Взять хотя бы меня - Кэмерон Джулия - Страница 16

Теперь по утрам мы отправлялись на студию вдвоем. Как и во времена «Таксиста», мы с Мартином вновь были очарованы идеями и обществом друг друга. А вот работа с Мардиком оказалась не из легких, да и ему со мной пришлось сложновато. Во-первых, на время беременности я отказалась от алкоголя. Я больше не курила. Не употребляла напитки с кофеином. Я выполняла все советы, которые мне дали, чтобы выносить и родить здорового ребенка. Наш продюсер, Ирвин Уинклер, устроил мне вечеринку в честь будущего малыша. На фотографиях, сделанных в тот день, я буквально свечусь. Беременность мне очень идет. Да и Голливуд мне идет. Я была безумно счастлива работать с Мартином над его картиной. Что для меня было действительно трудным, так это работать над фильмом с другими людьми. Без алкоголя в крови я становилась нервной и подозрительной. Мне казалось, что я никому не нравлюсь, и, скорее всего, так оно и было.

«Джулия, просто делай свою работу, и всё», – внушала я себе. Моя работа заключалась в том, чтобы заставить сценарий звучать правдиво, убрать из него фальшивые ноты. «Нью-Йорк, Нью-Йорк» – это история любви между двумя музыкантами: джазовым саксофонистом и певицей – их играли Роберт Де Ниро и Лайза Миннелли. Отношения между ними должны были получиться страстными, очень напряженными. Плюс Де Ниро должен был заглядываться на других женщин. Не самый приятный материал для творчества, особенно для недавно вышедшей замуж женщины.

Эрл Мэк Роч довольно быстро понял, что его сценарий превращается в более мрачную историю, чем ему хотелось бы, и предпочел уйти со сцены. Тут-то и начались наши с Мардиком Мартином бесконечные споры о каждой фразе.

– Мне кажется, она не может так себя вести, Мардик, – жаловалась я.

– Вполне может! А вот так, как ты ее заставляешь, она себя вести действительно не станет.

Как мне казалось, правдоподобно – это когда любовь побеждает всё. Джимми Дойл (герой Де Ниро) и Франсин Эванс (героиня Миннелли) могли осознать, что единственный способ быть вместе – это пережить все измены и понять друг друга. В моих набросках к сценарию фильм заканчивался тем, что они возобновили отношения спустя годы после развала их брака. По моей задумке, то настоящее, что случилось с ними, перевешивало все неприятности. Я была оптимисткой. Вокруг меня же разворачивался совершенно иной сценарий.

Несмотря на иррациональный страх перед Миннелли, я смогла взять себя в руки и посмотреть на Лайзу ее же глазами. Передо мной предстала беспризорница, бездомная девочка, которой жизнь нанесла немало травм. Она нуждалась в помощи и поддержке – всей, что могли дать ей окружающие, от хорошей роли в сценарии до заверений в конце съемочного дня, что она действительно отлично справилась. В каком-то смысле мы с Лайзой стали неразлучны. В фильме Франсин Эванс беременеет. В реальной жизни беременной была я, и Лайза требовала, чтобы я учила ее, как играть эту роль. В фильме ее героиня – уязвимая женщина, брошенная жена. В реальной жизни это была моя роль. Мартин с Лайзой сближались всё сильнее. Они начали засиживаться за работой допоздна, потом чуть ли не до утра. А потом поползли слухи об их романтических отношениях.

«Джулия, не сходи с ума, – приказывала я себе. – Мартину нужна свобода, чтобы творить. Так дай ему эту свободу. Он тебя любит». Ночь за ночью Мартин оставался в студии – работать. Я рано возвращалась домой и ждала его в пустом особняке, иногда звоня охранникам киностудии – узнать, не выехала ли из ворот его машина. Я боялась оказаться беременной и брошенной. Наш дом был всего в миле от виллы, где убили Шэрон Тейт, беременную жену режиссера Романа Полански.

Вскоре мы начали ссориться. Споры возникали на ровном месте и ни к чему не приводили, мы лишь чувствовали, как растут замешательство и усталость. О чем нам было спорить вообще? Мы были молоды и любили друг друга. И все равно ссорились. Мы не соглашались друг с другом в том, как закончить фильм. Мартин хотел жестокого конца, а меня пугала такая перспектива. Если Джимми Дойл и Франсин Эванс могут развестись, что тогда остается нам с Мартином?

