Капустин Яр: село, город, полигон - Ростовский Геннадий - Страница 19

МИК (монтажно-испытательный корпус) поначалу представлял собой большой деревянный продуваемый ветрами сарай. А к концу мая 1951 года на этом месте было построено уже нечто более основательное с соответствующими лабораториями и службами.

В упоминавшейся уже книге М. Ребров пишет: «В «монтажках» ни выходных, ни сменной работы не знали. Королёв торопил. Без грубого нажима, без упрёков и угроз – своей добротой. И тем, что сам не знал отдыха, работал по ночам, разве что баньку не пропускал. Вознюку и другим покоя не давал. «Людей обустраивать надо», – повторял каждый день, а в ответ слышал от генерала: «Надо, очень надо, только скажите об этом в Москве, пусть хоть досок и фанеры пришлют»…

Площадка номер 3. На ней производились контрольные поверки измерительных приборов: электротехнических, теплотехнических и других.

Площадка номер 4 – стартовая позиция, на ней шла подготовка и пуск ракеты. Неподалёку за капониром находилась соединённая со стартом проводами бронемашина, в которой у пульта сидел оператор. Для начальства была построена деревянная терраса, а рядом с ней отрыт глубокий окоп под броневыми щитами – на случай, если ракета отклонится в сторону и будет «угрожать» террасе. Тут же были установлены трофейные кинотеодолиты.

После того, как были возведены сооружения, корпуса, бункеры, проложены дороги, в том числе железнодорожная ветка, построены склады, метеостанция (им тоже присваивали номера площадок), наконец-то дошла очередь и до строительства жилого военного городка.

На генеральном плане полигона военный городок тоже, как ни странно, фигурировал как площадка, площадка номер 10, или в обиходе «десятка». Говорили: поеду на «десятку». Даже когда в 1962 году военный городок получил статус города, эта территория всё равно звалась населением и командированными «десяткой». С тех пор по традиции все жилые городки ракетных полигонов и отдалённых гарнизонов, обеспечивающих боевое дежурство ракетных комплексов по всему Союзу, получили одно название – «площадка №10».

Из письма С.П.Королёва жене: "…Мой день складывается примерно так: встаю в 5.30 по местному времени (т.е. в 4.30 по московскому), накоротке завтракаю и выезжаю в поле. Возвращаемся иногда днем, а иногда вечером, но затем, как правило, идет бесконечная вереница всевозможных вопросов до 1—2 часов ночи, раньше редко приходится ложиться. Однако я использую каждую возможность, чтобы отоспаться. Так, третьего дня я задремал и проснулся одетый у себя на диване в 6 утра. Мои товарищи на сей раз решили меня не будить.

Если погода хорошая, то в поле очень жарко, днем сильный ветер, несущий столбы пыли, иногда целые пылевые смерчи из песка и туманных лохматых облаков. Если дождь – то совсем уныло, а главное – безумно грязно вокруг и пусто. Наша работа изобилует трудностями, с которыми мы пока что справляемся. Отрадно то, что наш молодой коллектив оказался на редкость дружным и сплоченным. Да здесь в этих условиях, пожалуй, и нельзя было бы иначе работать. Настроение у народа бодрое, близятся решающие денечки…».

В своей книге «Ракеты и люди» Борис Евсеевич Черток пишет: «К тому времени Сергею Павловичу Королёву, одному из зачинателей ракетной техники в нашей стране, пришлось сполна испить горькую чашу унижений, начиная с ареста в 1938 году, убедиться после освобождения в 1944, что многие вынашиваемые им идеи уже осуществлены другими, и во многом немецкие ракетчики ушли значительно дальше самых предельных его планов. Обидно было, получив наконец-то должность Главного конструктора, испытывать не свою, а немецкую ракету А-4 и конструировать отечественную Р-1, являющуюся по постановлению правительства, точной её копией».

