Приключение русских в Иностранном легионе - Львов Андрэ - Страница 9

Горы – они в и Африке… горы! Разве что по сравнению со Словакией, эти горы были гораздо круче и менее приветливыми. Если те возвышенности можно было сравнить со стадом убегающих бизонов, то тут вообще никакой романтики на ум не приходило. Даже встречающиеся на его пути деревушки не вызывали у него никакой радости. Местные церкви, как правило, стояли с отрытыми дверьми, но в них никогда не было ни какой жизни – ни служителя культа, ни подношений господу Богу и эта пустота так же не вызывала никакого религиозного экстаза! На небольших полях, встречавшихся по пути, кроме лука и побегов ржи ничего больше не росло и приходилось с горя вгрызаться зубами в очередную головку альпийского свежего лука и заедать её тщательно пережёванными сырыми чехословацкими макаронами. Порой ему казалось, что надо просто прыгнуть в бездну, но какое – то седьмое чувство вселяло надежду на то, что эти Альпы скоро закончатся. И путник, взбираясь по извилистой дороге, куда – то всё выше и выше, мог наблюдать за облаками, образующими пушистый ковёр у его ног, на который он так и не отважился ступить. Холод и голод на этот раз ощущались на все сто процентов, и хвалёные чешские сандалии совсем развалились, пришлось обмотать их пластиковыми пакетами и самому прятаться под таким же большим пакетом, который когда-то служил укрытием для мотоцикла. Внезапно мелко – моросящий дождь перешёл в сильный ливень и поток воды, сбегавший по дороге куда-то вниз, стал настолько угрожающим, что путник был вынужден какое-то время идти по каменному бордюру. Хотя бордюр и был на полметра выше дороги, но вода уже стала жадно облизывать его кромку. Казалось, ещё мгновение и можно будет прощаться с жизнью, но вдруг, как свет в конце тоннеля, в этом совершенно безлюдном месте, он отчётливо разглядел очертания дома. Подбежав к своему убежищу, путник так и не отважился постучать в дверь и решил просто укрыться под навесом высокого крыльца. Вдруг тяжёлая деревянная дверь открылась, и на него пахнуло теплом и едой! В просвете появилась толстая рыжая австрийка средних лет, быть может, сестра – близняшка той самой толстухи, что ещё не так давно подносила пиво на хуторе. Крупная хозяйка дома, совершенно молча, буквально, загребла за шкирку своею пухлою рукой нежданного гостя, как какого – то промокшего помойного кота и втащила внутрь вполне приличных апартаментов. За стенкой бушевала стихия, а тут тишина, покой и уют. Да ещё, как по заказу – накрытый стол, покрытый белой скатертью. Время было вечернее, из комнаты в зал вышла молодая рыжая австрийка, чем – то напоминавшая хозяйку дома и такой же худосочный рыжий австрияк. Можно было предположить, что это молодая пара навестила тёщу своим визитом проживающую, где-то отшельницей в горах. Впервые в своей жизни, наш путник находился внутри настоящего европейского жилья со всеми удобствами! Потрескивали поленья в застеклённом камине, стояла дорогая мягкая мебель, на столе много сыра и хлеба в фарфоровых тарелках.

К сожалению, знания немецкого языка были недостаточны, чтобы вообще о чём – то говорить и лишь благодаря Атласу дорог удалось, с грехом пополам, показать этим рыжеволосым хозяевам уже проделанный путь и, наконец, выяснить то место, куда ему удалось забрести. Согласно карте большего масштаба, что принесла хозяйка дома, всё самое страшное уже оказалось позади. Впереди его ждало плоскогорье с озёрами, и через каких – то пару сотен километров, та самая солнечная Италия, куда он так стремился попасть. К сожалению, при всём желании, много съесть у оголодавшего путника не получалось, ибо глазами можно было проглотить всё, что он видел на столе, но явно скукожившийся желудок, ничего лишнего принимать не хотел. От горечи хотелось заплакать, но на него продолжали смотреть три пары улыбчивых зелёных глаз. Ливень за окном стих, и путник поспешил убраться прочь и всё, что было из съестного на столе, всё понимающая заботливая австрийка, собрала ему в пакет. Через сотню метров он набрёл на крепкое бревенчатое строение, и как выяснилось утром, это была местная автобусная остановка, в углу которой в пластиковых пакетах были сложены вполне добротные вещи. И закутавшись в них, он, наконец – то, за последние две недели, смог уснуть. Он спал, не слыша и не чувствуя дождя, что так его доставал в последнее время. На следующий же день жизнь стала радикально налаживаться. Борис, хорошо выспавшись и прихватив пару тёплых рубашек, которые могли согреть его от жуткого альпийского холода, впервые пошёл по равнине дальше. По дороге купил пачку «Мальборо», позволив себе слегка расслабиться, и шесть банок пива. Солнце светило на голубом небе и не было ни одной тучки, ему то и дело стали попадаться курортные места, которые он каждый раз старался поскорее обойти, чтобы не искушать судьбу и не завидовать образу жизни этого страшного Запада. И остановись он хоть на один денёк, то сразу бы попал в разряд бомжей, а так он был просто путешественником! Последние дни в Австрии ничем выдающимся не были отмечены и сегодня рассказами о курортных местах никого уже и не удивишь. Снова пришло время, когда встал вопрос о нелегальном пересечении очередной государственной границы. Ситуация ухудшалась тем, что, когда слева и справа горы, то обойти их или объехать не представлялось ему возможным.

Положившись на свою счастливую звезду, лазутчик снова пересёк ограждение автобана, чтобы не делать дугу в дополнительные шесть десятков километров по простой просёлочной дороге. Тогда как эта шести полостная магистраль вела его, никуда не сворачивая, прямо к Итальянской границе, но через несколько минут пешего хода перед ним, словно в сказке, появился переливающийся разными цветами ларец на колёсах. Из него выскочили двое полицейских, но на этот раз совсем непохожие на тех, что были из пробирки Гиммлера, но походившие как две капли воды на Дон Кихота и Санчо Пансо. Впервые, полицейские ему не улыбались, а набросились на него – мирно идущего путника, никого не трогающего по довольно широкой обочине местной дороги. Последовал звонкий подзатыльник и с ошалевшего путника был сорван рюкзак, содержимое которого было просто вывалено на асфальт. Последним на землю упал Атлас всех дорог Европы – книжица синего цвета. Тот, что был «Санчо», открыл Атлас на загнутой странице «Австрия», и при помощи своих фонариков, эти двое уставились на неё с умным видом, как будто давно не изучали географию родного края. Они долго и удивлённо смотрели то на карту, то на путника, может потому, что пройденный путь был отмечен фломастером, или потому, что Австрия была перечёркнута крестом и жирная стрела указывала на Венецию. Вдруг как по заказу полицейские изменились в лице, как будто выпили микстуру вежливости. «Дон Кихот» суетливо открыл заднюю дверцу своего Фольксвагена со словами: «Бите!» Ехали долго, почти час и каково было удивление Бориса, когда полицейская машина остановилась напротив какого-то очень дорогого ночного заведения. Маленький полицейский, выскочив наружу, суетливо открыв дверцу, опять сказал путнику: «Битте!» Через несколько минут он, в окружении этих двух стражей порядка, оказался за столиком ночного бара, и вокруг них уже суетилось, как минимум, три гарсона. На ужин подали свиной бифштекс с жареным картофелем и по паре солидных кружек пива белого и чёрного цвета на каждого из них. Австрийские полицейские и простой советский человек сидели за одним столом вместе, пили и ели много, и очень вкусно! Потом произошло вообще, что-то невероятное – эти полицейские проводили своего пленника по только известной им тропинке вокруг пограничного КПП со словами, которые можно было понимать, как: «Иди – ка ты, товарищ в… Италию!»

Ему хотелось воскликнуть: «Виват, Италия!» Но приступ жуткой рвоты помешал возрадоваться такому удачному исходу событий. Ещё несколько дней пути по Италии, он очень сильно болел. Быть может, сказалась тяжесть альпийского перехода или съеденная та самая огромная колета? Понятно, что его молодецкое здоровье дало сбой, и каждый новый километр пути давался ему с невероятным трудом! Он сам удивлялся тому, что мог вообще ещё идти. Ситуацию спасало то, что дорога постоянно шла вниз под большим углом, но ноги сами уже подкашивались, а руки дрожали. Возникала мысль бросить рюкзак, который тащить уже не было больше никаких сил. К вечеру на подходе, к какому – то посёлку, он оказался сидящим на ступеньках у входа на кладбище. Бряцание ключей разбудили его – это сторож замыкал большие металлические ворота, при помощи какого – то огромного доисторического ключа и, уходя, он сунул в трясущиеся руки нашего больного, какую – то денежную ассигнацию. Вдали ещё можно было видеть солнце на закате и по мере того, как его диск словно в замедленном кино, всё больше погружался за линию горизонта, становилось мрачнее, как в округе, так и у него на душе.