Гюг-Волк
(Невероятные истории о вервольфах) - Фоменко Михаил - Страница 25

Собака глухо ворчала.

— Не может она убежать? — совсем тихо спросил я.

— Нет; она попала, как крыса в крысоловку. Из «Котла Большого Ревуна» нет другого выхода, а скалы вокруг имеют двести футов в вышину. Ага! Я поймал тебя, старая злодейка.

Он сошел в ледяную воду и дал мне держать своего коня. Дрожь охватила меня. В окружавшем нас безмолвии я услышал звук заряжаемого карабина. Этот легкий пронзительный шум ударил меня по нервам.

— Спервер, что ты хочешь делать?

— Не бойся; я только попугаю ее.

— Отлично! Но не надо крови! Помни, что я сказал тебе: «Пуля, которая сразит ее, убьет сразу и графа».

— Будь спокоен.

Он удалился, не слушая меня. Я услышал шлепанье его ног по воде, потом увидел его высокую фигуру у выхода из ущелья, черную на синеватом фоне. Минут пять он стоял неподвижно. Я стоял, наклонясь и внимательно смотря на него. Он тихонько подходил ко мне. Когда он обернулся, я был в трех шагах от него.

— Тс! — сказал он с таинственным видом. — Смотри.

В расщелине скалы я увидел большой костер: огонь подымался золотыми спиралями к своду пещеры, а перед костром на корточках сидел человек, по костюму которого я узнал барона Циммер-Блудерика.

Он сидел неподвижно, опустив голову на руки. Сзади него лежал какой-то темный предмет; еще дальше почти терявшаяся во тьме лошадь смотрела на нас пристальным взглядом, подняв уши, широко раскрыв ноздри.

Я остановился, пораженный.

Каким образом очутился барон Циммер в такое время в этом уединенном месте?.. Зачем он здесь?.. Не заблудился ли он?..

Самые противоречивые предположения мелькали в моем уме; я не знал, на чем остановиться. Вдруг лошадь барона заржала.

При этом звуке ее хозяин поднял голову.

— Что с тобой, Доннер? — спросил он.

Потом он, в свою очередь, взглянул в нашу сторону широко раскрытыми глазами.

Это бледное лицо с резкими чертами, с тонкими губами, с густыми, сросшимися черными бровями, с глубокой перпендикулярной морщиной, пересекавшей лоб, возбудило бы во мне во всякое другое время чувство восхищения; но теперь мной овладела какая-то неописуемая тревога; я был полон беспокойства.

— Кто тут? — вдруг вскрикнул молодой человек.

— Я, господин барон, — ответил Гедеон, подходя к нему, — я— Спервер, рейткнехт графа Нидека…

Молния промелькнула в глазах барона, но ни один мускул не дрогнул. Он встал и накинул на плечи шубу. Я взял под уздцы лошадей и позвал собаку, которая вдруг начала печально выть.

На кого не нападает иногда суеверный страх? Мне стало страшно от жалобного воя Лиэверле; леденящая дрожь пробежала по всему моему телу.

Спервер и барон стояли в пятидесяти шагах друг от друга: первый, неподвижный, с карабином на плече, стоял посреди расщелины; второй — на площадке перед пещерой, высоко подняв голову, и гордым, властным взглядом смотрел на нас.

— Чего вы хотите? — спросил молодой человек задиристым тоном.

— Мы ищем одну женщину, — ответил старый браконьер, — женщину, которая ежегодно бродит вокруг Нидека; у нас есть приказание арестовать ее.

— Украла она что-нибудь?

— Нет.

— Убила кого-нибудь?

— Нет, господин барон.

— Так чего же вам надо? По какому праву преследуете вы ее?

Спервер вытянулся во весь рост и, устремив свои серые глаза на барона, проговорил со странной улыбкой:

— А по какому праву вы взяли ее? Ведь она там… я вижу ее в глубине пещеры. С какой стати вы вмешиваетесь в наши дела? Разве вы не знаете, что мы здесь на своей земле и имеем право судить все уголовные и гражданские дела?

Молодой человек побледнел.

— Я не обязал давать вам отчет, — грубым тоном проговорил он.

— Берегитесь, — сказал Спервер. — Я пришел к вам с мирными, дружелюбными намерениями. Я действую от имени господина Иери-Ганса, я в своем праве, а вы дурно отвечаете мне.

— Ваше право! — с горькой улыбкой сказал молодой человек. — Не говорите о своем праве — вы принудите меня говорить о моем…

— Ну, так говорите! — крикнул старый браконьер, большой нос которого шевелился от гнева.

— Нет, — ответил барон, — я ничего не скажу, и вы не войдете сюда.

— Это мы посмотрим, — сказал Спервер, направляясь к пещере.

Молодой человек вынул охотничий нож. Видя это, я хотел броситься между ними. К несчастью, собака, которую я держал на привязи, вырвалась и опрокинула меня на землю. Я считал барона погибшим. Но в ту же минуту из глубины пещеры раздался дикий крик, и, поднявшись, я увидел перед костром старуху. Одежда ее была вся в лохмотьях; голова откинута назад, волосы развевались по плечам. Она подымала свои длинные, худые руки к небу и испускала зловещий вой, похожий на жалобный вой волка в холодные зимние ночи, когда он корчится от холода.

Никогда в жизни я не видел ничего ужаснее. Спервер как бы окаменел, стоя неподвижно, с устремленными глазами, с открытым ртом. Сама собака остановилась на несколько секунд при этом неожиданном зрелище; но вдруг она согнула ощетинившуюся спину и бросилась вперед с нетерпеливым ворчанием. Я вздрогнул. Площадка пещеры подымалась на восемь-десять футов от земли; не будь ничего, Лиэверле был бы на ней одним скачком. Я до сих пор слышу, как он перескакивает через покрытые инеем кусты, вижу, как барон становится перед старухой с раздирающим душу криком:

— Мать моя!

Собака делает последний прыжок; Спервер с быстротой молнии прицеливается, и Лиэверле падает мертвым у ног молодого человека.

Все это произошло в одну секунду. Пропасть осветилась; отдаленные раскаты эха передавали звук выстрела в своих бесконечных глубинах. Безмолвие, казалось, возросло, как мрак после молнии.

Когда дым от выстрела рассеялся, я увидел Лиэверле, распростертого у подножия скалы, и старуху в обмороке, на руках у молодого человека. Спервер, весь бледный, смотрел мрачным взглядом на барона, опустив дуло карабина к земле; лицо у него подергивалось, глаза были полузакрыты от негодования.

— Господин Блудерик, — сказал он, протянув руку к пещере, — я убил моего лучшего друга, чтобы спасти эту женщину… вашу мать!.. Возблагодарите Бога, что ее судьба связана с судьбой графа… Уведите ее! Уведите ее!.. И чтобы она не возвращалась больше… потому что я не могу отвечать за старика Спервера.

Он бросил взгляд на собаку.

— Мой бедный Лиэверле! — воскликнул он раздирающим душу голосом. — Так вот что ожидало меня здесь… Идем, Фриц… бежим… Я способен причинить большое несчастье.

Он схватил Фокса за гриву и хотел сесть в седло, но вдруг не выдержал и, опустив голову на плечо лошади, зарыдал, как ребенок.

Спервер уехал и увез Лиэверле, завернув его в свой плащ. Я отказался ехать с ним: мой долг заставлял меня оставаться со старухой; я не мог покинуть несчастную, иначе совесть замучила бы меня.

К тому же, должен сказать, мне было интересно посмотреть поближе на это странное существо. Поэтому, лишь только Спервер исчез во мраке ущелья, я уже шел по тропинке в пещеру.

Тут меня ожидало странное зрелище.

На большом плаще из белого меха лежала старуха в своем пурпуровом платье, с руками, судорожно сжатыми на груди, с золотой стрелой в седых волосах.

Образ этой женщины не изгладится из моей памяти, хотя бы я прожил тысячу лет. Страшно было видеть эту голову ястреба, содрогавшуюся при последних вспышках жизни, с неподвижными глазами, полуоткрытым ртом. Такова должна была быть ужасная королева Фредегонда в свой последний час.

Барон, стоя на коленях рядом с нею, старался вернуть ее к жизни; но я с первого же взгляда увидел, что всякая надежда потеряна. Не без чувства глубокого сострадания я нагнулся, чтобы взять ее руку.

— Не трогайте ее, — крикнул молодой человек раздраженным тоном, — я запрещаю вам это!

— Я — доктор, господин барон.

Он несколько минут молча смотрел на меня; потом поднялся с колен.