Министр вооружений Д. Ф. Устинов говорил конструкторам: «Надо научиться вначале тому, что было сделано в Германии. Мы должны точно воспроизвести немецкую технику раньше, чем начнём делать свою. Я знаю, это некоторым не нравится. Вы нашли много недостатков в немецкой ракете и горите желанием сделать по-своему. На первое время мы это запрещаем. Вначале докажите, что можете делать не хуже».

И конструкторы вместе с военными специалистами нашего, а затем и байконурского полигонов, доказали, что могут не только не хуже, а и значительно лучше.

Но сначала были пуски А-4. Первый – 18 октября 1947 года в 9 часов 47 минут по московскому времени. Для проведения пуска была назначена специальная комиссия. В её состав вошли Яковлев Н. Д. – председатель, Устинов Д. Ф., Королёв С. П., Глушко В. П., Бармин В. П., Вознюк В. И.

–Вся техника, подлежащая эвакуации, – вспоминал участник первого пуска полковник Дядин Георгий Васильевич, – отошла от стартовой площадки, и там стало невероятно тихо. На пусковом столе одиноко стояла ракета, связанная с наземным электропусковым оборудованием только жгутом кабелей… Я доложил о том, что бортовые батареи в норме. Объявляется пятиминутная готовность. Взвиваются вверх три красные сигнальные ракеты, включается сирена.

Сергей Павлович Королёв командует оператору Николаю Смирницкому: «Трал на борт», «Протяжка», «Ключ на стрельбу».

–Пульт в норме, – докладывает Николай, – исходные положения датчиков записаны. Трал работает нормально. Готов к пуску ракеты.

–Включить предварительную, – поступает очередная команда.

–Есть предварительная!

Но ракета даже не шелохнулась, только было заметно, как из сопла камеры сгорания вырвалась небольшая струя дыма.

–Сергей Павлович, – говорит оператор, – не сработало пироустройство.

Из бронемашины, находящейся неподалёку от стартовой площадки, выскочили Леонид Воскресенский, Георгий Дядин и Григорий Анисенко. Они бросились под дымящуюся ракету…

–Да, опасно и неприятно этим ребятам работать! – озабоченно воскликнул Василий Вознюк.

Через несколько минут запыхавшиеся испытатели вернулись в укрытие. В этот момент раздался телефонный звонок. Королёв передал трубку Леониду Воскресенскому.

–Тут мы с Георгием и Григорием заменили «зажигалку», – отрапортовал он, ещё задыхаясь от быстрого бега, – но при этом так надышались горячими парами спирта, что ужасно хочется чем-то закусить. А здесь, к сожалению, ничего нет. Василий Иванович, надо на будущее это предусмотреть.

–Леонид Александрович, – ответил Вознюк, – Вы, как всегда, с иронией…

…Ракета давно исчезла из виду, а мы продолжали смотреть ей вслед, словно зачарованные. Кто-то закричал «Ура!». Все дружно подхватили. Люди обнимали друг друга, жали руки, смеялись, аплодировали…

Королёв стоял чуть в сторонке. Вознюк подошёл к конструктору:

– С днём рождения Вас, Сергей Павлович!

–Спасибо, – Королёв обнял Вознюка. – Такие дела, Василий Иванович, начинаем, такие дела….

Ракета прибыла в назначенный район, пролетев 206,7 км и отклонившись от цели на 30 км влево. Это был не блестящий результат, но, главное, ракета полетела…

Упоминавшийся уже в первой главе инженер-полковник Бабин Ю.Е. в своём очерке «Ракетный полигон» подробно рассказал об этом пуске.

В тот исторический день был он по долгу службы на месте падения ракеты.

«…Приближается полдень. Пора выезжать на место падения – дни осенние коротки. Садимся в машину, но от рации бежит дежурный, размахивая листом бумаги. Телеграмма из штаба полигона: «К вам вылетает комиссия. На месте падения ничего не трогать. Зажгите костры».

Не очень ясная депеша. Что за комиссия? Где её встречать? У воронки или на аэродроме? Где и когда зажигать костры? И ещё практический вопрос: из чего сооружать костры в этом сугубо безлесном краю?