Приказано выжить! - Малыгин Владимир - Страница 86

Вечером следующего дня подошли к северной оконечности острова. Белые меловые скалы с тёмно-зелёными шапками леса постепенно вырастали из-за горизонта. Судоходство в этом районе было оживлённым, и нам, как всегда, пришлось держаться настороже. Руги ещё те ребята – палец откусят и не заметят, что следом ещё и голова с ногами проскочила. Как советовал Даниэль – подошли к берегу, выбрали местечко для стоянки, и затерялись среди множества кораблей. Кого тут только не было. Ощущение такое же, как будто попал в час пик в московское метро – к стоянке реально пришлось протискиваться, придерживая соседние борта руками. Так и ткнулись в берег. Можно было бы и причалить где-нибудь в сторонке, да нельзя нам. Всё-таки княжеские посланцы. Со всеми было обговорено неоднократно, кто и куда отправляется на острове. Поэтому мои купцы отправились по своим делам, ну а я с парой своих, уже привычных мне бойцов, начал открывать для себя дорогу к храму.

Подходя к высоким насыпным валам с деревянным тыном поверху, поневоле сравнивал их с Псковскими укреплениями. Сравнение получалось в нашу пользу. Да и выглядят наши дружинники всё-таки покруче местных, и покрепче будут (не зря их Изяслав гоняет), да и броня с оружием у нас поприличнее. Так, за размышлениями, не заметил, как добрался в общей толпе народа до храма. Большой холм, окружённый волхвами, белый плоский огромный жертвенный камень, на котором лежит туша большого животного. Проходим мимо – мне другое нужно. А, вот и главный храм. Прохожу под своды мимо стоящего караула, провожаемый тяжёлыми давящими взглядами. Впереди – впечатляющая статуя. Четыре искусно вырезанных суровых лица глядят на четыре стороны света. Мощные деревянные руки сжимают лук и меч, и ещё что-то, невидимое с моего места. Пробую подойти ближе, и, внезапно, статуя поворачивается ко мне, все лица собираются в одно, пронзительный взгляд из-под насупленных бровей обретает живую силу и в голове моей взрывается калейдоскоп образов. Чувствую, как меня подхватывают под руки мои дружинники – голова плывёт, а стены храма – выплясывают хоровод вокруг меня. Наконец, всё успокаивается, и я слышу знакомый голос:

– Радует меня, что ты смог сюда добраться. Вижу – сил у тебя прибавилось, и успехи твои, в деле укрепления веры нашей – заметны, но, ещё недостаточны. Перестали волхвы в храме слышать меня – льют жертвенную кровь нам на радость, а для чего льют – не понимают. Забыли. Давит их вера чужая со всех сторон – недолго стоять Арконе осталось. Только на востоке ещё берегут исконные заветы, да тоже – времени совсем мало осталось. С юга напасть идёт на русскую землю. Укреплять людей надо – пропадём иначе, в забытьи сгинем. Помни предназначение своё – храни древний покон и веру исконную. Так лучше будет для всех. Колеблется чаша бытия – выровнял ты пока весы. Так и дальше живи.

Опять закружился хоровод стен, хлопнуло изображение, распадаясь на четыре разных фигуры. Шагнула вперёд одна из них, поднесла к моим губам полный рог – наклонила, заставляя выпить. Пронёсся огонь по горлу, упал в желудок.

Очнулся я на траве возле храма. Над головой весело плещется в голубом океане безоблачного неба жаворонок. Вокруг меня, в нескольких шагах, народ толпится. Попытался встать и не получилось – лежу в какой-то яме. Выкарабкался всё-таки – обматерив своих дружинников и дождавшись, наконец-то, от них помощи, в виде протянутой руки. Напрягала мёртвая тишина вокруг, нарушаемая только что произнесенными мною ругательными словами, да пением жаворонка в вышине.

Столпившийся народ смотрит то на меня, то на канаву, из которой меня выдернули. Оглянулся и я посмотреть, куда это я свалился. Чёткий контур моего тела глубиной сантиметров в сорок. Ничего я провалился.

– Кто меня сюда прикопал? – Спрашиваю у дружинников.

– Боярин, вынесли тебя из храма – сомлел ты там. Положили на травку на солнышко, а ты начал в землю уходить. Таять под тобой землица начала-то … А потом и очнулся ты… Вон волхвы бегут, скажут сейчас что-нибудь умное.

