Самый черный день (СИ) - Адрианов Юрий Андреевич - Страница 27

— Бестселлер.

— Послушай, Джерри… О чём ты мечтаешь?

Серьезно так смотрит.

— Мечтаю? Ну, накопить штук двадцать жетонов, и…

— Я не об этом.

— А о чем? О глобальном? Ну, не знаю. Я всем довольна. У меня есть все, что нужно. Разве что…

Я замолкаю на миг. Нет, все-таки скажу.

— Наверное, я хотела бы встретить Соломенного Пса.

Доктор Валентин не понимает, он хочет узнать больше.

— Это просто легенда. История о большой пушистой собаке. Шерсть ее — золотистая, как солома. А глаза — круглые и добрые. Человек, увидевший Соломенного пса, изменится навсегда. Он станет самым счастливым в мире, потому что будет видеть вокруг только хорошее. Это же здорово, правда? Я б хотела так.

Валентин молчит.

— Смотрите!! Смотрите, клин!!! Рыбы улетают!

Я подскакиваю, как ужаленная и тычу пальцем вверх. Летучие рыбы расправляют плавники, набирая высоту. Они сбрасывают чешую, и она падает вниз, словно серебряный дождь.

— Рановато они нынче. Раньше в начале августа они еще в прудике плескались…

Говорю, как на духу:

— Я, конечно, извиняюсь, но может вам и не стоит туда ходить?

Туда. В Пояс.

— Я должен. Я обещал себе.

Стоит прямой, как струна. Оделся уже посерьезней, в куртку нормальную.

— Ну ладушки. Только, если чего случиться, я ни за что не отвечаю. Одна вас не поведу, я ж с ума не сошла. Пойдём к подруге моей, она там все знает.

Дед Терентий читает газетку в своей будочке:

— Дашка? Надолго ль к нам? А это кто с тобой, что за франт?

— А это человек приезжий, важный. Натуралист.

— На Керамическую не суйтесь, там с утра кричит что-то...

Воздух здесь — будто вязкий, тяжелый.

— Головой не вертите, по сторонам не смотрите, ничего не трогайте!

Напутствую. А жизнь — кипит. Не так, как в сонных Перьях да в ленивой Совушке.

Стайка детишек дразнит Алёнушку, засевшую в песочнице. Набрали полные карманы железных гаек и пуляют в «красавицу». Аленушки — те еще хитрюги. Выглядят как девчонки маленькие, в платочке. Копошатся в песочке, куличики строят. Лица сухонькие, как печеное яблочко. А зубки острее некуда.

Не играйте, дети с Алёнушкой-песчанкой!.. Мигом в песок утащит. И останутся от вас рожки да ножки.

Да только ребятня здешняя — не из таких. Бегаю вокруг, смеются. Весело им. Алёнушка уж и зубами скрежещет, а не достать хулиганов. Привязочная она.

— Тащите кошку дохлую! И спички!! Накормим Аленушку!! — кричат.

Ой, накормят!…

Валентин спрашивает, не требуется ли детям помощь.

— Этим-то? Да вы поглядите на них! Кого хочешь в гроб загонят.

Дом Рыбы — деревянный, приземистый, крепко сбитый. Вокруг забор высокий с частоколом. А у меня ключики имеются. Заходим во двор. И бежит нам навстречу… Бешеная Корова. Мчится, как ветер.

— Зоська, свои! — кричит Рыба из окна.

Я обнимаю буренку за шею.

— М-мууу! Ррр!

Узнала, хорошая моя!

— Красавица, красавица! — чешу ее за ушком, — И не надо на дядю Валентина скалиться.

В поясе без коровы — никуда. Молочко дает парное, да еще и охранница, конечно.

Объясняю ошалевшему докторишке:

— Вы не думайте, у неё ого-го зубищи! Попробуй кто чужой залезь, да еще если местный, не дай Господи.

— Плотоядное парнокопытное? — доктор-писатель пытается говорить деловитым тоном.

— Да она добрая! Хотите погладить?

Валентин не захотел.

Тут выбегает Рыба. В сарафане до полу, коса через плечо перекинута. Глазищи синие, как море. Ученый человек, разумеется, пялится на нее во все глаза. Что ни говори, люди Пояса — особые люди. Девушки замуж выходят рано, рожают много детей. Мужчины не пьют никогда. Всем особый паек положен, большой, плюс оружие кой-какое заказать можно.

Узнала Рыба о натуралисте новоявленном, удивилась:

— Давненько к нам приезжие не заглядывали.

Оглядывает его с голову до ног, в глазах искорки пляшут. Валентин, ясный перец, смущается.

— Заходите, чаем напою.

— Рыбка, будешь нашим проводником?

— А что с вами делать.

Я подхожу к Рыбе и смотрю прямо в глаза:

— Сведи нас в Сердце.

Она хмурится:

— Вечер не за горами. Если б раньше пришли…

— Ну пожалуйста!

Посмотрела на нас так серьезно, так по-поясовски, что стало мне неуютно.

— Будете делать, что я говорю.

Сменила сарафан на штаны драные, да куртку широкую. Косу за ворот спрятала. Не узнать нашу Рыбу. Двустволку на плечо повесила.

Валентин от оружия отказался. Пацифист, кажется.

Идем на проспект Лени. Лени?.. И не удивляйтесь. Вот, на старой вывеске накарябано: «Лени... проспект».

Домищи вокруг — громадные, с покатыми крышами, балкончиками-нишами. Напирают со всех сторон, словно каменные драконы. Эти дома умирают. Но умирают медленно, с достоинством, как все великаны. Неужели они помнят… Помнят время до?

На всех окнах — по нескольку решеток. Повсюду буйствуют колючие кусты ягодки-отравки.

Лень — старый город, говорит Рыба. Живут здесь разве что самые отчаянные, да старики, которым нечего терять.

Откуда-то слева слышится чей-то истошный вопль.

— Что это? — встрепенулся доктор, — Зовут на помощь!!

Рыба только машет рукой:

— Это Блуждающий Крик бушует, не обращайте внимания.

Ну, такая штука в плаще и маске дурацкой. Бегает по улицам и орёт. Типа, кто не спрятался, я не виноват.

— Вы не дергайтесь, господин доктор. Тут иногда такие сюрпризы встречаются, что мало не покажется.

Первый сюрприз нас поджидает у Одиноких Развалин.

На земле сидит патлатый грязный мальчик, уронив голову на руки. Плечи его дрожат от рыданий.

Кидается к нам навстречу, вытянув вперед руки.

Сколько раз видела, как подруга моя с местными расправляется, а все никак наглядеться не могу. Ни одного лишнего движения.

Мальчик тряхнул волосами и перескочил через развалины. И дыра в груди ему нипочем.

—Таких не убьешь с одного выстрела… — шепчет Рыба.

Валентин молча смотрит ему вслед.

Я думаю — скажет сейчас какую-нибудь глупость. Нет, молчит просто.

И Рыба молчит.

— Потеряшка?

— Он самый, — кивает она.

У Потеряшек нет лиц. Они их потеряли. Поэтому они забирают лица у других.

И глаза, и уши, и зубы — все забирают.

Потеряшка — не просто местный. Он местный бывший. Бывшие — это те, кто когда-то был людьми. Когда-то очень, очень давно.

Старый Вокзал близко. Мы пробегаем через Парк, попутно отбиваясь от нахальной стайки Блуждающих Почек. Отсюда уже видно Крепость.

Высокое сооружение из красного кирпича. Оно окольцовывает Ядро так же, как Стена окольцовывает Ракушку. Стена внутри Стены. Но Крепость строили не приезжие. А кто — неведомо. Может, она сама по себе возникла? На Крепость больно долго смотреть — глаза начинают слезиться. Ведь за ней — Оно. Ядро…

Над ним клубятся черные облака. Где-то там, в глубине, бушует буря, Вечная Гроза.

Что такое — Ядро? Кто бы знал… Никто и никогда не был — там. Никто из людей.Сильные местные, вроде Бесхозяйной Головы или Шкафа-Откуда-Не-Возвращаются, преодолевают преграду без труда. Преодолевают каменную стену без окон и дверей.

«Их зовет Ядро, — рассказывала бабушка Агафья, — Они должны бывать там время от времени. Они не могут уходить далеко, иначе умрут».

В вечной тьме, в безумных глубинах пребывают такие существа, которым никогда не покинуть Ядро. Если падут стены Крепости, они вырвутся на свободу, и наступит конец мира.

«Но ведь конец света уже был?» — спросила я тогда.

«Это был не конец, это просто был шлепок, подзатыльник миру и всем людям», — усмехнулась бабушка.

На перроне — пусто, грязно. Над головой кружат Газетчики, машут крылами-страницами. Бумажники Дай-Дай ведут себя нагло, как всегда.