После нас - хоть потом - Лукина Любовь Александровна - Страница 4

Что-то дрогнуло в лице матери.

- Прямо вот так и выгнала? - с подозрением спросила она.

- В чем был! - истово подтвердил я. - В чем квартиру ремонтировал - в том и выгнала!

- Так надо в суд подать, на раздел, - все еще недоверчиво сказала мать.

- И я ему то же самое говорю! А он, дурак, хочет, чтобы как мужчина - все ей оставить.

- Вот мерзавка! - негромко, но с чувством сказала мать, приглядываясь к Грише. Выражение лица ее постепенно менялось. - И что ж вам так с женами-то не везет, а?.. И парень, видать, неплохой…

- В нашей бригаде работает, - вставил я. - В понедельник мы с Валеркой Чернопятовым попробуем ему общежитие выбить…

- Ох, дети-дети, куда вас дети?.. - вздохнула она и пошла в комнату, снимая на ходу с плеч непригодившуюся парадную шаль. - Ладно, постелю ему…

Еще раз удивил меня Гриша Прахов. Под тряпьем у него оказалось чистое белье, вроде даже импортное. Лохмотья его я сразу решил выбросить и поэтому обыскал. В кармане брюк обнаружился временный пропуск на завод и двадцать три копейки, а за прорвавшейся подкладкой пиджака - в целлофановом пакете - военный билет, свидетельство о рождении, аттестат и паспорт.

Документы я, конечно, проверил. Все вроде на месте: серия, номер, фотография - Гришкина, не перепутаешь. И в военном билете - тоже, только Гриша там помоложе и пополнее. Вот ведь чудик, а?

На всякий случай я заглянул и в аттестат, посмотрел, на какой он планете ума набирался. «Полный курс Нижне-Добринской средней школы…» Далекая, видать, планета…

Я снова завернул документы в целлофан и, кинув пакет на стол, сгреб в охапку тряпье на выброс.

Вот не было у бабы хлопот…

Во всяком случае, церемониться я с ним не собирался.

Из глубокой предутренней синевы за окном только-только начали еще проступать черные ветки и зубчатый верх забора, а я уже вошел в малую комнату и включил свет.

- Подъем! - скомандовал я в полный голос, и Гриша сел на койке. Рывком.

Секунду он сидел напружиненный, с широко открытыми невидящими глазами, словно ждал чего-то страшного. Не дождавшись, расслабился и с легким стоном взялся за голову.

- Трещит? - не без злорадства спросил я.

С огромным удивлением Гриша оглядел комнату: вязаный половичок возле кровати, настенный матерчатый коврик с избушкой и оленями, две гераньки в горшочках на узком подоконнике.

Потом он заметил лежащий на столе рядом со стопкой мелочи целлофановый пакет и беспокойно завертел головой.

- Нет твоего тряпья, - сказал я. - Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.

И бросил ему на колени свой старый коричневый костюм. Ну как - старый? Новый еще костюм, хороший, просто не ношу я его.

Гриша отшатнулся и уставился на костюм, как на кобру.

Светало быстро, завтракали мы уже без электричества. Несмотря на мои понукания, Гриша ел, как цыпленок, стеснялся, молчал.

- Опытом бы поделился, что ли… - буркнул я наконец. - Куда ты ее потом дел?

- Кого? - испугался он.

- Я тебе сейчас дам «кого»! Бутылку вчера в «Витязь» пронес?

- Нет, - быстро сказал он.

- Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!

- До других планет? - в ужасе переспросил он.

Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.

- Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… - жалобно проговорил он.

За дурака меня считает, не иначе.

- Гриша, - сказал я. - Коктейль был безалкогольный. В «Витязе» вообще спиртного не подают.

Гриша обмяк.

- Но ты же сам тогда сказал: алкоголь…

- Ага… И поэтому ты окосел?

- Да!

«На шестой пресс! - подумал я. - И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..»

- Ладно, - бросил я. - Давай посуду вымоем и вперед. Пора…

Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.

- Говорят, ты новичка у себя поселил? - спросила она.

- А кто говорит?

- Ну кто… Аркашка, конечно.

- Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.

- Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…

- Ну, приютил! - раздраженно бросил я. - На груди пригрел! Тебе-то что?

- Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядывала меня исподлобья. - Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?

Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.

- Ну забери - у себя поселишь.

- Дурак! - вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.

Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она. Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.

С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:

- Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..

Валерка Чернопятов коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.

- Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он. - Переводят тебя от нас на шестой пресс.

Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножки. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.

- В чем дело? - спросил я Валерку.

- Все в порядке, - заверил он, не оборачиваясь. - На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.

- И сменный мастер знает?

- А как же! - бодро отозвался он. - Все согласовано.

- А со мной? - закипая помаленьку, проговорил я. - Со мной ты это согласовал?..

С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…

Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.

Забежал, объяснил…

Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.

Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.

- Все с нее началось, с Наташки, - жаловалась она. - Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…

Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.

- Ты картошку когда-нибудь чистил? - хмуро спросил я Гришу. - Кто так нож держит? Дай сюда…

Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.

- Ну и как там твоя Ирина? - осторожно спросила мать.

Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…

- Какая Ирина? - нехотя отозвался я. - Не знаю я никакой Ирины.

Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.

- В общем так, Гриша, - сказал я. - Насчет общежития идем завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?

- Картошка кончилась, - виновато ответил Гриша.

- Всю почистил? - обрадовалась мать. - Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд - сходи во двор, ведро вынеси…

Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.

- Знаешь, Минька… - помолчав, сказала мать. - Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.