Черневог - Черри Кэролайн Дженис - Страница 16
- Предыдущая
- 16/93
- Следующая
Но этого не случилось.
— У меня работа, — сказал Саша, — а то я пошел бы.
— Работа подождет.
— Может быть, завтра.
— Ты совсем закостенел, — сказал Петр. Саша удивлял его и порой ставил в тупик. Он развернул Волка, давая им шанс подумать.
Но Саша не передумал, и Ивешка осталась при своем. Эти двое, и в этом Петр совершенно не сомневался, изрядно переведут чернил сегодняшним утром, отыскивая ответы, которые могут иметь значение лишь для колдунов, и все об этой заблудшей лошади, что доказывает лишь то, как далеко этот малый прошел по пути, проложенному стариком. И Ивешка… Бог свидетель, как трудно ее убедить.
Но всему свое время. Рано или поздно, подумал он, они все равно сдадутся.
Что же касается его самого, то он выехал степенным размеренным шагом за ворота и так же спокойно спустился вниз по остаткам дороги, ведущей к мертвому лесу. Он был наедине с Волком, и мог не опасаться, что услышит чей-то оклик: «Будь осторожен, Петр, не рискуй, Петр…"
Он продолжал соблюдать эту покорность, пока не скрылся за пределы видимости находящихся в доме.
Ивешка была очень обеспокоена, когда закрыла за собой дверь. И у нее вырвалось какое-то очень сильное желание, которое, как был уверен Саша, касалось безопасности Петра на случай непредвиденных опасностей от лошадей.
— С ним отправился Малыш, — сказал Саша.
Ивешка же лишь покачала головой.
— Петр не может свалиться с нее, — сказал он, — в седле, или без седла. Я видел, как он проделывал в седле сумасшедшие вещи…
Но это, как оказалось, вовсе не успокоило Ивешку, поэтому Саша тут же изменил свои намерения рассказать ей историю про то, как Петр въехал на крыльцо у тетки Иленки, или как Волк разбил ее маслобойку. Он быстро исправился:
— Но ведь это только со стороны выглядит так страшно. На самом деле он всегда знает, что делает.
— Я не доверяю этому созданью, — пробормотала Ивешка и вернулась в свою комнату, к своим прежним занятиям.
Саша в этот момент не был склонен к продолжению спора, так как его голова была переполнена массой самых разных вещей из его собственной книги и из книги Ууламетса. Он вернулся к столу на кухне, уселся и начал листать одну за другой страницы, отыскивая… отыскивая пути к примирению.
Затем он записал: «Ивешка и я относимся друг к другу так, как это только могут делать два колдуна. Мы не хотим причинить друг другу вреда и, несомненно, мы оба желаем Петру только хорошего. Однако здесь возникает ужасная путаница, когда мы хотим сделать одно и то же, но разными путями. Желания же такого рода не должны иметь особенных отличий.
Может ли например Ивешка пожелать Петру благополучия, и при этом нанести какой-то вред мне?
Только если…"
Он остановился, почувствовав в воздухе слабый холодок. Возможно, это было чье-то заблудшее желание.
Затем продолжил: «… я могу угрожать Петру, и только в случае, если я действительно хотел, чтобы она сделала…"
Сделала что?
Ответ на этот неоконченный вопрос казался до чрезвычайного опасным. Все было опасно. Все, что бы он ни записал, могло иметь последствия.
Дождь падал на камень…
Ветер раскачивал ветки…
Ивешка обмакнула перо и записала: «Сны преследуют меня бесконечно. Папа всегда говорил, что я очень легкомысленна. Но ведь папа никогда не слышал шум реки сквозь свой сон…
Если бы с помощью желаний можно было бы сменить родителей, я бы, наверное, согласилась. Если бы я была совсем одна, я пожелала бы отказаться от своего дара колдовства, и может на этом все и кончилось бы: папа всегда говорил, что такое возможно. Может быть, если бы я была абсолютно уверена что при этом мы будем жить здесь в полной безопасности, то это было бы то самое колдовство, которое, как говорил папа, колдун может сотворить лишь раз в жизни, колдовство, которое не может быть никогда разрушено…"
Ее сердце сильно забилось, а рука вместе с пером неосторожно двинулась, и чернила залили страницу, разбрасывая капли, похожие на кровь…
Он услышал, как Ивешка отодвинула скамью в соседней комнате, услышал ее быстрые шаги. Она распахнула дверь и стояла, глядя на него, в полной тишине, которую, казалось сейчас разделял вместе с ними и весь лес.
