Гавр – сладость мести (СИ) - "Ка Lip" - Страница 67

— Я давно хотел тебя попросить… можешь не называть меня "Лекс"? Я понимаю, когда я работал официантом, там принято всем такие имена давать. Но ведь сейчас другое…

— А что-то изменилось? — Гавр с презрительной улыбкой смотрел на парня, ставя его таким вопросом в тупик и видя, как тот, потерявшись в услышанном, не знает, что ответить. — Мне нравится тебя так называть.

— Хорошо… — Лешка проглотил обиду и то, как больно стало внутри от этих слов.

— Что загрустил? Рассказывай, как ты жил, мне ведь интересно это знать. Как кони, как успехи в спорте?

И опять Лешка видел другого Гавра — внимательного, интересующегося его жизнью, готового его слушать. Он не понимал, почему Гавр такой разный, почему так больно ранит, а потом меняется…

Лешка стал рассказывать о времени без Гавра и постепенно, как всегда, увлекся конями, прыжками, жизнью конюшни, и все это дало ему забыть обидные слова Гавра.

После ужина Гавр сразу пошел спать, сказав, что долгий перелет и разница во времени плохо на него влияют, да и Алешка видел, что тот устал и выглядит сонным. Сам он остался на кухне, убраться и вымыть посуду. Занимаясь этими нехитрыми делами, он думал опять о Гавре, а потом о Назаре… После того, как он осознал, что чувствовал к Назару, он часто думал о нем. Но все его мысли были нерадостны. Алешка знал, что Назар другой, это не Гавр и он никогда не полюбит парня и даже большее — он будет презирать такие чувства. И поэтому то, что Алешка испытывал, навсегда должно остаться в его душе, как страшная тайна, которую никто не должен узнать. Да и Назар переменился, он вообще не хочет теперь его знать, так что толку об этом думать? Теперь у него лишь есть воспоминания о времени, когда он был счастлив, а рядом с ним находился человек, которого он любил, да только не понимал этого. Вот как бывает в жизни. Все это для Алешки было слишком сложно, и сейчас то, что он чувствовал к Гавру, отличалось от того, что он чувствовал к Назару. Но, наверное, просто он стал другим, и чувства его стали другими. Или он так и не может ни в чем разобраться? И самое плохое, что, так и не разобравшись в себе, он тем более не мог разобраться в Гавре. Зачем он ему? Зачем он хочет подарить ему коней, а такую просьбу, как называть его человеческим именем, не хочет выполнить. И почему он такой, как будто знает что-то, чего не знает Алешка. Но вот только что? И как дальше жить? Хотя, он ведь решил, что будет просто жить, так как ни на что не способен. Он слабый и беспомощный в этой жизни, и все-таки хорошо, что у него есть Гавр, который о нем заботится.

С этими нерадостными мыслями он пошел спать.

Через месяц на конюшню приехала коневозка, и оттуда Алешка торжественно вывел двух коней, которые приехали из Германии.

Первый конь был серой масти с яблоками яркого оттенка по всему крупу. Ему было три года — молодая, перспективная конкурная лошадь Голландской теплокровной породы.

Второй конь был гнедой масти и ему было шесть лет, по породе он был Французский сель.

На Лешкин вопрос, как зовут его коней, водитель коневоза лишь пояснил:

— Черт язык сломит, так этих уродов зовут, — и всучил Лешке в руки документы на коней.

Потом, поставив лошадей в приготовленные для них заранее денники, Алешка пошел в комнату для чаепития, где уже собрался весь народ с конюшни, с интересом ожидающий его. Всем хотелось посмотреть на документы и поздравить Алешку с такими действительно очень хорошими спортивными лошадьми. Вот так, за чаем, они и стали рассматривать эти документы. Алеша еще помнил немецкий после школы и смог, хоть и с трудом, прочесть кличку первого коня. Серого коня, которому было три года, звали Эрмес Райан, а его порода в документах обозначалась как Королевская Племенная книга Голландской Теплокровной породы. Лешка несколько раз перечитал кличку лошади и, запинаясь, постарался ее произнести, что рассмешило всех. Но потом он стал читать документы на второго коня, и его кличка окончательно поставила Алешку в тупик. Шестилетнего гнедого мерина породы Французский сель звали Эйч энд Эм Олл Ин. У Лешки из рук забрал документы Казик, так все звали одного из парней. Тот в своем манерном стиле стал произносить эту кличку, смешно вытягивая трубочкой свои пухлые губки. Потом эту кличку каждый старался произнести, но под общий хохот окружающих. В результате выговорить это так никому и не удалось.

— И как мне их звать теперь? — растерянно произнес Алешка.

Окружающие, находясь на позитивной волне, стали наперебой предлагать ему разные варианты, и когда ни у кого уже не было сил смеяться, Алешка сделал вывод:

— Серого буду Федей звать, а гнедого — Борей.

— Борис. Ты не прав, — пародируя известного комика, произнес сидящий рядом с Алешкой парень и все засмеялись.

Так дружеские посиделки затянулись еще на пару часов. Один из ребят сбегал за недоеденным тортом из холодильника, а у девчонок завалялись две бутылки шампанского. Потом, проведя ревизию холодильников и шкафчиков, принесли оттуда все съестное. Вскоре их стол уже ломился от изобилия и разнообразия закуски и выпивки.

Алешка пил лишь символически, но активно поддерживал все тосты и чокался со всеми пластиковыми стаканчиками. Ему не нравилось пить, но и уходить отсюда он не хотел. Впервые в жизни он попал в такой коллектив на конюшне, где практически все были его сверстниками, и где ему было так здорово и хорошо. Он видел, что его действительно искренне поздравляют и все рады, что у него такие классные лошади.

Поздно вечером он долго прощался с ребятами, которые стояли на улице и курили, и потом счастливый побежал к ожидающей его машине.

Казик, смотря на это, произнес:

— И что Гавр в нем нашел? Деревенский простофиля, ни рожи ни кожи.

— Конечно, с твоей красотой не сравниться, — стоящий рядом с Казиком парень подмигнул, — то-то ты постоянно в швейцарские клиники летаешь. Тебе там все уже перешили или еще что свое осталось?

— Завидуешь? — Казик манерно качнул бедрами и провел по ним рукой.

— Это ты этому лошку завидуешь.

— Конечно. Вот ему каких коней ебарь подогнал, а я второй год своего обслуживаю, и что? У меня только один конь, и то ни на что особо не годный.

— Тебя на любого посади, под тобой все прыгать перестанут.

— Слышь, я ведь и обидеться могу. Ты-то, тоже мне, талант-самородок выискался из Урюпинска своего. Тебе полгода назад из Европы коня привезли, так теперь он даже бегать не хочет, так ты его задергал.

— Да пошел ты, курва крашеная.

— Сам пошел.

Вот на этом они и разошлись. Хотя на следующий день опять улыбались друг другу и целовались при встрече в щечку, так как знали — такова жизнь, нужно уметь притворяться, и тогда ты выживешь.

Приехав домой раньше Гавра, Алешка спешил приготовить праздничный ужин, ведь такое событие у него теперь — два офигенных, классных и безумно дорогих коня. Когда Алешка увидел суммы стоимости этих лошадей, он думал, что ошибся. Но нет, все эти нули относились к цене коней. Хотя потом Алешку немного задело то, что владельцем этих лошадей по документам был Сарычев Гавриил Владимирович. Но разве он может на это обижаться? И почему он подумал, что Гавр в документах владельцем лошади укажет его? Кони ведь очень дороги, и это нормально, что они принадлежат Гавру, ему-то они все равно не нужны. Потом Лешка отвлекся от этой мысли тем, что с конями приехала еще и новая амуниция для них, и он тоже видел сумму счета на все это, и она впечатляла. А когда он стал разбирать амуницию, то пришел в полный восторг. К каждому коню пришло седло, три вида уздечек, и все — от попон до ногавок на ноги — у каждого из коней было свое и в предостаточном количестве. Алешка чувствовал себя на седьмом небе от счастья и в благодарность за такой подарок так хотел успеть приготовить этот ужин для Гавра.

В этот месяц между ними установились странные отношения. После приезда из Америки Гавр переменился, хотя, может, он и раньше был таким, а Лешка этого не замечал. Но теперь все стало слишком обостренно и болезненно для него. Лешке иногда казалось, что Гавр специально любит его сначала задеть побольнее, а потом, меняясь, заглаживать эту боль. Зачем это нужно было Гавру, Лешка не понимал. Все это переносилось и на постель. Когда в первый раз Гавр, придя домой и позвав его, сказал, чтобы он у него отсосал, Лешка растерялся и, казалось, просто не верил в происходящее. Этот тон и то, как Гавр, развалившись в кресле, с безразличием и холодной надменностью смотрел на него. Лешка был не готов к такому и, наверное, шок и растерянность повлияли на то, что он сделал это. Встал на колени перед его креслом и стал сосать. Потом ему было так мерзко от произошедшего, но он смолчал и проглотил обиду. А через несколько дней Гавр, заехав за ним на конюшню, повез его в ресторан, где вел себя как раньше. Он был внимателен и заботлив, и потом, когда они приехали домой, Алешка просто растаял в его руках от ласк, которые тот на него обрушил. Эта ночь была чем-то сказочным и нереальным. Гавр, казалось, только и думает о том, как доставить ему удовольствие, забывая о себе.