Курьер. Книга 1 (СИ) - Покровский Владислав Евгеньевич - Страница 31

Я сижу в удобном и мягком кресле, вытянув ноги к горящему напротив камину, рядом со мной журнальный столик, на нём рюмка с моим любимым коньяком, дольки лимона на тарелочке и сигара в пепельнице. Я сижу, смотрю в пляшущие язычки огня и душевно расслабляюсь, наслаждаюсь этим крошечным моментом блаженства, который подарил мне Альберто, когда тебя никто не дёргает, когда никто не зовёт работать, когда Шела не теребит, пытаясь выяснить, какое из её платьев не так ужасно на ней смотрится, когда можно вздохнуть полной грудью, сделать глоток коньяку, ощутить на губах его терпкий и горький вкус и обонять носом букет, смотреть в огонь и наслаждаться покоем… Хотя бы несколько мгновений, которые мне столь любезно подарил Альберто. За что он меня терпит и периодически приглашает на обеды? В память о былой славе? Или всё ещё не верит в то, что я до сих пор как-то умудряюсь жить без театра, это я то, король масок и лицедейства? Ни доли сомнения, господа, или же пустого бахвальства — из Театральной академии кого попало в Первый объединённый театр Федерации не провожают всей коллегией…

Я пригубил коньяку и задумчиво посмотрел на тихо-тихо сидящую рядом со мной Шелу, похоже атмосфера всеобщего покоя захватила и её — её изумительные губки обычно упрямо сжатые сейчас приоткрыты, чуть припухли, она не отрываясь смотрит в огонь, как и я заворожённая игрой язычков пламени и быстрых как огненные феи искорок, её глаза чуть прикрыты веками, ресницы еле заметно подрагивают, в такие моменты мне неудержимо хочется поцеловать её. Но вместо этого я произношу вдруг:

— Я люблю тебя…

Она поворачивает голову, не отрываясь прямым долгим взглядом буравит мои глаза, затем чуть слышно произносит:

— Ты мне это уже говорил сегодня…

— И что с того? — я пожимаю плечами и отворачиваюсь к огню. — Я готов повторять это снова и снова хоть каждый день, хоть каждую минуту…

— А можно ли верить человеку, который в прошлом был актёром и сыграл немало ролей? — чуть слышно шепчет она, её рука нервно поглаживает подлокотник кресла.

— А можно ли верить нераскаявшемуся преступнику, которого приглашают вдруг в правительственный совет? Понятно, что он продолжит врать и воровать, зато как преданно он будет лизать руку начальства, которое его протолкнуло туда… Я честен с тобой, Шела, пусть я и бывший актёр, а значит лицедей. Моя прошлая жизнь давно закончилась и ушла, теперь я живу этой жизнью… Я живу тобой…

Я поворачиваюсь к ней, смотрю в её бездонные лучистые глаза, и всё внутри меня обмирает от восторга и от осознания того, что я сейчас держу в руках нежные пальчики моей сбывшейся мечты, вдыхаю аромат её тела, волос. Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь ещё, но её палец вдруг касается моих губ — я умолкаю, чувствуя, как он дрожит.

— Я верю тебе, — шепчет она и глубоко вздыхает. — Просто всё как-то так быстро и неожиданно развилось, я не успела ни привыкнуть, ни свыкнуться с мыслью, что я теперь не одна… Ты очень шустрый тип, Андрей, несмотря на кажущуюся медлительность, впрочем как и все русские… Возможно, я и ошибаюсь, возможно я когда-нибудь пожалею об этом, но… — она делает глоток коньяку и прерывисто вздыхает, я молчу, ожидая развязки. — Но… Я тоже люблю тебя… Вот.

Она смотрит на меня повлажневшими глазами, и я вижу, что она не врёт, что она действительно верит мне, а это значит… Да! Великий Космос! ДА!!!

— Я никому никогда не говорила этого, — она ещё раз прерывисто вздыхает и отворачивается к огню. — Можешь считать меня дурой, можешь — стеснительной идиоткой, но ты первый, кто вызвал во мне эту бурю чувств и эмоций. Первый и наверняка единственный… Вот…

Я ничего не говорю, а лишь беру её двумя пальцами за подбородок и наклоняюсь. Наши губы сливаются в поцелуе, её сильная рука обнимает мою шею, наши души раскрываются навстречу друг другу, и я чувствую, как жаркая волна страсти захватывает меня всего с головой…

Мягкая медвежья шкура на полу у камина даёт нам приют…

— Как это у тебя так получается?..