— Саша? — окликнула она его.
Он отодвинул свою скамью и поднялся из-за стола со странным чувством присутствия за собственной спиной чего-то ужасного, но не рядом, а еще дальше, за стенами дома, в том самом месте двора, где находилась каменная кладка…
— Баня! — воскликнул Саша. — Банник! — добавил он, направляясь к двери. Он широко распахнул ее и бросился вдоль деревянного помоста, слыша за спиной, как кричала Ивешка, которая последовала вслед за ним во двор: — Подожди! Подожди!
Но когда они спустились на землю, она стремительно обогнала его и выбежала, с развевающимися на ветру косами, прямо через ворота на дорогу, выкрикивая на бегу:
— Петр! — Ужас вихрем кружился по двору сзади них, а ивешкины дурные предчувствия будто неслись к лесу, распространяясь во все стороны, будто настаивали на том, чтобы Петр вернулся немедленно назад, под ее защиту, вернулся немедленно…
— Ивешка! — закричал Саша ей вслед и добежал уже до самой изгороди. — Ивешка! Подожди! Ведь мы не знаем, что мы сейчас собираемся изменить, ведь ты можешь вызвать какую-нибудь случайность, не надо возвращать его назад!
Она заколебалась, стоя на заросшей дикой травой дорожке, но все еще не сводила глаз с того направления, в котором, возможно, поехал Петр. И все, о чем Саша мог думать в этот момент, был лишь тот вызов, который бросила Ивешка окружавшей их неизвестности, потревожив все, что было до сих пор устойчивым и надежным. Она сжала руки и снова закричала с паническим беспокойством.
— Боже мой, я не могу отыскать его! Я не могу ничего отыскать в той стороне, куда он уехал! Все исчезло!
— Вешка! Если ты ничего не знаешь, то, ради Бога, лучше ничего не желай! Ведь мы не знаем, во что можем вовлечь его! Вернись сюда!
Она стояла со сжатыми кулаками, бросая взгляд, полный боли, на дорогу, по которой уехал Петр, затем быстро побежала назад через ворота и с бледным лицом и едва дыша остановилась рядом с ним, когда он повернулся и направился в сторону бани.
— Я не могу отыскать его, — бормотала Ивешка, пока они шли. — Я хочу знать, где он находится, черт возьми, и не могу узнать. Я не знаю, где Малыш, я не знаю, где находятся лешие…
— В этом нет ничего необычного, — заметил он. Он тоже ощущал какое-то странное недомогание: тишина, словно густой снег, покрыла и дом и двор. Сквозь нее невозможно было ощутить чье-либо присутствие, а можно было лишь ощущать холод, тянущийся из бани. Он соблазнился было и сам, напрягая свою волю, бросить вызов окружающему, чтобы убедиться, что именно из-за его опасений Ивешка остановилась у дороги. Но беспокойство возрастало в нем с каждым сделанным шагом, и он все больше и больше убеждался, что не хотел, чтобы Петр оказался сейчас здесь, рядом с этой неизвестностью, и совершил что-нибудь необдуманное в непосредственной близости от нее. Он продолжал думать об опасности: она постоянно была, независимо от того, делали они что-то или нет, она была в каждом оброненном слове, и в каждом вопросе, который они задавали друг другу в этом месте…
— Саша, «оно» не вызывает у меня добрых чувств. Черт возьми, ни одного приятного ощущения…
— Перестань ругаться! И не вздумай что-нибудь пожелать. Мы вообще не знаем, случилось ли что-нибудь там, куда отправился Петр, или это все происходит здесь, а мы можем вернуть его прямо сюда, и ввергнуть во все это.
— Это не может быть здесь, это не может быть связано с нами, подумай своей головой, Саша! Это не может случиться здесь, если Петр там, совсем один, ведь всегда если что-то и происходит, то случается это именно с ним.
— У него есть Малыш. Поблизости есть Мисай, к которому он может обратиться, если действительно что-то произойдет. Ты же знаешь, что лешие очень чутко прислушиваются ко всему, даже если и не разговаривают с нами. Лучше успокойся, и давай посмотрим, с чем мы имеем дело.
- Предыдущая
- 16/93
- Следующая
