Трагедия с 'Короско' - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 15
- Предыдущая
- 15/29
- Следующая
- Где же мне и быть, Джон, как не подле моего супруга?! И, право, мне гораздо, гораздо лучше здесь, чем было бы там, в Хальфе!
- Дошла ли до города какая-нибудь весть о случившемся? - спросил Кочрэнь.
- Одной шлюпке удалось уйти от арабов. Миссис Шлезингер с ребенком и няней уплыли на ней. Я находилась внизу, в каюте, когда арабы ворвались на "Короско"; те, кто был на палубе, успели сесть в шлюпку и бежать - шлюпка была уже спущена и совсем наготове. Арабы стреляли по шлюпке, и я не знаю, был ли на ней кто-нибудь убит или ранен!
- Они стреляли по шлюпке? - переспросил Бельмонт. - Прекрасно! В таком случае их выстрелы могли слышать в Хальфе. Как вы думаете, Кочрэнь? Погоня, вероятно, несется за нами по горячему следу, мы каждую минуту можем надеяться увидеть белые пулари британского офицера!
Но на этот раз Кочрэнь оставался холоден и недоверчиво отнесся к возможности спасения.
- Если они не выехали в составе сильного отряда, то пусть лучше вовсе не являются, - сказал Кочрэнь, - эти люди не из тех, с кем легко справиться. Главари их опытны в военном деле; с ними придется сражаться не на шутку.
В этот момент громадное багровое солнце наполовину опустило свой лучезарный диск за фиолетовую линию холма на краю горизонта. Это час вечерней молитвы мусульман. Древние обитатели Ирландского плато стали бы поклоняться этому лучезарному диску на краю горизонта, но эти дети пустыни были благородны в своих чувствах, - для них идеал выше материальной действительности, - и потому они оборачиваются спиной к великолепной картине заходящего солнца и возносят свой мысленный взор к далекому Востоку, колыбели и очагу их религии, и молятся, молятся так, что нам, христианам, остается только поучиться у них. О, эти фанатики мусульмане, как они умоют молиться! Всецело поглощенные своим религиозным экстазом, с вдохновенными лицами и сияющим взором, с повергнутым в прах челом, лежат они по несколько минут на своих молельных ковриках. И кто мог усомниться, глядя на этих людей, на их убежденную веру, на этот огонь фанатизма, горящий в их глазах, что в них таится великая жизненная сила, что бесчисленные миллионы людей думают, как один человек, - от мыса Джуба до пределов Китая! Пусть только одна могучая волна всколыхнет их, пусть только восстанет среди них великий вождь или организатор, который сумеет воспользоваться этой великой силой, - и тогда кто может поручиться, что эти сыны Востока не заполонят когда-нибудь жалкий, дряхлый, вырождающийся юг Европы, как некогда, тысячу лет тому назад!
Но вот молитва кончена, арабы поднялись с колен, - и тотчас же прозвучал призывный сигнал. Пленные поняли, что, пропутешествовав весь день, они были, по-видимому, осуждены путешествовать и всю ночь. Бельмонт невольно заворчал, он утешал себя надеждой, что погоня настигнет их еще на этом привале; но так надеялся только он один, другие же давно оставили всякую надежду на спасение и покорились неизбежному. Каждому из них дали по арабской плоской хлебной лепешке, которая показалась верхом всякого лакомства, и - о роскошь! - по целому стакану воды, свежей и холодной, из того запаса, который привез с собою отряд Абдеррахмана.
Если бы тело наше так же быстро поддавалось душевному нашему состоянию, как поддается это последнее нашим физическим, телесным ощущениям, каким раем небесным могла бы стать жизнь! Теперь, когда их жалкие физические потребности были удовлетворены, и самое настроение пленных стало совершенно иное, они уже не чувствовали себя, как раньше, угнетенными и пришибленными; в них откуда-то явилась и бодрость духа, и они без особого понуканья взобрались снова на своих верблюдов. Только мистер Стюарт лежал неподвижно, продолжая неумолчно шептать, - и никто из арабов не дал себе труда поднять и посадить его на верблюда.
- Они говорят, сэр, что он слишком тучен и тяжел, и они не хотят везти его дальше! Он все равно скоро умрет, так они не хотят больше с ним возиться!