— Что именно? — спрашиваю я лениво, лёжа на шкуре рядом с ней.

Волна страсти, огня, безумства, порождённая любовными признаниями и огнём в камине, нахлынула, захватив нас целиком, и через пару часов ушла, сменившись ленивой безмятежностью. Никто нас не тревожит, остались позади будоражащие воображение и плоть стоны, горячечный шёпот, безумные ласки и дикий жар объятий, я, кажется, слышал, как пару раз открывалась дверь, но занятый своей любимой не обратил на это внимания.

— Я имею в виду твои фокусы с ножом, — нетерпеливо поясняет Шела, отодвигаясь подальше, а я только сейчас замечаю, что вот уже некоторое время кручу в пальцах небольшой обрезочный ножичек для сигар — лезвие как рыбка пляшет, скользит, кружит в моих пальцах, отблёскивая то красноватым отсветом камина, то серебристым сиянием ламп, переворачивается, кружит, подталкиваемое и направляемое выверенными осторожными движениями. — Где ты им научился? У нас таким фокусам не учат, я бы знала…

— У нас нет, — спокойно отвечаю, продолжая подбрасывать, переворачивать, прокручивать лезвие между пальцами, перехватывая его то так, то эдак. — Это всё моё творческое наследие. Перед поступлением в Академию я несколько лет кем только не батрачил: и клоуном, и фокусником, и метателем ножей в разных цирках, пару раз даже укротителем выступал… А в любом цирке работает такой принцип: либо ты показываешь три уцелевших пальца на руках и всем громогласно заявляешь, что ты уже сорок лет метатель ножей, либо ты ведёшь себя тише воды ниже травы, учишься потихоньку и через некоторое время действительно становишься настоящим профессионалом, при этом сохраняя все пальцы в целости и сохранности.

Я покрутил кистями рук, сжал и разжал пальцы, ножичек исчез. Шела приподняла голову и удивлённо посмотрела на меня, я коснулся её прически, погладил по голове, почесал за ушком, отчего она мечтательно замурлыкала, и тут вдруг вытащил ножичек у неё из уха.

— Ай-яй-яй, — улыбаясь, заявил я, — красть игрушки у маленького ребёнка нехолосо. Я всё маме рассказу… — загнусавил я.

Ножичек скользнул между пальцами, я поддел его ногтём большого пальца, перевернул, подбросил в воздух, ухватил двумя пальцами за кончик лезвия и резко метнул. Нож свистнул, с невообразимой скоростью пронёсся через комнату, перевернувшись в воздухе, и с глухим стуком вонзился в дверной косяк, чуть пониже еле заметной трещины, оставшейся с прошлого раза, которую Альберто уже успел залакировать.

Шела захихикала и поёжилась, я обнял её и тут вдруг получил сладкий и тяжёлый поцелуй в губы, я выгнулся дугой, прижимаясь к ней, и ощутил, как её руки скользят всё ниже и ниже по моему телу.

— Тётенька, а это не страшно? — прогнусавил я тоном маленького дитяти ей в ухо и легонько прикусил мочку её ушка.

— Не бойся, деточка, — фыркнула она и эротично рассмеялась, — это не больно и не страшно, и мама не наругает…

Нас снова затопила тяжёлая волна страсти. Последнее, что я помнил, прежде чем окунуться в нёё с головой, был яркий и игривый смех Шелы и её солнечная улыбка, затем я поцеловал её, и время перестало для нас существовать…

* * *

— Ё-МОЁ!!!

Я еле успел вовремя двинуть шарик влево, сработала аварийная система корректировки курса, мой скутер резко нырнул влево, сбросил скорость и прижался к торцу здания, этой своеобразной обочине воздушной магистрали.

— Замечтался, блин, придурок, — рассерженно обругал я сам себя и вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце, воображение услужливо нарисовало последствия воздушного столкновения скутеров, и я задышал ещё чаще.

Попытавшись успокоиться, я потёр ладонями лоб и глаза, после чего взялся кончиками пальцев за мочки ушей — старый цирковой приём, работает, как правило, безотказно. Я прикрыл глаза, вздохнул полной грудью, отрешившись от всего мира, и тут вдруг раздался резкий настойчивый сигнал. Я скосил глаза, посмотрел на экран наружного сканера и воздел очи горе — положительно сегодня был день сюрпризов…