Чувствую себя отлично – сил прибавилось, зрение такое, что у жаворонка, парящего в вышине, каждое перо вижу. Воздух все запахи мне приносит и обо всех рассказывает. Вот и поговорили…

Тут и волхвы набежали, забыв о своём достоинстве и солидности. Подхватили меня под руки и понесли, в буквальном смысле, назад в храм, где и устроили форменный допрос с пристрастием. Будучи в ошеломлении от приключившегося со мной, не стал что-то скрывать и рассказал обо всём, произошедшем со мною в храме, без утайки – пусть сами разбираются. Правда, кое-что добавил из своих знаний о будущем – лишним не будет, а нужное впечатление произведёт и усилит. Свои выводы о произошедшем со мной – пусть при мне так и останутся. И говорить, кто я и откуда – не стоит. Будимир знает и этого достаточно.

Посидев на каменной скамейке и придя в себя, отмахнулся от дальнейших расспросов и вышел на улицу. Прошёл в полной тишине через расступившуюся толпу, и направился в сторону гавани – сейчас мне лучше побыть среди своих. Да и Дрёма уже, наверное, какие-то результаты с торга принёс. Дошёл до пристани, народ не отставал – так и следовал в отдалении, негромко переговариваясь между собой. Увидев такую толпу, на некоторых судах забили тревогу. Пока шёл – меня не покидало ощущение того, что вот захоти я – и сразу могу переместиться к ладьям. Этакое состояние всемогущества. Хорошо ещё, что не вседозволенности. Это так бывает, когда подходишь к краю пропасти, и появляется уверенность, что ты можешь летать как птица. Конечно, если сильно поверишь в это, то обязательно полетишь…. до дна-то точно. Особенно, со вседозволенностью.

Успокоив дружину, подошёл к Мстише.

– Что случилось? Почему все в полном боевом?

– Ты посмотри, боярин, какая толпа народу за вами идёт, и волхвы с ними. Случилось что?

– Случилось. Поговорил с богом в храме, вот народ и не может успокоиться. Видать, давно тут такого не было.

– Как это? – Отшатнулся десятник. Глаза распахнул на пол лица.

– Да шучу я, шучу. Что ты как все – дурака-то включаешь. Скажи-ка лучше, Дрёма пришёл? – Переключаюсь на другую тему.

– Приходил, да опять убежал. Тебя ищет. Да вон он бежит, неугомонный. А что за слово такое – включаешь?

– Это с моей родины поговорка такая. Когда явные глупости делаешь.

– А-а, понятно.

Обернулся. Мимо толпившегося народа трусцой протрясся наш большой торговый человек, добежал до ладьи и, отдуваясь, проговорил:

– Боярин, на острове можно продать наш товар гораздо выгоднее, чем в Данциге. Я уже и с купцами договорился.

– Что тут выгоднее, это и так ясно. Чем дальше от Пскова – тем наш товар дороже. Чем расплачиваться-то будут? Как договорился?

– Серебром рассчитаются. Нам же так лучше?

– Конечно. Молодец!

– Готовы всё забрать. Только, если мы распродадимся, что тогда в Готланд повезём?

– Если всё продадим, тогда и в Готланд не пойдём. Лучше ещё ходку сделать, чем впустую по морю ладьи гонять. Дрёма, тут овец много – надо бы нам шерстяной ткани прикупить. На зиму одежду пошьём. И – нам свинец нужен. На две новых ладьи. Ищи и договаривайся. Только поспеши. Как все вопросы решишь, так сразу и отчалим.

Дрёма развернулся и заторопился назад, а я забрался в каюту. Надо мне спокойно подумать, случившееся со мной проанализировать. Напрягло меня очень то, что я в землю, почти по самые уши ушёл, и вот это меня сильно озадачивало. Придём домой, и, если не свяжемся с продажей драккаров пиратам – срочно к Верховному. Пусть растолковывает. Да и Перун обещал со мной там поговорить.

Улёгся на койку, прикрыл глаза – и завертелось, закружилось перед глазами воспоминание о сегодняшнем посещении храма. Нет, надо уходить отсюда, а то волхвы покоя не дадут.

На палубе загомонили. Радостно-возбуждённым голосом прорезался через шум Дрёма, протопал ногами и, спросив разрешение, просунул голову в дверь: