Эй, Микки! (СИ) - "SourApple" - Страница 27

— Не чистоплюй? – скептически переспрашивает она. – Ты свинота ещё та, если бы я не пожила у тебя те пару недель, ты бы нахер зарос в грязи.

— Не преувеличивай, – вступается Йен.

— Я преуменьшаю.

— У тебя квартира тоже не дворец приёмов, – продолжает тот, и она прищуривается и переводит взгляд с него на Микки и обратно.

— У меня как будто даже дежавю.

— Лечиться тебе надо, – ворчит Микки и садится на стул.

Дежавю у неё. У него тоже дежавю, потому что, когда она дулась на Галлагера, Микки точно так же вступался за него.

А квартира, как ни странно, выглядит… уютной? Чувствуется, что её пытались обжить. Микки в свою, например, просто въехал. Сунул одежду в шкаф, а посуду раскидал по полкам – всё. Ну и пистолет на месте лежит. А на шкафу в спальне у него стоят ещё три коробки, и он в душе не ебёт, что там, потому что ему всего хватает.

— Пойду загляну к Погу, – снова нарушает тишину Мэнди. – Договаривались, что всё будет готово к восьми, надо успеть сделать дозаказ.

— Пог – владелец кафе в паре домов отсюда, – говорит Галлагер, когда она уходит.

— В доме престарелых?

— Что… а, нет! В другую сторону, – тот даже пальцем указывает, будто это имеет какое-то значение. – Мы по средам заказываем у него запечённую рыбу.

— Она у тебя меньше месяца живёт, а вы уже традиции завели? – недоверчиво спрашивает Микки.

— На это много времени не надо, – улыбается тот и с неловкостью оглядывается. – У меня тут, конечно, потеснее, чем у тебя, но лучше так, чем соскребать тебя с асфальта в обувную коробку.

— Не начинай, – предостерегает Микки.

— Блядь! – так неожиданно срывается Галлагер, что Микки вздрагивает и настораживается. – Не начинать? Ну охуеть теперь! Как будто я не знаю, что у тебя в голове. Свалить пораньше и больше тут не появляться, да? Пустить мне пыль в глаза и всё равно сделать всё так, как ты решил. А ты решил, что не будешь бегать от Кемаля. А ещё – что ебать твою жопу я сойду, а прикрывать – нет. Вот что ты решил.

— Галлагер…

— Йен, меня зовут Йен, твою мать!

— Что за ебучая истерика? – угрожающе начинает Микки, подходя ближе. – Что ты опять устраиваешь? Я же сейчас здесь, тебе разве не это важно? Йен.

— Мне похуй, где ты, – резко отвечает он, – хоть во Вьетнаме, хоть в Мексике, пока ты не ищешь проблем.

— Блядь, не лезь в это, – зло одёргивает Микки. – Ты нихуя не понимаешь.

— Потому что я тупой? – саркастично уточняет Йен. – Так валяй, объясни. Ты же у нас тут самый умный. Объясни, зачем соваться в дерьмо, если можно не соваться!

Затем, что он по жизни в дерьме, хочет сказать Микки, но молчит, только руки сжимает в кулаки и челюсти стискивает так сильно, что зубы вот-вот крошиться начнут. Квартира у Галлагера для шестнадцатилетнего парня, и мозги для него же.

— Я дал себе слово защищать Мэнди, – неожиданно честно говорит он. – Он не даст ей спокойно жить, будто ты не знаешь этого.

— Он не знает, где она, – напоминает Йен.

— И? – фыркает Микки. – Это мешает ей в панике оглядываться по сторонам, когда она ездит на работу? Мешает бояться?

— Это северный Чикаго, – настаивает Йен. – Здесь всё по-другому.

— Синяки на лице и теле такие же. И кости ломаются так же. И пуля по-прежнему убивает.

— Ты же не хочешь сказать, что… – бледнеет Галлагер. – Блядь, Микки.

— Я же сказал, – ухмыляется он, – не лезь.

— Не лезь, – передразнивает тот. – Подумаешь, придётся понавещать тебя в тюрьме несколько лет.

Микки хмурится, но не отвечает. Он не просит навещать его в тюрьме, он вообще ничего не просит, но Галлагер дохуя вбил себе в башку. Он начальник Микки на работе, он трахает его дома, а теперь пытается ещё лишить и права голоса? В его, Микки, жизни?

— Я не твоя вещь, – медленно проговаривает он.

— Чт… ты ебанутый? – Какое искреннее охуение. – Где я об этом сказал?

— Не еби мне мозги.

— Блядь, вас хоть на десять минут можно оставить? – раздаётся от двери голос Мэнди, и Микки закатывает глаза. Явилась.

С другой стороны, это значит, что Галлагер заткнётся, а через часок Микки просто свалит, и останавливать его тот не станет. Что он скажет? Как объяснит Мэнди, почему вдруг лезет в жизнь Микки?

— Наконец-то ужин, – кидается к ней Йен, но она отступает.

— Что происходит?

— О чём ты?

Блядь, как он с такими актёрскими данными в прошлый-то раз не спалился? У футбольного нападающего, когда он забивает просчитанный гол, удивления на лице больше, чем у Галлагера в голосе.

— Дуру из меня не делай.

— Мэнди…

— Микки, – зовёт она и, сунув Йену бумажный пакет, подходит, – в чём дело?

— В чём бы ни было, к тебе не относится.

— Неубедительно. Повторить?

— Не поможет.

Они буравят друг друга взглядами: ждут, кто сдастся первым. Микки не собирается. Мэнди, видимо, тоже. Галлагеру почти удаётся слиться с мебелью, потому что он до сих пор не всёк в тему.

— В чём дело? – повторяет она.

— Не-а.

— Микки!

— Отъебись нахуй! – срывается он. – Что, блядь, непонятно было, когда я сказал, что это не твоё дело? Ты живёшь с Галлагером – живи. Не лезь ко мне.

В глазах Мэнди столько ярости, что Микки бы давно испепелило, но вместо этого он злится только сильнее. Блядь, как будто он здесь – единственный, у кого есть мозги, потому что эти двое ведут себя как пятилетки. Делают какие-то выводы, доёбываются, почему-то считают, что Микки им чем-то обязан. Кому и чем? И почему? Ебучий Галлагер, как же всё было просто, пока не выяснилось, что они с Мэнди когда-то корешились.

— Кеньятта? – неожиданно тихо спрашивает она и складывает руки на груди.

Без вызова спрашивает. Да и вообще это не похоже на вопрос, она не дура всё-таки. Делать из неё дуру Микки и не собирается, но и отвечать не хочет. Не хочет пугать её сам, у неё и без того этот её ебанутый бывший, который считает её своей собственностью.

— Ну ты и вляпалась, Мэнди, – вместо этого говорит он.

— Так, может, хотя бы ты не будешь? – приподнимает брови она.

— Мэнди…

— Да помню, – взмахивает руками она, – я помню! Ты говорил, что убьёшь его, если ещё увидишь, но почему мы не можем просто послать это нахер? Микки, пожалуйста.

— Потому что он торчит у нашего дома, где живём, напомню, мы с тобой? Я хочу входить в свой дом тогда, когда мне надо, а не когда мне позволяют.

— Ну он же не станет торчать там вечность, – вставляет Йен, и Мэнди злобно на него зыркает:

— Хоть ты-то не лезь.

— А ты не охуела командовать?

— Охуела, – соглашается она. – Да, охуела. Потому что с какого-то хера у меня тут вдруг нарисовались два самоубийцы. И если одного можно убедить никуда не соваться, то второй – поехавший саус-сайдский гопник. Который, правда, в месяц зарабатывает столько, сколько в Саус-сайде не заработать за год, и снимает квартиру в нормальном районе. Какая разница, где и чем ты живёшь, правда, Микки?

— Успокойся, – ровно просит он.

— Я успокоилась, – кривится она, всё сильнее и сильнее повышая голос. – Успокоилась, а потом выяснила, что Микки Милкович играет по правилам.

— Мэнди, перестань, – твёрдо произносит Йен.

— Да как я…

— Заткнись! – рявкает он, и она застывает на месте с открытым ртом. – Жрать садитесь. А ты, – поворачивается он к Микки, – ночуешь тут до тех пор, пока Кемаль не перестанет появляться у вашего дома.

— Какой Кемаль? – непонимающе переспрашивает Мэнди.

Микки только собирался возмутиться, но она его перебивает, так что вся его язвительность улетает в её адрес.

— Твой бывший, ослица тупоголовая.

— Вы не можете запомнить имя Кеньятты, а тупоголовая я? – уточняет она.

— Какая, блядь, разница, как его зовут, – взывает Йен. – Кеньятта, Кемаль, хоть Кваху Свет Утренней Зари!

— Расист, – ухмыляется Микки, и Мэнди смеётся.

На полминуты становится легче: выглядит всё так, будто они просто по-дружески собрались втроём. Будто нет никакого Саус-сайда, а где-то за спинами не маячит призрак горного тролля. Но тут Мэнди хватает Микки за руку и, заглядывая ему в глаза, цедит: