Ненормальная (СИ) - "Ольга Анаболик" - Страница 28

   И брякнул первое, что в голову пришло:

   - Тебя хочу. - Посмотрел, как глаза распахнулись от шока, и понесло: - тупо хочу. Давно и сильно. А ты не понимаешь. Крутишься рядом, то поближе подпустишь, то оттолкнешь. Не знаю, во что ты играешь. Но от того, что хочу, бешусь, понимаешь?!! Я уже наизусть знаю, как ты под одеждой выглядишь - сочинил, и сценарий составил, что бы я с тобой делал и в какой последовательности. А тебе по хрен. Святая простота. Дурочкой прикидывается и охмуряет всех, кто попал в поле зрения. Я уже на друзей бросаюсь, потому что не хочу, чтобы ты им, а не мне досталась, понимаешь? - последние слова почти кричал, сам себя накручивая, понимая, что так нельзя, неправильно, но не имея сил остановиться. - Поехали ко мне, и я покажу, что мне от тебя нужно? А, слабо?

   Отшатнулась от крика, о чем-то подумала, и выдала:

   - Поехали. - и как-то обмякла вся на сиденье. Только что сидела, гордо подняв голову, а тут сползла куда-то вглубь, стала совсем маленькой.

   Вот так, оказывается, все просто. Никаких ужимок, томных взглядов, флирта хотя бы... Или возмущения от хамства, пощечины, наконец.

   Несколько месяцев подбирал ключи, отмычки, взломать пытался этот недостижимый клад, а всего-то и нужно было - просто подойти и взять. Стало как-то кисло и горько. И уже не интересно. Загадка -то была совсем простой, а он, дурак, сам себе что-то напридумывал. Сочинил образ необычный... И расхотелось уже, в общем-то. Прошло очарование. Но совсем надо быть дураком, чтобы не получить то, чего хотелось так долго.

   Молча тронулся с места, в таком же молчании доехали до его дома. Каждый вышел из машины самостоятельно. Помощь не предлагалась, но и не ждали ее особенно.

   В дверь подъезда, все-таки, пропустил первой. Хотя очень хотелось еще и так оскорбить: мол, иди следом, смотри, кто здесь главный. За что хотел наказать? Наверное, за свою собственную наивность...

   Она, не глядя на Дмитрия, прошла в подъезд, так же , смотря в сторону, вошла с ним в лифт, забилась в самый дальний угол. А Дмитрий продолжал себя накручивать: надо же, теперь изображаем оскорбленную невинность! Извини, больше не прокатит. Теперь с тобой все ясно. Сейчас сделаем все, что так хотелось когда-то, и отправим восвояси. И пройдет наваждение, уже прошло, в принципе.

   Зашли в квартиру, показал ей шкаф и подставку для обуви. Понаблюдал, как спокойно расстегивает пуговицы, стягивает сапоги... Уже намеренно прицеливаясь, чтобы ужалить посильнее, сообщил:

   - Спальня там. Проходи сразу. Чего тянуть, правда же?

   Она, так же молча, бросила сумочку на пол и пошла в указанном направлении. Зашла, встала в центре, лицом к нему, и просто молча смотрела.

   В этот момент прошел запал. Навалилось непонимание: и что дальше? Ну вот, она здесь, стоит в моей спальне, не убегает никуда. Что дальше-то делать? И от нелепости, неправильности происходящего не нашел ничего умнее, чем ляпнуть:

   - Ну, чего ждем? Раздевайся. - И с неожиданной болью, с замиранием сердца увидел, как задрожали ресницы, как на них начали собираться мелкие блестящие капельки, как появилась морщинка на лбу, как сильно, до крови, закушены губы... Он еще никогда не видел, чтобы женщина так плакала: она держалась изо всех сил, чтобы ничем не выдать свою слабость, пыталась сморгнуть, чтобы согнать непрошеные слезы, и судорожно, через раз дышала, только ноздри раздувались. Ощущение вины накрыло разом, как будто свет погас. Ушли все другие мысли, кроме одной: что ж я, идиот , творю?

   А она снова зыркнула исподлобья, развернулась и отошла к окну, и только видно было, как совершенно детским жестом вытирает глаза, как вздыхает тяжко и зябко прячет сжатые кулачки в рукава кофты.

   - Аня, Анюта, Анечка, ну прости меня, идиота, ну, пожалуйста. - Рванул к ней, обхватил за плечи, уткнулся подбородком в ее пушистый затылок, сжал, чтобы сдержать дрожь, от которой уже трясло все ее тело. И принялся шептать что-то утешающее, и умоляющее, и всякую невозможную ерунду, чтобы успокоить, отвлечь, отвести от той боли и обиды, которую сам же и причинил. И начал-то давно, и продолжал методично, старательно. За что? За то, что, как капризный пацан, решил сломать желанную игрушку, потому что не его?

   Не выдержал ощущения этой скованной, напряженной спины, развернул к себе, начал гладить, массировать затылок, плечи, шею - пытался хоть как-то успокоить, расслабить. Попробовал заглянуть в лицо, но не поймал - увидел лишь мокрые скулы, не удержался - принялся целовать, собирая соленую влагу. Все так же шепотом моля о прощении, добрался до влажных, закрытых ресниц, уже не совсем понимая, что делает.

   - Девочка моя хорошая, прости меня, прости, мне самому было очень больно, и обидно, и тянуло к тебе, как бабочку на огонь. А ты светишь всем, хорошая такая, а меня не греешь. И я злился на тебя. Прости. Не плачь, хорошая, я не стою того. И тебя не стою, и слушать меня не надо. Слышишь, Ань? Не молчи, ну скажи мне хоть что-нибудь, накричи на меня... Ну, пожалуйста?

   И услышал горькое:

   - За что? Почему ты так со мной? - и уже не тихие слезы, а горькое, захлебывающееся рыдание.

   - Ни за что малыш. За то, что я сволочь жадная, а ты красивая, и хорошая, и сладкая такая... на тебя только слепой не пялится. А мне жалко, что не я один это вижу, и злюсь от того, что нельзя тебя забрать и спрятать, и от того, что ты не видишь этого...

   Подхватил, уселся в кресло, усадил на колени - она вся почти утонула в руках, и начал укачивать, как ребенка, продолжая нести несусветные глупости... разжимая ледяные ладошки, пряча их на груди, согревая... сколько так времени прошло - не понимал и не чувствовал. Понял только, что затихла, только вздохи тяжелые слышались.

   Приподнял ей подбородок, заглянул в лицо и обмер: глаза, по-детски распахнутые, омытые слезами, смотрели с таким укором, что пальцы снова потянулись, лаская, заглаживая свою вину, и забирая боль, и даря нежность, которой не знал за собой раньше. Прошлись по бровям, разглаживая хмурую морщинку, по скулам, коснулись краешка губ - опухших и искусанных, и снова захотелось загладить, зацеловать, занежить, вымолить у них прощения. Осторожно, словно спрашивая, прикоснулся своими, потерся ласково, страшась, что оттолкнет... не оттолкнула. Без всякой задней мысли принялся выцеловывать уголки, контур, края, сходя с ума от страха, что снова сейчас обидит этой невинной лаской.

   Совсем другие вещи творились когда-то в его фантазиях, очень бурных, активных и смелых. Никогда бы и представить не мог, что будет терять столько времени на подростковые ласки и трепетные поцелуи. А сейчас забыл обо всем и медленно упивался хотя бы тем, что не прогоняла

   Когда раздался глубокий вздох, и ее руки вдруг потянулись к шее, несмело и неуверенно? Когда невинная ласка вдруг встретила ответ и превратилась во что-то большее? Кто первый потянулся к застежкам, пуговицам, ремням и завязкам? Как ни пытался, этого Дима восстановить не смог. Помнил лишь то, как вдруг задохнулся, как кровь понеслась по венам, выстукивая пульсом какой-то безумный мотив. Как вдруг оказалось - что вот она, наконец-то, рядом, вся твоя, и все оказалось так правильно, и как надо, и совсем не так, как мечтал, да и кому они нужны сейчас были, эти мечты?

   Глава 15.

   Кому они нужны, эти мечты? Кто их выдумал? Кто дал способность человеку - придумать себе какую-то далекую цель и гнаться за ней, не разбирая дороги? Наверное, боги когда-то решили так наказать все человечество, или просто унять энергию, которой всегда было слишком много. Чтобы люди не тратили ее хаотически, норовя разнести весь мир в молодеческой удали, или чтоб не могли объединиться, и свергнуть богов с пьедестала... А так - у каждого свой бог, свои небеса, своя бездна, к которой он идет, почти не сворачивая, и тратит всю жизнь на погоню.

   Что хуже - истратить всю жизнь, но так и не достичь того, о чем мечталось, или поймать, наконец, эту радугу за хвост, а потом, испугавшись, не знать, что с ней делать? Наверное, все-таки, лучше выбрать первый вариант - ведь всегда есть тот свет, что греет и ведет, и дает надежду, и дарит оправдание: я стремился, но так и не смог.