- Не хотят возиться! - воскликнул Кочрэнь, у которого от гнева и негодования выступили красные пятна на щеках. - Да ведь он здесь умрет от голода и жажды! Где эмир? Эй, ты! - крикнул он проезжавшему в этот момент мимо него чернобородому Али Ибрагиму, таким тоном, каким обыкновенно обращался к погонщикам мулов. Но эмир не удостоил вниманием этот дерзкий оклик, а только, проезжая дальше, отдал какое-то краткое приказание одному из конвойных арабов, который, подскакав к Кочрэню, изо всей силы ударил его прикладом своего ремингтона в бок. Старый вояка ткнулся вперед и, судорожно ухватившись обеими руками за переднюю луку своего седла, почти без чувств поник над горбом своего верблюда. При виде этого возмутительного поступка, женщины не могли удержать слез, а мужчины в бессильном гневе скрежетали зубами и сжимали кулаки. Бельмонт машинально хватился за свой потайной карман, в котором у него находился маленький карманный револьвер, и только тогда вспомнил, что он отдал его мисс Адамс, когда ощупал, что карман пуст. Если бы под его горячую руку попался в эту минуту револьвер, он, наверное, уложил бы на месте эмира, ехавшего в нескольких саженях впереди его, а это вызвало бы поголовное избиение всех пленных.
Между тем на краю горизонта, там, где только что закатилось солнце, небо сохранило лиловато-серый оттенок. Но вот этот свинцово-фиолетовый горизонт начал постепенно светлеть и проясняться, пока не получилось впечатление мнимого рассвета и не стало казаться, что колеблющееся солнце вот-вот снова вернется. Весь закат алел розоватой зарей, которая постепенно стала вновь медленно угасать и переходить в прежний лиловато-свинцовый оттенок, - и наступила ночь. Еще сутки тому назад пассажиры "Короско" с палубы своего парохода любовались ночью, такими же звездами и тем самым серпом молодого месяца. Всего двенадцать часов тому назад они завтракали в уютном салоне перед отправлением на экскурсию; немного времени, казалось протекло с тех пор, - а нескольких из них уже не было в живых, остальные же стали за это время совершенно другими людьми.
Длинная вереница верблюдов беззвучно тянулась по залитой трепетным лунным светом пустыне, словно ряд привидений. В начале и в хвосте каравана мерно колыхались белые фигуры арабов. Кругом ни звука, - и вдруг, среди этой мертвой таинственной тишины и безмолвия, откуда-то издалека донеслись звуки человеческого голоса. Голос этот, сильный и благозвучный, пел знакомый напев: "Мы на ночь делаем привал, еще днем ближе к цели!"
Пленным казалось, что они различают слова, и все они невольно содрогнулись: неужели мистер Стюарт пришел в себя и с умыслом выбрал эти слова, или же то была простая случайность его бреда? И все они невольно обратили свои взоры в ту сторону, где остался их бедный друг: он отлично знал, что уж очень близок к цели...
- Дорогой мой дружище, надеюсь вы не очень сильно ранены? - сочувственно и с искренней тревогой в голосе осведомился Бельмонт, ласково и любовно положив руку на колено Кочрэня.
Полковник теперь понемногу выпрямился, хотя все еще не мог отдышаться.
- Я теперь почти совершенно оправился, - отозвался он заметно изменившимся голосом, - будьте добры, не откажитесь указать мне того человека, кто нанес мне этот удар!
- Вот тот, который теперь здесь подле Фардэ, там, впереди! - отвечал Бельмонт.
- Благодарю, я сейчас не совсем хорошо различаю его отсюда, при этом неверном, обманчивом свете луны, но думаю, что сумею узнать его потом. Это, кажется, еще молодой парень, безбородый... не правда ли, Бельмонт?
- Да, но, признаюсь, я думаю, что он переломил вам несколько ребер...
- Нет, нет, он только вышиб из меня дух, я не мог перевести дыхания... Да и теперь еще дышится трудно...
- Вы, право, точно железный, Кочрэнь! Ведь это был такой страшный удар, что трудно поверить, чтобы вы могли так скоро оправиться после него!
- Дело в том, - ответил Кочрэнь, близко наклонившись к Бельмонту, надеюсь, что это останется между нами и что вы никому этого не передадите, в особенности же дамам, - дело в том, что я, в сущности, старше, чем бы желал казаться, и так как я всегда очень дорожил своей военной выправкой, то...
- Предыдущая
- 15/29
- Следующая
