Гавр – сладость мести (СИ) - "Ка Lip" - Страница 6

Два дня Лешка сидел дома, а на третий поехал к лошадям, понимая, что хоть на корде, но нужно их погонять, тем более, у него уже появился один частник с конем, который был готов ему платить за работу его лошади. Поэтому Алеша не мог позволить себе отлеживаться дома.

Вот так и пролетел январь. Алешка еле-еле наскреб денег на оплату за двух коней и понял, что нужно что-то решать с работой, причем срочно. Хоть спина и восстановилась, но боли в ней он чувствовал каждый раз, когда садился верхом на лошадь. Однако, эти боли его не останавливали. Пообщавшись с другими спортсменами, он узнал, что у многих из них есть межпозвонковая грыжа и ничего — все ездят верхом. Хотя его и напугали рассказы о том, что были случаи, когда спина болела так, что ходить было нереально, а не то, что ездить, от боли отнимались ноги, и человек еле ползал. Алешка решил, что не будет думать о худшем варианте своей болезни, да и некогда ему было думать о себе. Нужно было искать подработку. Алеша решил съездить к Петровичу на ипподром, поговорить с ним о поисках такой подработки. Приняв это решение, он поехал на ипподром. Но самое основное во всем этом было то, что он очень хотел увидеть Петровича, так как тот являлся для него единственной ниточкой информации о Назаре. Только Петрович мог рассказать, что с Назаром, а Леша так хотел это узнать. Для него это было, как глоток воздуха, как лучик света во мраке вокруг себя. Наверное, он был слишком наивен и действительно не знал жизни, поскольку в своих мечтах верил, что услышит об оправдании Назара и о том, что его выпустили на свободу. Алешка мечтал, как это будет здорово, когда он узнает, что Назар свободен, и они увидятся.

Петрович был рад его приезду. Он напоил Алешку чаем в каптерке и, узнав о проблемах с его спиной, повторил уже услышанное Алешей от врачей, что это бывает у многих спортсменов. Подработку, к сожалению, Петрович у себя Леше не мог предложить, так как сам бедствовал. Последствия дефолта сильно задели и его конюшню. Частники разахались, забрав своих коней, а прокат практически не ходил. Алешка понимал, что Петрович и рад бы помочь, да вот нечем.

Уже прощаясь с ним, Петрович произнес:

— Назару дали десять лет. Хотя ему и больше светило, но, видно, за него сильно кто-то вступился, и часть улик исчезла, так говорят… — Петрович замялся, понимая, что сболтнул лишнего, — ему пятнадцать светило, так что десять — это самый лучший вариант.

Петрович пожал руку Алешке, который, как в тумане, пошел в сторону платформы Беговая.

Он опять сидел на лавке на перроне и смотрел на приходящие и отходящие электрички, на людей, садящихся в них, и слышал объявление машиниста: "Осторожно, двери закрываются…", а в ушах звучал обыденный голос Петровича — "Назару дали десять лет…"

Десять лет… Алеше стало страшно и больно от этого срока, но он ничего не мог сделать, ничего. Это та невидимая сила, о которой он и не подозревал, ворвалась в его жизнь и жизнь Назара, изменив их. Теперь Назар там, а Алеша здесь. Вот и все. Возвращение Назара нужно ждать десять лет…

— Лех, ты чего? — Алеша поднял глаза и увидел стоящую перед ним Маху, которая стала еще толще, с сигаретой в зубах. — Не спи, а то замерзнешь, — весело сказала она, сплюнув на перрон. — Короче, не парься так о работе, я все слышала, когда ты с Петровичем о работе говорил. Есть у меня знакомые на другой конюшне. Им человек нужен с упряжниками работать. Я сегодня все узнаю и тебе вечером домой позвоню, скажу, нужен ли еще человек или нет. Если нужен, тогда объясню, куда тебе ехать. Их конюшня в парке Горького находится, да ты, наверное, слышал о ней, в Нескучном саду.

Машка, подхватив его под руку, затолкала в подошедшую электричку, продолжая свой рассказ.

— Об этой конюшне все слышали — они там при прежнем хозяине наркотой торговали. Представляешь, в сене ее возили. Но это было в начале девяностых. Потом там всех накрыли и теперь у конюшни новый владелец. Они активно покатушками занимаются, на Воробьевы горы ездят катать. У них тройки и пары в повозках… В общем денег там хорошо платят…

Уже на следующей день Алеша поехал в Парк Горького искать конюшню в Нескучном саду. Он легко нашел ее по следам коней на снегу. Обычная конюшня: убогие строения, гора навоза, мусор, старые машины, деревянные левады с погрызенными досками и девчонки, громко матерящиеся, таскающие тачки с навозом и опилками. Начкон, отвечающий за все это, — мужчина, по типажу похожий на Петровича, был уже в курсе Лешкиного приезда. Он, опрокинув стакан и сморщившись от горечи напитка, слушал Алешку, а затем лишь махнул рукой, это означало, что Лешу приняли на работу. Дело было нехитрое: каждый день запрягать в повозку пару и ехать с одной из девчонок катать на Воробьевы горы. Туда обычно приезжали свадьбы, вот они и приносили основной доход. Несмотря на осенний дефолт, люди играли свадьбы, а свадьба для русского человека — это святое. На такое событие денег никто не жалел. Вот и на катание молодоженов и пьяных гостей в экипаже тоже не жалели. Поэтому свадьбы приносили основной доход, и если не было свадеб, заработок за день конечно падал в разы, но, все равно, находились желающие заплатить за катание в экипаже.

Теперь график жизни Алешки начинался рано утром, когда он несся в ЦСКА отработать Вальхензея и Зацепа и поработать еще и частную лошадь, а изредка там были и желающие заплатить ему за конкурную тренировку. Потом он ехал в Нескучный сад и там уже стоял с конями на Воробьевых горах в ожидании заработка до победного конца.

Зимой в мороз такой заработок был не из легких. Нахождение на улице столько времени давалось Алеше непросто. Домой он обычно приезжал уставший и замерзший., но с деньгами в кармане. Вот поэтому он и продолжал работать, несмотря на то, что врачи не рекомендовали ему застужаться. Соблюдать эту рекомендацию было нереально и только обезболивающие таблетки снимали боли в спине, а дома он теперь ходил, как его бабушка, с шерстенным платком, обмотанным вокруг поясницы.

Спорта в его жизни больше не было. Те времена, когда он выступал на соревнованиях, Алеша вспоминал, как лучшие дни своей жизни. Теперь на соревнования у него не было ни времени, ни денег. Но Алешка продолжал содержать двух коней, еще на что-то надеясь, хотя и не знал на что. Наверное, он просто жил и верил, что все может измениться к лучшему.

Назар спокойно выслушал приговор судьи: десять лет заключения в колонии строгого режима. Он заранее знал, что ему светит. За него боролись его люди. За него боролся Ефим, который остался на свободе. Правда Ефима искали и тому пришлось затаиться, но он действовал через подставных людей, и пока шло следствие, помогал Назару. Назар это знал и ценил, он не ошибся в своем друге, тот его не бросил, боролся за него до конца. Нанятые Ефимом адвокаты делали максимум возможного. Еще были значимые люди, которые замолвили за него слово, поэтому часть доказательств исчезла. Но даже эти люди не смогли сотворить чудо, слишком много в жизни Назара было крови, убийств и всего, что не оставляло ему шансов на освобождение. Так что Назар еще до начала долгого судебного процесса знал, что ему дадут минимум десять лет.

Сидя в тюрьме, он начал по-другому ощущать себя и свою жизнь, как будто воспринимал ее со стороны. Теперь у него было море времени все вспоминать и анализировать, то чем анализировать то, чем он жил все эти годы. Нет, он ни о чем не жалел. И если бы ему дали шанс прожить все заново, он бы, наверное, прожил эту жизнь точно так же ярко, насыщенно, весело, бедово… Да, и о чем ему жалеть? Он жил по полной. Он имел все, он не боялся, он шел к цели. Он позволил себе быть свободным. Он пил, гулял и веселился так, что этого на десять жизней хватит. Все в его жизни было, все… Так тогда о чем жалеть? Вот только об этих небесно-голубых глазах, которые он больше никогда не увидит. И о том, что, вроде, имея все, позволяя себе все, что он хочет и теша себя мыслью о свободе и о том, что он может управлять своей жизнью, Назар вдруг понял, что ничем он не управляет, что все это было самообманом. Он жил так, как принято в их бандитском мире, он не влиял ни на что, а лишь подчинялся общим правилам и законам и вот финал: он в тюрьме и на этом его жизнь там, на воле, закончилась, но началась другая, которую он не боялся. Только вот мысли о том, что он сам вершит свою судьбу и делает так, как он хочет, теперь являлись для него лишь самообманом. Он лишь винтик в механизме, лишь звено в общей схеме. Нет, он — не свободный человек, он просто деталь общего процесса и если он будет соблюдать все правила, тогда так и останется этой деталью. А ели нет — его перетрут жернова этой машины. Но Назар хотел жить. Ах, как же он хотел жить. Он хотел видеть небо не через прутья решетки, он хотел видеть это небо будучи свободным и вдыхать чистый воздух и жить… Вот поэтому он принял свою роль в их структуре криминального мира и стал ее частью, разочаровавшись в том, что вместо свободы, к которой так стремился, он обрел заточение и понимание того, что он — часть системы и не более…