– За десять миллионов долларов мы снимаем какое-то любительское кино, – начинал спор Мартин.

Терпеть не могла эту фразу. Я не считала, что во мне много сходства с Франсин Эванс. Не представляла Мартина как Джимми Дойла. Но в конце концов, мои мысли по этому поводу не значили ровным счетом ничего. Выдуманный, киношный мир побеждал реальную действительность. История, которую Мартин рассказывал в своей картине, захватила его воображение полностью. Он стал «проживать» ее в реальности. Теперь мы с Мартином были бедными несчастными влюбленными, хотя прогнозы, что давала нам когда-то Дита, обещали совсем другое.

Уже глубоко беременная, я приходила на съемочную площадку каждый день, наблюдала, как Мартин ставит сцены, и с каждым дублем атмосфера фильма становилась все более мрачной. Очевидно, вымышленный Джимми Дойл чувствовал, что отношения с Франсин Эванс загнали его в ловушку. Он изменил ей с певичкой. Неужели Мартин тоже чувствует, что я загнала его в ловушку? Изменяет ли он мне… с Лайзой? «Джулия, даже не думай об этом», – рычала я на себя. А между тем в колонках светской хроники стало появляться то самое, чего я опасалась.

В 1976 году, в День труда, первый наш выходной за последние двадцать две недели, родилась Доменика, наша с Мартином дочь. Я решила, что мои роды должны пройти «без сучка без задоринки», и подготовилась к ним: схватки застали меня с идеально уложенными волосами, изящным макияжем и в стильном китайском платье-ципао. В перерывах между схватками я заказала в службе доставки китайскую еду и делала ставки – на точное время, когда родится моя дочь. Промахнулась всего на одну минуту – если верить нашему доктору, то был самый точный прогноз рождения ребенка, который когда-либо делался. Мартин был со мной в родильном отделении. Быстро, словно кот, он пересчитал у Доменики пальчики на руках и ногах. И там и там десять. Она была просто идеальна. Может, конец моим плохим предчувствиям? Нет. Мартин, оказывается, планировал встретиться с Лайзой и отпраздновать с нею рождение дочери. Ладно, хоть спросил, типа, нужно ли мне что-то… кроме него.

– Хочу шампанского и кокаина, – ответила я, пытаясь вновь окутать себя былым очарованием «плохой девчонки». – И выбраться отсюда как можно скорее.

С «выбраться отсюда» сразу не получилось, а остальные мои просьбы быстро удовлетворили. Я рассчитывала, что компания шампанского и кокаина поддержит меня – но нет, ничто не могло компенсировать отсутствия Мартина. И несомненного присутствия Лайзы.

Когда пришло время возвращаться домой из больницы, Мартин застрял в студии, и поэтому, когда за мной приехал присланный лимузин, я попросила водителя отвезти меня не домой, а прямо на съемочную площадку. Сейчас я понимаю, что просто впала в отчаяние, но в то время пыталась внушить себе, что поступаю совершенно нормально. Конечно, я хотела похвастаться нашим ребенком. Мартин же будет рад увидеть меня – увидеть нас, – да и не помешаем мы нисколько его работе.

Оглядываясь в прошлое, очень легко – и одновременно очень больно – видеть, в какой растерянности я тогда жила. Мое самоощущение как личности держалось на работе, а моей работой теперь стало материнство – это означало длинные, тягучие дни дома. За день до того, как отправиться в роддом, кстати, я придумала, как необходимо переписать финальную сцену в фильме, – мое детище, сценарий, окончательно родилось на свет. Тогда я еще пошутила, сидя в студийном буфете: «Можно мне теперь заняться другим ребенком?» Что ж, оба ребенка уже родились, и для меня не существовало никакой уважительной причины и дальше находиться на съемочной площадке. Моя работа как писателя была закончена, теперь фильм – то, с чем Мартин справится и без меня. Но кто тогда я – без творчества и без Мартина?

Во время беременности я старательно избегала наркотиков и алкоголя. Когда снова попробовала то и другое, мгновенно потеряла контроль. Мне просто сорвало крышу. Первый бокал алкоголя никогда не становился последним. Первая дорожка кокаина вела ко второй, третьей и так далее, пока наркотик не заканчивался, тогда я вызванивала знакомого дилера, чтобы он принес мне еще.