Соmеdiе dе Frаnсе (СИ) - "Нэйса Соот' - Страница 7

Кадан понравился всем. Можно было считать, что он представлен благородной среде. Хотя большинство сошлось на том, что предложенный репертуар скучноват.

Кадан и сам был не в восторге от него и не думал этого скрывать. Правда, что именно он хотел бы играть, он сформулировал только сейчас.

Он все еще продолжал выступать на сцене Монтен Блан, куда теперь временами заглядывали аристократы, только чтобы посмотреть на него, но появлялся там много реже, чем раньше, потому что Раулю нравилось, когда он сопровождал его по вечерам.

Теперь уже эта причина оставалась единственной, по которой он не мог получить большую роль. Впрочем, все, не исключая самого Кадана, понимали, что из него не выйдет античный герой. Из всего, что мог поставить Монтен Блан, ему подходили разве что "Гамлет" и "Двенадцатая ночь", но такие пьесы не были популярны у толпы. Нужно было, чтобы кто-то писал пьесы под него, и Рауль подобрал несколько человек с достаточно острым пером, но отдавать их в распоряжение Монтен Блан не хотел.

— Можно извлечь много красивых историй из шотландских баллад, — продолжал Кадан тем временем, — или из Скандинавских легенд. Никто сейчас не использует этот материал.

— Вообще-то, — признался Рауль, отошедший к окну и смотревший на пирамидки подстриженных кустов, — я думал о чем-то более классическом. Например, из тебя мог бы получиться прекрасный Парис. Тогда я мог бы представить тебя при дворе.

— Нет, — Кадан решительно поднялся, не обращая внимания на горничную, замершую подле него с щипцами наперевес. — Я не хочу играть при дворе. Там душно. Слишком много правил, везде интриги и яд.

Рауль поднял брови.

— Говорят, новый дворец, Версаль, не так уж плох.

— Лувр или Версаль — все равно. Я, конечно, приму это бремя, если ты попросишь меня. Но мне было бы приятнее играть просто для твоих друзей. Играть то, что я сам бы хотел.

— Ты хочешь писать пьесы? — Рауль с любопытством посмотрел на него.

— Возможно, со временем я бы смог, — уклончиво ответил Кадан, — но пока я готов довериться тем, кто лучше владеет пером. Я хочу петь, Рауль. Пригласи своих драматургов — я расскажу им несколько легенд. Может, они смогут что-нибудь из них извлечь.

Часы в столовой пробили двенадцать часов.

— Хорошо, — согласился Рауль, — но ты подберешь других актеров. Я готов поддерживать деньгами Монтен Блан, но тебе абсолютно точно не место там.

Поколебавшись, Кадан кивнул. Он и сам понимал, что к этому идет уже давно.

Весь день Кадан занимался с педагогами. Особенно нравились ему уроки со старичком Люлли, обучавшим его вокалу. Знаменитый композитор, правда, по большей части требовал от него дисциплины, потому как голос у Кадана от рождения был поставлен хорошо. Но даже распевая бесконечные гаммы, он испытывал абсолютно новое для себя удовольствие, которого был лишен в театре Монтен Блан.

Через пару недель его пребывания в доме Рауль нанял для него еще и педагога по этикету. Поначалу Кадан воспринял это новаторство с легким скепсисом. Он не противился, но в голове его билось смущение, ощущение, что для Рауля он недостаточно хорош.

— Ты хорош как потерянный принц, — сказал Рауль, когда Кадан, не сдержавшись, все же задал ему такой вопрос, — но я хочу превратить алмаз в бриллиант.

Понемногу Кадан смирился, тем более что эти уроки тоже давались ему легко.

Все, что преподавали ему учителя, Кадан схватывал на лету, как будто давно уже знал.

Иногда, когда Раулю нечем было заняться, он заглядывал к ним в специальный зал, отведенный для занятий, и подолгу наблюдал.

Рауль сам удивлялся тому восторгу, который рождался в его душе, когда он видел Кадана в сшитых по его заказу одеждах, в отделанных шелком будуарах его дома. Кадана, который сверкал как драгоценнейший самоцвет в оправе позолоченных интерьеров. Кадана, который принадлежал ему.

