Два в одном. Оплошности судьбы - Сухинин Владимир Александрович "Владимир Черный-Седой" - Страница 19

Артем дрался с детства. В драках был лют, и местные пацаны, зная, что он будет биться до смерти, старались его не задевать. Учась в музыкальной школе, ходил на самбо. Потом в институте у физрука занимался боевым самбо. Не новомодными карате или кунг-фу, что крутили по видаку, а нашим родным, испытанным. Преподаватель заметил его тягу к рукопашному бою и стал ему потихоньку показывать ударную технику. Драться приходилось и в институте, когда отправляли в стройотряд и работать нужно было где-нибудь в сельской глубинке. Обычно строили телятник или свинарник, а по вечерам ходили на танцы в сельский клуб. Местные парни, завидуя хорошо подвешенным языкам заезжих, считали своим долгом наказать городских. С сигаретой или папироской во рту, с обязательным пиджаком, наброшенным на плечи, ленивой походкой вразвалочку, красуясь перед девчонками, они подходили к ним и начинали разговор, который непременно переходил в драку. В драке Артем всегда был изобретателен, ловок и беспощаден, но не всегда выходил победителем. Учитель говорил, что это качество берсерков, наплевав на самосохранение, впадать в боевое безумие.

– Ты, Артем, испытываешь упоение в бою, – говорил он, – но подготовлен слабо для такого боя, поэтому всегда ходишь по краю бездны. Один на один еще сработает, но против толпы это провальная тактика. Сдерживай свои эмоции, не позваляй им взять верх над собой. Если ты соединишь талант бойца и качество отличного тактика, это сделает из тебя великого рукопашника. Кроме того, поможет тебе найти свое место в жизни.

Но вот это Артему никогда не удавалось. Он мог увидеть слабые стороны противника, но воспользоваться ими не успевал. Когда начиналась драка, он забывал обо всем и просто испытывал наслаждение от процесса потасовки. Понимая, что в кулачном бою они проигрывают, местные хватались за оглобли, вилы или просто вытаскивали колья из палисада, и драка разгоралась с новой силой. Вот его всегда били именно палками, стараясь вывести из строя первым. Удивительно, что за все время при этом никого не покалечили и не убили. Ну, а после все побитые, победителей никогда не было, шли в обнимку пить горькую. Только Артем, если не оказывался на больничной койке, всегда отказывался, так как вообще не пил.

Отец Ермолай, воздав хвалу Хранителю, осенил себя священной змейкой и до завтрака решил сделать богоугодное дело – наставить грешного молодого мага на путь истинный. Сначала было решил объявить того чернокнижником и сжечь. Он мог бы вернуться в отделение ордена как победитель. Еще бы! Выявить врага среди ученых магов – это стоило дорогого для будущей карьеры. Тем более что маг был вовсе и не маг, а так, пустышка. Такого и сжечь не жалко. Пьяница, бабник и болтун. По пьяни много чего наговорил, жалуясь на судьбу, на несправедливость по отношению к нему. Выслушав все это, инквизитор решил, что он только окажет услугу миру, отправляя на очистительный костер этого бездельника. Стань тот магом – многим бы попортил кровь своим неумением творить чудеса. Кроме того, поговаривают, что он вступил в связь с нелюдью. Ее тоже можно сжечь заодно. Конюх готов дать показания, что видел ее летающей ночью на метле, а мага – творящим черную волшбу. Обвинить ученика в том, что он не может творить белую магию, в том, что он занимается черной волшбой, было проще простого. Но ему нужно было сделать это не грубо – схватить, обвинить и сжечь, – а тонко, с доказательствами и громким показным судилищем, что ценится в среде инквизиторов. Потом можно получить разрешение на проведение следствия в школе, где вырастили черного мага. В своих мечтах отец Ермолай взлетел высоко. Но жизнь тем и отличается от мечтаний, что вносит свои поправки в любые планы. Поэтому, все хорошо обдумав, инквизитор понял, что баску сжечь не даст контесса, и у нее для этого есть веские основания. Она вырвала язычницу из тьмы и наставляет к истинной вере. А один маг с одним свидетелем – это посмешище. Он не хотел выглядеть тупым служакой в глазах Канодриона, таких упертых сжигателей по службе не продвигают. Наоборот, отправляют на границу, чтобы они показывали свое рвение там.

