназначенного для чехословацких заметок, написано: «По возможности побывать в городах Микулов, Косова Гора, Лученец, Нитра, в селах Камендин и Модры Камень — отыскать могилу Воронцова и Ходжаева».

Так написано. Ну, а ежели говорить начистоту, я, в сущности, тут определил главную цель моего путешествия в Чехословакию. Любезное приглашение побывать в гостях у сотрудников журнала «Кветы» оказалось великолепным для того поводом. Некогда пройдя дорогою войны и, по счастью, оставшись живым и невредимым, ты непременно захочешь пройти по той же дороге и в дни мира. Желание это посетит тебя тотчас же после долгожданной победы и не покинет до конца дней твоих. Оно может исполниться и не исполниться, но надеяться на такое путешествие, с нетерпением великим ждать его изо дня в день, из года в год ты будешь всю жизнь.

Ждал и я. Ждал очень долго — без малого два десятка лет.

Мои гостеприимные хозяева быстро внесли необходимые поправки в первоначальный маршрут, так что я смог побывать почти во всех городах и селениях, упомянутых мною выше. Скажу наперед, что побывал я и во многих других местах этой милой, славной страны и в свое время более подробно расскажу о своих впечатлениях. Сейчас же речь пойдет лишь о нескольких эпизодах, так или иначе связанных с окончившейся двадцать лет назад войной.

«Старинный город стоит почти на самой границе Чехословакии с Австрией. Древний замок возвышается над ним, бросая на землю, на деревья мрачные зубчатые тени. Ветер жутко свистит в бойницах его башен.

Перебив ночью сонных немецких часовых, наши солдаты пробрались в замок. Теперь ребята осматривали это сооружение.

В зале, где в давние времена один завоеватель подписывал акт о капитуляции своего противника, бойцы задержались.

— А капитуляция была безоговорочной? — полюбопытствовал Ванин, обращаясь к Акиму.

— Тогда, кажется, и слова такого не было, — ответил Аким.

Между тем Ванин развалился на железной ржавой кровати, на которой, как свидетельствует мемориальная дощечка, почивал завоеватель, и с подчеркнутой развязностью задымил сигаретой.

— Аким, я похож на Бонапарта? — спросил он.

Аким промолчал. Он вспомнил про Наташу и загрустил…

Ванин, очевидно, поняв состояние друга, оставил его в покое, обратился к Никите, перечитывавшему уже, кажется, в десятый раз письмо отца. Толстые губы Пилюгина шевелились. На обожженном ветром лице солдата была скупая, робкая улыбка.

— Никита, удели мне внимание, оставь письмо-то.

— Что? — не понял Никита и заморгал глазами.

— Похож я на Наполеона, как ты думаешь?

— Хорошо, что не похож…

Из города поднялся в замок Пинчук. Он забрался на башню и водрузил там свой неизменный флаг, уже порванный в нескольких местах и полинявший.

— Хай усе бачуть, що мы идэмо!

Семен присел, разулся и, свесив ноги, стал нежно гладить их руками.

— Ну ж и потопали вы, друзья мои самоходные! Нет на вас ни одного нетронутого местечка. Ничего!.. Коли надо будет, еще столько прошагаем!.. Куда хочешь дотопаем, хоть на край света! — Зеленые глаза его вдруг потеплели, голос дрогнул. — Дойдем».

Так писал я о взятии микуловского замка в одной из своих военных книг. Мне и самому довелось вместе с разведчиками нашей дивизии вступать в него не то апрельской, не то майской ночью 1945 года. А перед тем замок этот, который был одновременно и крепостью, несколько раз штурмовал один из наших батальонов, но безуспешно. Многие советские солдаты пали на его подступах, у его древних стен. Пали всего лишь за несколько дней до Победы…

И вот спустя двадцать лет вместе с сотрудницей чехословацкого журнала «Кветы» Любишей Секеровой я вновь подымаюсь по узкой каменной лестнице в замок. Два десятка лет не прибавили ему старости. Замок словно бы помолодел. Разрушенные и полуразрушенные стены и башни его восстановлены, заново оштукатурены и даже побелены. Отовсюду слышатся девичьи голоса: тут теперь женская не то школа, не то мастерская. По длинному гулкому коридору бежала светловолосая и светлоглазая девчушка лет этак семнадцати. Моя спутница остановила ее и попросила провести нас по замку. Та охотно согласилась. Когда осмотр был окончен, девушка подвела нас к большой схеме, висевшей во всю стену, от пола до потолка. Отлучившись на минуту, она принесла лесенку и длинную указку, похожую на бильярдный кий.