Поначалу Рауль думал, что Кадан быстро наскучит ему. У него не раз уже случались увлечения такого рода, и каждая или каждый из его забытых фавориток получали возможность быть представленными при дворе, влиятельных знакомых и стартовый капитал, чтобы самостоятельно устроиться в среде столичной аристократии. Но Кадана не хотелось отпускать. Рауль наслаждался им даже так, не имея возможности физически завладеть. Физический акт не имел значения — для него он мог позвать кого-то из продажных женщин или слуг. Куда важнее было именно это ощущение — Кадан принадлежал ему.

Рауль был готов ждать. Он почти не сомневался, что рано или поздно Кадан сам придет к нему. Хотя затянувшееся ожидание временами и начинало его раздражать.

Ближе к вечеру, если Рауль не выезжал в свет, его обычно посещали друзья.

Последних было четверо: братья Габен и Франсуа де Ламбер, Венсан де Паради, сын маркиза де Паради, и виконт Жерар Леконт. Кадан довольно быстро угадал в этих четверых тех же людей, что ворвались в конюшню барона де Голена.

Все остальные, кто появлялся в доме Рауля, приглашались лишь для того, чтобы развлекать этих четверых и его самого. Здесь бывали известные художники и поэты, модные актеры и скандальные публицисты. Пятерка предпочитала проводить время в компании самых экстравагантных персон.

Кадан не до конца понимал, какое место уготовано здесь для него.

Как и со всеми другими приглашенными, с ним были насмешливо вежливы. Никто не проявлял уважения, но каждый стремился поймать на слове — впрочем, Кадан легко обходил ловушки и в той же манере отвечал.

Иногда его просили спеть или сыграть на пианино, но это не выглядело приказом, обращенным к слуге. Точно так же кто-то из пятерых мог самовольно или по просьбе другого прочитать свои стихи.

В то же время Кадана не покидало чувство, что он не один из них. Ему демонстрировали это мимолетные покровительственные взгляды — какие могли быть устремленными на редкую экзотическую птичку. Пренебрежительные кивки и едва заметные жесты холеных рук.

Все четверо были так же молоды и стройны, как Рауль. Все четверо были так же ухожены и красивы. Все четверо были так же избалованы и развращены.

Как минимум двое из них не стесняясь демонстрировали, что близки друг с другом более, чем могут быть друзья. И кажется, все четверо были убеждены в том, что и он для Рауля "играет в постели женскую роль". Впрочем, это не смущало никого, хотя и становилось время от времени предметом скабрезных шуток.

Как-то вечером Венсан и Жерар повздорили между собой. Ссору их нетрудно было угадать уже по тому, что они устроились на разных концах дивана, глядя в противоположные стороны, в то время как обычно сидели так плотно друг к другу, что, казалось, тела их невозможно расплести.

— Что-то новое, — прокомментировал этот факт Рауль, едва вошел, — голубки переключились на кур?

Жерар фыркнул и демонстративно высморкался в кружевной платок, а Венсан произнес:

— Куры прельщают не всех, но это определенно есть. Скажите, Жерар, как чувствует себя мадемуазель Клюзи? — говоря это, на друга он по-прежнему не смотрел.

— Полагаю, лучше, чем вы, ведь она-то заслужила возможность провести время со мной.

Венсан вскочил, и сидевшему в кресле поодаль Кадану показалось, что сейчас один вызовет другого на дуэль. Но Венсан лишь посверлил недолго глазами своего собеседника и снова сел.

— Ваше общество не стоит траты сил, — заметил он, — последнее время ваш вороной жеребец изрядно ослабел.

Жерар скрипнул зубами, а Кадан не сдержал тихого смешка.

Взгляд Венсана тут же обратился к нему.

— Когда мы познакомились с вами, Жерар, вам было девятнадцать лет, и вы были красивы как Аполлон. Но я все чаще думаю, что времена вашего расцвета прошли. Кому нужен старый мерин, когда у нас есть куда более молодой и все еще никем не сорванный цветок.

Кадан поднял бровь, различив намек.

— Берегитесь, виконт, как бы вам не поранить белые пальцы об острие шипов.