Но маг сам подкинул ему идею, говоря в бреду, что хочет стать служкой в храме. Если он привезет с собой в монастырь мага, если тот согласится пожить там, если примет постулаты веры – это будет его, Ермолая, маленький триумф.

Сжечь грешника – это хорошо. Наставить мага на путь учения церкви Хранителя – это неизмеримо лучше. Патриархи в этом узрят его способность к гибкости и обратят на него внимание.

С такими мыслями и подкрепив веру стаканом крепкой настойки, отец Ермолай вошел в комнату мага. От запаха, что блуждал по помещению, он поморщился. «Не могли ночной горшок вынести, лодыри», – подумал он. Небось, поняли, что парень болен, и перестали за ним ухаживать. Инквизитор огляделся: мага нигде не было. Куда он мог запропаститься? Отец Ермолай осматривал жилище потенциального раскаившегося грешника. Пока инквизитор стоял в раздумьях, настойка стала слегка кружить ему голову, создавая приятное настроение и возбуждая аппетит.

– Кхм, кхм, – услышал он негромкое покашливание у себя за спиной. – Доброе утро, святой отец, – поздоровался маг, когда инквизитор обернулся. – Чувствуете, как воняет? – спросил он в ответ на вопросительный взгляд человека в сутане. – Вот, вышел проветриться.

И неожиданно сам для себя, и еще больше для инквизитора, склонил голову и попросил:

– Благословите, святой отец.

Отец Ермолай стоял с отвисшей челюстью. Уж не сошел ли он с ума? Маг просит его благословить! Представитель враждующей за власть группировки просит его благословения! Но опытный интриган быстро пришел в себя, просчитав несколько шагов вперед, и, подобрав челюсть, сурово ответил:

– Сначала ты должен исповедаться… – Немного запнулся, но все же, хотя и с трудом, добавил: – Сын мой.

– Не вопрос, – спокойно ответил ученик магической школы, – готов хоть сейчас.

В душе церковника запели трубы. У него получается! Маг готов к принятию веры. Сам хочет идти на исповедь! Вот это удача!

– Не здесь, сын мой, а пройдем с тобой в часовню конта. Там ты и исповедуешь свои грехи.

Они неспешно прошествовали через весь замок и поднялись на верх башни. Там на плоской крыше стояла деревянная часовня, ничем не отличимая от земных.

Оба зашли внутрь, и инквизитор показал Артему на закрытую занавесью с изображением дракона и звездами над его головой каморку.

– Заходи в исповедальню и приготовься к таинству, – все так же строго приказал он.

Артем спокойно вошел и уселся на деревянную скамью. Перед ним была еще одна занавеска, но уже без дракона. Он слышал, как громко, с одышкой дышал отец Ермолай, устроился за этой занавеской, повозился, рыгнул и что-то пробормотал. Даже через занавеску Артем почувствовал запах крутого перегара. Брезгливо помахав рукой перед лицом, разгоняя вонь сивухи, землянин приготовился слушать. Молчание затягивалось.

– Начинай! – первым не выдержал инквизитор.

– Чего начинать, святой отец? – шепотом спросил Артем.

– Как чего? – раздался возмущенный голос за занавеской. – Исповедуйся!

– Отец Ермолай, вы не сердитесь. Лучше расскажите, как это – исповедаться? Я же первый раз это делаю. А если делал это раньше, то не помню. Я и вас-то не помню. Вы кто?

В соседней каморке было слышно только тяжелое дыхание, свойственное толстым людям, страдающим одышкой.

– Я инквизитор Ордена святого Августина, меченосец веры, отец Ермолай.

– Что-то я меча у вас не видел, святой отец, странно это, – с сомнением произнес Артем.

– У меня меч не на поясе, а в сердце, – с гордостью произнес голос за занавеской. – Я им рожу… родю… поражаю врагов, и он невидим для глаз.

– Так вы занимаетесь магией? – удивленно спросил Артем. Сам он в это время чистил ногти, выковыривая грязь большим ногтем правой руки, и просто трепался ни о чем, как это он делал, когда ему было скучно. – И разве вам это дозволяется?